Александр Мазин - Герой
Несколько раз что-то вцеплялось ей в одежду. Может, чужие руки, но скорее всего — просто ветки. Любушка бежала, не чуя под собой ног. Она могла споткнуться, упасть в овраг, налететь на острый сук... Но не споткнулась и не убилась. Верно, благоволили ей лесные боги. Иначе не объяснить, почему юная девушка убежала, а битые, умелые, страшные в бою нурманы попались.
— Лучше бы тебе, деревлянин, нас отпустить, — сказал Славка. — Знаешь, кто наш отец?
— Не-а, — совершенно равнодушно ответил по глаза заросший бородой лесной человек. — Но всё равно твоей сестре повезло. Красивая. Понравилась нашему волоху. Возьмет ее младшей жонкой. Прольет чуток крови — да и всё. А тебе не повезло, парень. Жить те осталось дней несколько. Покуда охотники наши ваших осьмнадцать голов нахватят. Тады уже будем вас — того.
— Вот придет мой отец с гриднями, будет вам — того! — сердито бросил Славка.
— Не-а, — беспечно отозвался лесовик. — Теперича ничё нам не будет. Это ране, когда старейшие наши клялись, что не станут с княгиней воевать, тогда у богов наших силы не было. А теперича померла ваша Ольга. Значит, кончилась клятва. И боги наши снова в силе. А коли кровушкой их напоить, так и вовсе всех, кто на деревлянскую землю сунется, — угнобят.
— Сейчас, размечтался! Мой батька, между прочим, тоже ведун. А пестун мой, так он и вовсе одной ногой за Кромкой стоит. Слово скажет — и ты сдохнешь!
Лесовик нахмурился.
— Ты это, зря не болтай, — сказал он. — А то рот заткну. Понял?
— Понял, — буркнул Славка. Эх, развязали бы ему руки, он бы показал этому лешему!
Ну ничего. Батька — не за морем. Он здесь, в Киеве. Так что непременно их найдет. И лесовикам этим дурным — мало не покажется. Славке, ясное дело, тоже перепадет — за самовольство. И пусть. В первый, что ли, раз? Глазное, чтобы Данку не успели обидеть. В собственную смерть Славка не верил. В четырнадцать лет даже княжьему отроку в нее трудно поверить.
— Хороший лес, — заметил Велим. — Чистый. Сухой. Дубы вокруг — как в Перуновой роще.
— Перуновой, как же! — хмыкнул Рёрех, ехавший справа от Духарева. — Здесь не Перуну нашему, а старым богам кланяются.
— Это каким же?
— Таким. Ты о таких, парень, и не ведаешь.
Велим обиженно поджал губы. Не понравилось ему, что Рёрех его «парнем» назвал. Но приходилось терпеть. Рёрех — это Рёрех. Таких вождей, как он, ныне не встретишь. Ведун к тому же. Глянет косо — и пропал человек. На подворье воеводы его боялись даже больше, чем парса, хотя парс, говорили, огненными бесами помыкает.
— Деревлянский это лес, — сказал Рёрех. — Их князья ране под хузарами были, потом — под уграми. Потом Свенельд их у угров отнял, а уж после Ольге покойной под великое княжение передал. Теперь они под руку младшему Святославовичу отойдут. Так великий князь угорскому князю Такшоню обещал. Мол, что Свенельд когда-то у тебя отнял, я твоему внуку отдам.
Духарев с удивлением глянул на старика. Откуда он знает о тайном уговоре между дьюлой Такшонем и Святославом?
Рёрех его взгляд заметил — и подмигнул. А потом продолжил:
— Только лучше бы не ему эти земли отдать, а Владимиру. Этот — покрепче будет. Дерево ломать — железная рука нужна. Деревляне — старого корня. Богов своих живой кровью поят. Но про то лучше воевода расскажет. Он своими глазами видел.
— Да, это так, — подтвердил Духарев, Но в подробности углубляться не стал. Хотя очень хорошо помнил выложенные камнем и глиной желоба-лабиринты, в которых лежали мертвые тела.
Только не помогли кровавые жертвы деревлянскому племени. Хитрость Ольги и крепость русских клинков оказались сильнее божков-кровососов. Деревлянских жрецов-волохов русы потом старательно ловили по лесам и жгли. Многих переловмли. Духарев очень надеялся, что всех. Еще ему очень хотелось бы знать, за каким лешим его дети поперлись в этот лес.
«Подманили их, — сказал вчера Рёрех. — Деревлякские волохи подманили. Ольги-то они боялись. Теперь Ольга померла — осмелеют. Таким, как ты, отмстить захотят».
«Смеешься? — поднял бровь Духарев. — Они нам — мстить? Да одной моей дружины хватит, чтоб все их городки выжечь».
«Городки — ничто. А лес — вот их сила. В лесу ты против них — как цуцик слепой».
«Ну ты сказал, дед!»
«Как есть, так и сказал. Кабы сам князь всей силой взялся, тогда — другое дело. И не потому, что у князя воев больше. Тут не в воях дело. Под князем не только воины. Под ним — бояре, тиуны, старосты, наместники. У каждого — свои людишки: доверенные, послухи... Твои гридни могут хоть месяц по лесам шарить — ничего не найдут. А князь за день отыщет. Потому что ему скажут, где искать».
«А мне, значит, не скажут?» — недовольно спросил Духарев.
«А тебе — нет. За тобой — только гридни твои. А за великим князем — боги».
«За мной тоже Бог!»
«Э-э-э! У вашего ромейского бога в наших лесах силы нет. Это все знают: от старейшин ихних до самого последнего смерда».
«А как же покойная княгиня? Она ведь тоже была христианкой».
«Ольга — другое дело. Ей деревлянские старшие своими богами клялись. Но — только ей. А старшие теперь у деревлян — волохи. Раньше еще князь был, при князе — бояре ихние. Ольга всех убила: и князя, и бояр. Но князь с боярами в городе живут. Их завсегда достать можно. А волохи — в лесах: в схоронках, на капищах. Потому говорю: ты их не отыщешь. Ты — не отыщешь...»
Сергей уловил в словах Рёреха подтекст.
«А кто отыщет?» — спросил он.
«Я. Так что бери с собой полсотни гридней потолковей — и в путь».
«Хватит ли полусотни? — усомнился Духарев. — Сам же только что сказал: всей моей дружины не хватит, чтобы деревлянских волохов отыскать».
«Так мы их искать и не будем, — ответил Рёрех. — За детками твоими следом поедем — они сами нас и найдут».
«Толково, — согласился тогда Духарев. — Вопрос у меня только один: зачем мне к пятидесяти варягам еще один, старый и одноногий?»
«А затем, тупая голова, что без меня и тебя, и дружинников твоих лесовики запутают да и перебьют, как глупых сусликов!» — сердито бросил Рёрех.
«Да ладно тебе, дед! Вятичи небось тоже лесовики, однако ж прижали их, когда понадобилось».
«Вятичи твои — дичь непуганая. Их до Святослава никто по чащобам не искал. А деревляне — дичь сторожкая. Корень у них — древний. Вдобавок волхвовать умеют. Ну всё! Довольно мне перечить! Сказал — поеду, значит — поеду. Чай, детки твои мне — не чужие».
И поехал. И всю дорогу зудел: учил воеводу жизни.
Духарев слушал. С достоинством, но почтительно. Многим был обязан Сергей старому варягу. Собственно, даже не многим — всем.
— О! — воскликнул Велим. — Ручей! Может, батька, здесь на ночлег станем?
— Где я скажу, там и станем! — ворчливо перебил сотника Рёрех. — Ишь, притомился! До кочи еще полпоприща проехать успеем!
И заставил своего коня прибавить шагу. Железный старик.
— Ну что, спешиваемся? — спросил Йонах Звана. — Темнеет уже.
Здесь, в лесу, хузарин как-то сник. Голос стал неуверенным, взгляд беспокойным. Не нравилось ему здесь. Много бы дал, чтоб не по лесу они шли, а по степному разнотравью.
— Можно, — согласился Зван. — А то нурман наш, не ровен час, помрет.
Хругнир совсем ослаб. Лежал мешком на лошадиной шее. Когда Зван с Йонахом вдвоем кое-как (тяжеленный, однако) сняли его с коня и положили на травку, нурман даже не очнулся. Только застонал.
— Ты помоги ему, Йонаш, — сказал Зван. — А я пока костерок разведу, грибочков поджарю.
— Лучше — тетерку, — возразил Йонах. — До утра протухнет птичка. Если тебе возиться неохота, тогда я сам обработаю.
— Нет уж, братец, ты давай нурмана обрабатывай. От твоей стряпни даже у волка брюхо заболит.
— Ты волка лучше к ночи не вспоминай, — проворчал Йонах. — Стемид говорил: примета дурная.
— Это вы, иудеи, примет боитесь, — высокомерно произнес Зван, отвязывая тетерку от Йонахова седла. — Нам, христианам, на всякие приметы — тьфу!
— Ну-ну, — пробормотал хузарин, осторожно снимая бинты с ноги Хругнира. — Тише, тише, нурман, не дергайся, — сказал он раненому, который в полубеспамятстве попытался отползти в сторону. — Коли сказал, что вылечу твою ногу, значит, буду лечить. А ты не мешай, а то буду тебя врачевать не так, как меня госпожа Сладислава учила, а как батюшка мой советовал.
— А что он советовал? — заинтересовался Зван.
— Дубинку взять да больного по лбу треснуть как следует.
— Не стоит, — серьезно сказал Зван. — Он после твоих отваров и так себя не помнит. А если завтра с дороги собьемся?
— Кто из нас лесной следопыт, ты или я? — поинтересовался Йонах.
— Ну я, — признал Зван.
— А невеста чья?
— Тоже моя.
— Значит, не собьешься, — уверенно заявил Йонах. — Ты шевелись давай. Я жрать хочу.
Коней не стреноживали. Напоили, привязали к деревьям, задали овса. Поужинали всухомятку. Рёрех велел огонь не разводить. С молчаливого согласия воеводы старый варяг принял командование над отрядом. После ужина Рёрех обошел лагерь, осмотрел всё, буквально обнюхал каждый окрестный дубок. Потом позвал Велима, приказал ему, чтоб делил воев по времени не на четыре стражи, как обычно, а на три. Еще распорядился, чтобы дозорные встали двумя кольцами, причем одна половина караульщиков, что во внутреннем кольце, расположилась на земле обычным порядком, а вторая — укрылась бы на деревьях. Более того, Рёрех указал, на каких именно деревьях, и даже, руководствуясь какими-то лишь ему одному понятными признаками, определил, какому гридню сторожить внизу, а какому — наверху.
