Немой 2: охота на нежить - Алекс Рудин
Вот так, бля! Снаружи — красота, а внутри — мусор.
Мы спустились в склеп.
По обеим сторонам узкого помещения располагались ниши, замурованные мраморными досками. В этих нишах лежали предки Хворобы. Несколько ниш были пусты. Их приготовили заранее для будущих Хвороб.
Тонкие мраморные доски заботливо стояли у торцевой стены.
Я передёрнул плечами. Брр!
Аристократы!
Сытин насмешливо поглядел на меня.
— Михалыч, а у тебя такая избушка есть? — подъипнул я его.
Не, ну а чего он?
— Иди ты на хер, Немой! — ответил Сытин.
Божен поставил шкатулку в пустую нишу.
— Не списдят? — забеспокоился я. — Серебро, всё-таки.
— Без священника посторонние сюда не войдут, — объяснил Божен. — Давайте крышку.
Мы с Сытиным приподняли мраморную доску.
Тяжёлая, зараза!
Холодный шершавый край резал пальцы.
Мы приложили доску к нише.
А как она держаться-то будет?
Божен приложил к плите ладони и снова забормотал себе под нос.
— Отпускайте! — скомандовал он.
Мы с Сытиным одновременно отдёрнули руки. Я ещё и отпрыгнул, на всякий случай.
Грохнется эта тяжесть на ноги — охереешь!
Но плита висела, словно намертво приросла к стене.
— Идёмте, — сказал Божен. — Сейчас я склеп запечатаю. Больше сюда никто не попадёт.
Ну, логично. Хвороб-то больше не осталось, вроде. А остальным тут делать не хрен.
Божен аккуратно поставил светящуюся печать на мраморную доску. Ещё одна косо легла на замусоренные ступеньки, а третья на мгновение мелькнула на чугунных прутьях дверцы.
— Всё, — развёл руками священник.
— Хорошо, Божен! — кивнул Сытин. — Давай-ка и я добавлю колдовства для надёжности.
Он щёлкнул пальцами. А потом взмахнул руками, словно набрасывал на склеп невидимое покрывало.
— И чего? — с любопытством спросил я.
— Отвернись, а потом снова посмотри на склеп, — ответил Сытин.
Я послушно бросил взгляд на бревенчатую стену церкви. Потом повернулся обратно.
Ипать!
Никакого склепа не было.
Нет, не так!
Взгляд поневоле соскальзывал с того места, где стоял склеп, и сам по себе начинал рассматривать что-то другое.
Э, бля!
Я глубоко вздохнул, сконцентрировался и заставил себя смотреть точно на склеп. Это было похоже на попытки устоять на скользком мыльном полу. Но я справился. Склеп снова был передо мной, словно никуда и не пропадал.
— Силён, — недоверчиво хмыкнул Сытин.
Я гордо покосился на него, и склеп тут же опять исчез.
— А если пощупать? — спросил я Сытина.
Он расхохотался.
— Ну, ты, может, и нащупаешь. А остальные просто мимо пройдут.
— Пойдём, Немой! — улыбнулся Божен. — Ещё кое-что тебе покажу.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Обязательно сейчас? У меня дел по горло!
— Идём! Раз уж так сложилось, что ты сегодня сюда зашёл.
Я пожал плечами и взглянул на Сытина.
Сытин кивнул.
— Иди, я здесь подожду.
Я пошёл вслед за Боженом вокруг старой церкви. Вдоль самой бревенчатой стены могил не было, оставалась полоска желтеющей травы, шириной метра три. По ней была проложена дощатая дорожка.
За стеной, внутри церкви не умолкал перестук топоров.
— Слушай, Божен! — спросил я. — А почему церковь деревянная? Можно же и каменную построить. Крепче будет, дольше простоит.
— Можно, — усмехнулся Божен. — Только зачем? В деревянной дышится легче, и сырости нет. А обветшает — новую построят. Лишний раз о богах вспомнят.
Я удивлённо покрутил головой.
— Смотри, Немой! — сказал Божен.
Лицо его стало серьёзным. Он показал мне на серую гранитную плиту.
Гладкий каменный прямоугольник врос в осеннюю траву. Видно, плита стояла уже давно, но не покосилась. Ни скамейки, ни цветника. Просто плита, стоящая в земле.
На сером камне я разглядел скупо вырезанную надпись:
«Иван, княжич Старгородский».
Глава 23: Прошлое и будущее
Божен кивнул мне и ушёл в церковь. Я остался один. Обернулся, нашёл неподалёку от могильной плиты бугорок сухой травы и уселся на него подумать.
Княжич Иван Старгородский.
Иван Свирепый.
Отец.
Это слово звучало очень странно для Макса, который помнил другого отца — фермера с Вальдирры. И ничего не говорило Немому, который не видел отца вообще.
Хотя, почему не видел?
Я вспомнил лесную дорогу и треск падающей ёлки. Пробившую горло стрелу и тяжесть сабли в руке. И единственное оставшееся стремление — защитить. Стремление, которое оказалось сильнее ран, сильнее слабости и даже самой смерти.
Не встань тогда Иван на ноги, останься умирать под ёлкой — не выжила бы и его жена Ирина. И не было бы на свете Немого.
Для него бы ничего не началось.
А для меня всё закончилось бы там, на захолустной шахтёрской планете, когда взорвалась граната.
Потому что без Немого не было бы сейчас и меня.
Выходит, человек, который лежит под этой плитой, невероятным образом подарил жизнь не только Немому, но и Максу.
Потому и отец.
Я закрыл глаза, и попытался ощутить — каким он был. Сильным. Иногда весёлым. Часто — угрюмым, даже злым. Но всегда — надёжным. На него полагалась дружина, на него полагалась жена.
И жители княжества могли бы на него положиться, стань он князем. Иван защитил бы их от любого врага.
Не сложилось.
Но эта ответственность никуда не делась. Она просто перешла по наследству к сыну Ивана Свирепого.
К Добрыне Немому.
Такая вот метафизика, бля!
Я поднялся с травы, ещё раз поглядел на серую гранитную плиту и пошёл за Боженом в церковь.
Возле крыльца стояли крепко сколоченные пильные козлы, под ними на траве — россыпь свежих опилок. Рядом лежали обрезки толстых, тёсаных досок.
Секунду помедлил на высоком крыльце, взялся за медную дверную ручку — пальцы почувствовали холод металла. Дверь была украшена тонкой резьбой. В глаза мне бросился вырезанный крест.
Я потянул тяжёлую дверь на себя. Она открылась бесшумно — петли были заботливо смазаны.
Внутри церкви трое плотников чинили деревянный пол. Старые почерневшие доски лежали у стены. Взамен них плотники подгоняли к дубовым лагам новые — светлые, гладко оструганные.
Двое мужиков вбивали клинья, чтобы доски прилегали без щелей. Третий крепил концы досок длинными ершистыми гвоздями.
Я поздоровался с мужиками и вытащил из кармана серебряную монету.
— Одолжите инструмент ненадолго!
Выбрал топор по руке, прихватил пилу и десяток гвоздей.
— Может, помочь чего? — окликнул меня старший из плотников — широкоплечий, седобородый, жилистый.
Я мотнул головой.
— Не
