Андрей Земляной - Рокировка в длинную сторону
Теперь засмеялись все. Александр вытащил что-то и протянул Артуру Христиановичу:
— Вот, возьмите, товарищ Артузов. Это так — сувенир из загнивающей Европы.
Артур Христианович взял в руки сверток, сорвал оберточную бумагу и недоуменно повертел в руках необычно толстую пряжку с нацистской эмблемой. Надпись в круге со свастикой, которую держал в когтях немецкий орел, гласила: «Meine Ehre heißt Treue!»
— Извините, товарищ Белов, а что это?
— Это? — Саша хмыкнул. — Это, товарищ Артузов — пряжка офицера войск СС. Правда, не совсем обычная. Позвольте…
Мальчик взял пряжку в руки, что-то повернул, верхняя часть пряжки с эмблемой откинулась, и наружу выскочили два ствола, длиной около пяти сантиметров.
— Вот сюда нажимаете — и два выстрела. Калибр — 7,65 «парабеллум». Шагах на пятнадцати — наповал…
Артур Христианович оглядел необычное оружие, кивнул и улыбнулся:
— Спасибо, товарищ Белов. Интересная какая конструкция… Надо будет только этот фашизм с курицей с крышки убрать… — Он искренне пожал Саше руку. — Спасибо, удружил!
Артузов сложил пряжку, сунул ее в карман и повернулся к коминтерновцам:
— Отчет будете составлять — про деньги не пишите. Себе оставьте, в вашу кассу. Подпишет пусть товарищ Димитров, число не ставьте, товарища Белова указать только под оперативным псевдонимом. Какой он, кстати?
— Товарищ Темный, — сообщил Боев.
— Гениально, — поморщился Артузов. — Никто не догадается. Вы б его еще «Стариком» окрестили…
— «Стариком» нельзя, — серьезно сказал Куусинен. — Такая подпольная кличка у товарища Ленина была…
Артур Христианович не удостоил его ответом и повернулся к Саше:
— Ну, прощай пока, товарищ «Темный тире Белов». Ты это, только лишнего не болтай.
— Товарищ Артузов, вы всерьез считаете, что человек способный организовать отправку в ад почти двадцати тысяч подонков будет рассказывать об этом на каждом углу? — в свою очередь спросил Белов.
Артузов шутливо поднял руки и вышел из кабинета.
Димитров посмотрел на Сашу:
— Юнак, кофе?
— Да неплохо бы…
Они пили кофе, обсуждая перипетии акций в Нюрнберге и Вене.
— Немецкая секция Коминтерна требует, — Дмитров выделил это слово интонацией, — требует, чтобы мы открыли имя исполнителя. Говорят, что после победы коммунистов в Германии памятник тебе в Берлине поставят…
— А без памятника никак? — Александр отхлебнул кофе и облизал ложечку с балдъя. — Что я им, покойник? Нашли юного барабанщика, камерады, маму их об забор…
— Ну, зря ты так, — Христо Боев снова наполнил свою чашку. — Народ должен знать своих героев… Весь Коминтерн до сих пор в себя прийти не может. Это ж вообще в голове не укладывается: восемнадцать тысяч человек разом актировать.
— Такой подвиг только герою сказочному по плечу, — согласно кивнул Куусинен. — Прямо «Калевала». Или «Илиада»…
— Э-э, не надо из меня быстроногого Ахиллеса лепить! — засмеялся Саша. И добавил совершенно серьезно. — Да и не подвиг это совсем. Можно сказать немного мусор подмёл на планете.
— Ну да, — согласился Димитров и протянул Белову стакан с ледяной водой. — Ещё бы в Японии и Америке так же подмести, и можно спокойно в ближайшие лет десять-пятнадцать хоть социализм строить, хоть коммунизм… — Он широко улыбнулся. — Ахиллес, юнак, с тобою рядом не стоял…
— И даже близко не пробегал, — закончил под общий смех Боев.
— Да, друзья, у меня же и для вас сувениры с гнилого запада есть, — хлопнул себя по лбу Саша. Я сейчас…
И с этими словами он полез в другой чемодан.
— Вот это для вас товарищ Димитров… — На свет появился обычный чёрный зонт-трость. — Очень полезная вещь в поездках.
— Спасибо, момче, — Дмитров кивнул и потянулся к зонту.
— Но, с секретом… — Александр что-то нажал в рукояти, и из острия зонта на долю секунды выскочила тонкая игла. — Осторожнее! Яд этот пока никому не известен, и работает быстро. Прорабатывал разные варианты, вот и сделал на всякий случай…
— Это вот — вам, товарищ Куусинен, — последовал новый нырок в чемодан. — Финну — финка…
Куусинен был уже научен опытом предыдущих подарков, и потому тут же принялся вертеть подарок в руках, ища необычные дополнения к ножу.
— Верной дорогой идете, товарищ — засмеялся Белов. — Вот тут…
В рукоятке оказался ствол калибра 7,62, под патрон ТТ.
— Надежный НРС, — сообщил Саша. — Перезаряжается выниманием ствола из рукоятки. Когда-то… В общем, надежная игрушка…
— Спасибо, — искренне поблагодарил Куусинен. — Мы такими потом вооружим наших ребят, которые в Суоми пойдут. Им пригодится…
— А тебе, товарищ Христо, вот это… — Александр достал из чемодана Вальтер «Модель 6». Металл пистолета был фосфатированным, поэтому выглядело оружие весьма импозантно: коричнево-золотого цвета, с толстым цилиндром глушителя. — Тут вроде необычного ничего нет, но и такого тоже ни у кого нет. Затвор громче щёлкает, чем выстрел… — Он чуть не силой впихнул пистолет в руку отнекивающемуся Боеву. — Бери, Христо, бери. Себе мастрячил, да он мне малость не по руке…
— …Товарищ Сталин, — Белов, чуть запыхавшийся, улыбавшийся во всю ширь лица, и явно довольный хорошо сделанным делом, стоял на пороге кабинета. — Разрешите доложить!
Белов внутренне ожидал всякого. И разноса с последующей отправкой в места тихие и спокойные, и просто головомойки, и вообще ожидал всякие ужасы. Но тем не менее ни о чём не жалел. Не будет в этой истории концлагерей, и газовых камер, и вообще много чего. Так что он вполне был готов заплатить за успешность этой операции жизнью.
Но Сталин не кричал. Он спокойно и размеренно высказывал, что он думал по вопросу дисциплины Александра и некоторых других несознательных товарищей.
Когда Иосиф Виссарионович сделал паузу чтобы ответить на телефонный звонок, Александр поспешил перехватить инициативу.
— Товарищ Сталин, дайде, я когда писал о Великой отечественной, наверное не всё или не так расписал. — Он твёрдо взглянул в тигриные глаза вождя, и продолжил. — Хочу рассказать про один эпизод. Когда фашисты взяли в блокаду Ленинград, там начался голод. Возили продукты и самолётами и машинами по льду Ладоги, но огромному городу этого конечно было мало. И люди просто умирали от того что им было нечего есть. Приходит мама домой, а дети уже окоченели. Или дети просыпаются, а мама — нет. Восемьсот семьдесят два дня голодного ада, под бомбёжками. Погибло тогда полтора миллиона человек. В основном детей, стариков и женщин. Их просто заморили голодом эти… цивилизованные европейцы. Хотите, процитирую на память дневник Тани Савичевой которая записывала когда умирали её родные? День за днём, смерть за смертью. — Он прикрыл глаза, — «Женя умерла 28 декабря в 12 час утра 1941 г. Бабушка умерла 25 января в 3 ч дня 1942 г. Лека умер 17 марта в 6 час утра 1942 г. Дядя Вася умер 13 апреля в 2 ч ночи 1942 г. Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942 г. Мама — 13 мая в 7 час 30 минут утра 1942 г… Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня…» — Он снова открыл глаза и в упор посмотрел на Сталина ТАК, что тот невольно отвел глаза. — Да если бы я мог, то не взорвал эту нацистскую нежить, а насадил на колья, и расставил по всей Европе в назидание. Нелюди… — Александр процедил это слово сквозь зубы. — А заморенные пытками, голодом и издевательством миллионы наших пленных бойцов? А газовые камеры и мыло из человеческого жира? Я бы, товарищ Сталин, их зубами рвал.
— А эта, Таня Савичева? — Сталин, сжав руку так что побелели костяшки пальцев поднял тяжёлый взгляд на Сашу.
— Она тоже умерла, дайде. Её эвакуировали, но спасти не смогли. Туберкулез да ещё ослабла от голода. Ей было всего четырнадцать…
Сталин молчал долго. Минут двадцать он стоял у окна, потягивая трубку, не замечая, что табак давно прогорел. Потом вздохнул, и пристально посмотрев на Александра, кивнул на стул.
— Давай рассказывай, как там было?
Рассказывать Белов-Ладыгин умел, и на сорок минут Сталин выпал из мира переживая все перипетии Александровой эпопеи.
В конце рассказа Сталин внимательно поглядывая на Белова, начал неторопливо набивать трубку явно принимая какое-то важное решение.
— Значит так, швило. Дело ты сделал, конечно, важное и нужное. И я об этом не забуду. Но эту партизанщину ты брось. Хватит! Ты подумал, что я Тату скажу, если тебя не станет?
— Я русский солдат, дайде, — Белов упрямо вскинул голову. — Я давил, и буду давить всякую сволочь, пока живу и даже после смерти. Иначе просто не могу.
— Но слово дисциплина тебе знакомо? — обманчиво мягко возразил Сталин. — Вот теперь будешь подчиняться дисциплине. — И, заметив, как сник Александр, уже мягче добавил. — Да твоя голова стоит целой дивизии, а может и армии! Специалистов таких как ты сам подготовить, с заводами этими нефтяными и другими разбираться, да даже отвечать на вопросы авиастроителей, товарищ Сталин будет? Ты понимаешь, что воинов в Советской стране много, а вот специалистов настоящих адски мало!? Да какой тогда из меня руководитель, если ты вместо того, чтобы делом заниматься будешь носиться и ликвидировать наших врагов? Самое могучее твоё оружие — голова. Её и включай на всю катушку. А надо будет, так все оружие в руки возьмём.
