Андрей Саликов - Жандарм

Повернувшись к Белому, Фроленко увидел полное согласие с действиями подчиненных. Только теперь Михаил понял, что жандармы не шутят, похоже, разговоры о «мертвой голове» – не сплетни и истерика юнцов. Неожиданно он понял, что его жизнь сейчас закончится. Но какая-то умиротворенность накрыла его, что же, пусть остальные доведут его борьбу до конца. И он спокойно смотрел на своего палача, а в последний миг жизни он увидел в глазах врага уважение.

– Разговорить его было невозможно, – убирая «вессон» в кобуру, констатировал я.

– Все равно неплохо. Рапорт ваш, Сергей Петрович, я жду завтра.

– Слушаюсь, Павел Данилович.

Синицыну никто ничего не говорил, но он и без напоминаний знал, что на войне как на войне. Сама история много шуму не наделала, тем более произошедшие следом события полностью заслонили эту трагедию.

После выезда «в люди» я всерьез озаботился нашей одеждой. «Горки» со свитерами положения уже не спасали, а работать в шинелях… Увольте, мне еще пожить охота. Если все дороги ведут в Рим, то мне тогда точно к штабс-ротмистру Фекленко. Улучив удобный момент, я переговорил с ним без свидетелей.

– Здравствуйте, Тарас Порфирьевич.

– Здравствуйте, Сережа, с чем к старику пожаловали?

– Тарас Порфирьевич, а есть у вас знакомые, к которым можно обратиться на предмет пошива формы? – Увидев его удивление, я быстро добавил: – Особой формы, такой, как на мне.

– Хм, знакомые есть, а чем вас казенная одежа не устраивает? – с хитринкой улыбнулся он.

– Неудобная.

– А финансы ваши потянут или вы только себе? – уже без улыбки осведомился старик.

– Нет, Тарас Порфирьевич, мне нужна форма для всего отряда, – жестким тоном ответил я.

– Да вы не горячитесь, Сережа, блажь, понимаете, нашла на старика. Это хорошо, что вы так о людях заботитесь, – продолжил он. – Редко сейчас такое увидишь. Подойдите к Гринбергу. Он проживает на Подоле, дом номер 15. Передадите ему привет от меня. Если он вам не поможет, тогда, увы, придется вам искать мастера самому.

– Большое спасибо, Тарас Порфирьевич.

– Чего уж там, бегите.

К «закройщику из Торжка» вместе со мной отправились Немов и Синицын. Шли, естественно, в штатском, ни к чему светить человека: место отнюдь не безопасное, народ там традиционно недолюбливает полицейских. Вышедший к нам старик был крепким и явно знал толк в жизни. Одетый в щегольской костюм для верховой езды, великолепно выделанные хромовые сапоги, он походил скорее на помещика, чем на портного.

– Что господину офицеру нужно?

Ух ты, как сказал, прям дворецкий британской королевы. А сколько подтекста… Тертый калач, ну да и мы не хуже.

– Форму нам бы пошить, – жалобно промямлил я. Вот только Гринберг напрягся, словно детонатор в шашку с динамитом вставлял.

– Не шью я больше форму. Стар уж больно, – вежливо отклонил он мое предложение.

– А Тарас Порфирьевич говорил, что вы еще работаете.

– Ох, грехи наши тяжкие, проходите, авось пособлю.

В доме он привлек обоих сыновей, и мы, сев за большой стол, начали творить нужную нам форму. Через пару часов рисунки были готовы, а мы жадно пили квас, принесенный нам супругой Гринберга.

– Очень интересно, вы меня заинтриговали. Вот только насчет цены, господин офицер. Двадцать два рубля за комплект.

– Не дорого? – ухмыльнулся я.

– Дорого. Но заказ тоже не простой, и, главное, качество и срок изготовления. Вам ведь это нужно в первую очередь?

– Что вы посоветуете? – Надоело мне говорить недомолвками. – Вы наверняка уже все прикинули?

– Хм, господин офицер, не все так просто. Задача довольно сложная…

Далее мы не менее получаса обсуждали каждую деталь. Старик, без сомнения, был Мастер. Именно с большой буквы, и, похоже, когда-то занимался такой формой, иначе я язык бы стер, доказывая, что делать нужно именно так. А он все схватывал на лету.

– Что же, задали вы мне задачку, – покряхтывая, говорил он, но довольный был как кот, сперший круг колбасы. – Через три дня приходите.

Эти дни я провел как на иголках, но всему приходит конец, и мы опять в гостях у Гринберга. Вредничать старик не стал и сразу показал, что у него получилось. Я так и остался стоять с открытым ртом. Не зря подмечено, что встречают по одежке.

– Мать…, но как? – Это вырвалось у меня непроизвольно. Форма буквально манила меня своей неброской красотой.

– Понравилось? – ехидно спросил вредный дед. – Что стоите, примерять будете?

– Будем! – Рык трех глоток наполнил дом.

Да, немецкая зимняя форма превратилась благодаря Гринбергу в нечто. У меня нет слов, ее просто надо видеть. Глядя в зеркало, я не мог поверить, что этот элегантный денди – я.

– За остальными комплектами когда приходить?

– Через неделю. – И снова ехидно улыбнулся. Нет, ну не вредина он после этого?

Но жизнь такая штука, что вносит свои коррективы. И триумфальный выход отряда в обновке не состоялся.

– А теперь, молодые люди, отвлекитесь от ваших эскапад, перейдем к серым будням. Итак, Фроленко купил тридцать револьверов, – начал поймавший нас у кабинета Езжевского Фекленко.

С удивлением мы воззрились на лежащую у него на столе последнюю папку с «Чигиринским делом».

– Правда, часть из них уже успела разойтись, – встрял Белый.

– Плохо, но нам это не важно, – на удивление спокойно продолжил Фекленко. – Стоимость одного револьвера двенадцать рублей. Значит, всего было потрачено триста шестьдесят рублей.

– Подождите, Тарас Порфирьевич, но это очень большая сумма. Откуда они ее взяли? – Теперь уже я влез, но старик, похоже, не обиделся. Что же он накопал тогда?

– Молодые люди, вы просто отличные охотники, но не сыщики. Сколько, по-вашему, стоит печатный станок, заказанный в Швейцарии? Напомню вам наши цены и жалованье:

Хорошая дойная корова – от 60 рублей.

Лошадь ломовая, рабочая – 70 рублей.

Батон черного черствого хлеба весом в 400 граммов —

3 копейки.

Батон ржаного свежего хлеба весом в 400 граммов —

4 копейки.

Мука ржаная 1 килограмм – 6 копеек.

Мука овсяная 1 килограмм – 10 копеек.

Мясо телятина парная вырезка 1 килограмм – 70 копеек.

Мясо говядина лопатка 1 килограмм – 45 копеек.

Рубаха выходная – 3 рубля.

Костюм деловой для приказчиков – 8 рублей.

Пальто длинное – 15 рублей.

Сапоги яловые – 5 рублей.

Ботинки летние – 2 рубля,[62] – нудным голосом произнес Фекленко.

– Б…, е…, в… Да это же… – От избытка чувств я просто развел руки.

– Вот именно, – ехидно продолжил матерый канцелярский волк. – То, что вы мне принесли, просто кричит о деньгах. Тысячу рублей минимум станочек стоит. А теперь жалованье рабочих, про крестьян я не говорю, им не до сбора денег. Так вот, мастеровой получает от шести до двенадцати рублей. Это вроде неплохо, и гривенник он может отложить на революцию. Но тут не все так просто: часть денег он получает в виде талонов в заводской лавке, часть уходит на штрафы, и в результате на руки получается от трех до шести рублей. И это еще хорошо. Теперь интеллигенция. Здесь кажется на первый взгляд все хорошо. Мелкий чиновник получает в среднем восемнадцать рублей.

– Тарас Порфирьевич, извините меня, но эти «коллежские регистраторы» получают, дай бог, пятнадцать рублей, – встрял Белый.

– Павел Данилович, мы остановимся на восемнадцати, – мягко настоял на своем Фекленко. – Все эти земские учителя, помощники аптекарей, санитары и иже с ними получают восемнадцать рублей. Не густо. Собственно, с жалованьем наших революционеров мы разобрались. Теперь переходим к меценатам. Все эти учителя, профессора, заведующие получают в среднем восемьдесят рублей. Но у них семьи, дети… Часть революционеров происходит из обеспеченных семей. Кажется, вот оно. Но есть одно но. Им много не дадут. Что же получается? Мы имеем организацию, которая содержится за счет неизвестных нам средств. Сергей Петрович?

– Да, Тарас Порфирьевич?

– Вы не поможете удовлетворить мое любопытство?

– Каким образом?

– Вы смогли это сделать, будучи в Дунайской армии. – Из-под личины добродушного старичка выглянул настоящий волк.

Я к чему-то подобному был готов, но вот Белый… Похоже, бедняга только сейчас понял, кто на самом деле сыскная элита корпуса.

– Есть, господин ротмистр, – вскочив, рявкнул я. Этот приказ следует исполнять немедленно. – Разрешите идти?

– Конечно, ступайте, голубчик.

– …Рекомендую, Сергей Петрович, эти котлеты.

– М-м-м, божественно, вы правы, Герман Александрович.

– Здесь своя кухня, пардон, не английская с французской. Не могу понять, чем нынешней молодежи наша не нравится?

В голове сразу тренькнул звоночек. Неспроста господин Татищев завел этот разговор о кухнях.