Имперский престол - Денис Старый
— Запретить! — сказал я, решив не откладывать в долгий ящик принятия решений. — Пусть башкиры присылают пятнадцать тысяч, но через полгода меняют. Семьи тогда получатся в заложниках и умысла супротив нас не будет.
Я подумал, что нельзя усиливать Тохтамыша. Башкиры в Крыму очень быстро станут татарами. У них много общего, как и исторические корни, но, главное, нет противоречий в религиозном отношении. Знаю интересный факт, когда Иван Грозный переселил москвичей в Новгород, желая сбить спесь со свободолюбивого города, разбавив лояльными жителями Москвы. Вот только уже через пятнадцать лет все переселенцы, поголовно, объявили себя новгородцами и продолжили ту же политику Новгорода, проявляя строптивость к центральной власти.
— А не будет так, что башкиры, пребывая по полгода в Крыму все поголовно станут друзьями татарвы? — задал резонный вопрос боярин Шеин.
— Может и так статься. Токмо нужно работать со старейшинами, завлекать их, показывать свою силу. Вот и на войну с туркой взять башкир, — сказал Татищев.
— Мы еще не решили отправлять свое войско, — напомнил я, посмотрел на Волынского и обратился к нему. — Что скажешь, Степан Иванович? Ты с башкирами много общался, не станет так, что те воины, которые пошли с ханом, предадут и станут супротив нас?
— Государь-император, — Волынский поклонился. — Всякое может быть, но башкиры не бросят своих кочевий на юге Урала. Там калмыки будут, которые, если многие башкиры станут в Крыму жить, выбьют соперников своих.
Плохо, когда твои подданные ссорятся и даже воюют. Башкиры и калмыки между собой режутся, будто и не в одном государстве живут. И я был согласен с выводами Волынского, что башкирам придется в любом случае действовать с оглядкой на Москву, тем более такую сильную. Поэтому пусть резвятся в Крыму, они пока и есть наше влияние на ханство.
— Заслушаем посла от Аббаса, да продолжим опосля обсуждать, — сказал я и повелел Луке пригласить Абдулсалама Аль Дарьюша.
Этого мужчину я уже видел. Как бы назвали в будущем, наш разговор с послом состоялся «на ногах». Буквально полчаса я принимал Абдулсалама, чтобы сложить свое мнение о новом представителе шаха, ну и услышать линию, которую намеривался продвигать посол.
Абдулсалам был если не копией своего почившего отца, то сильно похожим на него, как внешне, так и манерами вести переговоры. Доброжелательный, в меру льстивый и учтивый, без чего я не представлял бы себе посла из восточной страны. Внешность незаурядная, как для перса, для нашего взора, конечно сильно отличался от русского типа. Средний рост, черные, не карие, а именно, черные глаза, ничего примечательного в ином. А вот характер имел. И без дополнительного анализа становилось понятным, что он лучше умрет тут, ну или там, где оставил свой жизненный путь его отец, но союзнический договор подпишет.
Именно так. Абдулсалам Аль Дарьюш прибыл с договором, в который оставалось только вписать сущие мелочи: чего хочет Россия, ну и как именно я намереваюсь помогать своему брату в войне с османами и португальцами. Прозвучал даже не намек, а, вопреки ухищрением и хитрости, было сказано прямым текстом, что Дербент и Баку шах отдает и на наши предложения по Кахетии и Картли согласен. Хорошо ему, шаху Аббасу, отдавать, что и не принадлежит Персии, но и я особо много земельных приобретений в тех краях не хочу.
Пока не хочу. Нельзя объять необъятное. Мы не настолько превосходим в военном и экономическом отношении своих соседей, чтобы откусывать большие куски и быть уверенными, что сможем их удержать, ну или проглотить. Чтобы брать земли в Закавказье, нужно иметь прочные и основательные базы, поддержку городов и государств в регионе.
— Мой господин, великий шах, Аббас, приветствует государя-императора Российской империи… — говорил посол.
Вот и есть одна держава, которая признала Россию империей. Начало положено. Но я понимал, что сказано это было не зря. Еще один штришок в пользу того, что Аббасу нужен союз.
— Позволено ли мне будет преподнести дары от моего шаха, а после и от себя лично? — перевел вопрос Абдулсалама переводчик.
Кстати, у нас, в Царевой школе, открылось отделение персидской словесности. Там усиленно изучается не только персидский язык, но и культура, особенности верований, обычаев, экономика и политика. Политико-экономические сношения наших стран предполагают изучение друг друга.
— Я буду рад принять дары от своего брата великого шаха Аббаса, — произнес я своего рода ритуальную фразу.
Подарки я люблю, это всегда хорошо, тем более, что сам преподносил шаху весьма ценные дары. Не я, конечно, а Татищев, не за деньги казны, а за средства все того же Михаила Игнатьевича, но все, что делают мои подданные — это моя заслуга. Тогда Татищев был в штрафниках и откупался, или вовсе, выкупал свою жизнь.
Не скажу, что подарки были наголову выше и ценнее того, что мы успели уже подарить шаху, но, в целом, все было достойно. Пятьдесят тюков шелковой ткани разных цветов; ковры, как шерстяные, так и шелковые; шерстяные ткани; сто коней, среди которых были и ахалкетинцы и чистокровные арабские скакуны; дорогой доспех на мое небольшое, но гордое тельце. Были и какие-то серебряные предметы. Так что достойно, что говорило о большой спешке в деле заключения военного союза.
— Еще, государь-император, во дворе твоего дворца стоят чудные звери, которых так же дарит тебе мой шах, — продолжал осыпать меня благодатями посол.
Зверями я заинтересовался. В голову сразу же пришла идея создать первый в мире зоопарк. Львы у меня есть, леопард, одна штука, имеется, тигр, две штуки. Да много кто есть. Вот и два слона появится, о чем сообщил посол. Они прибудут позже из-за сложностей доставки. Так что Москва может заиметь свою изюминку — зоопарк [герой ошибается. Зоопарки были уже известны с древности, пусть в Европе пока еще не распространены. А ближайший по географии был в Троках — в Великом княжестве Литовском].
— Чего ждет от меня мой брат, шах Аббас? — спросил я.
Я уже знал,
