Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

Пора было заходить обратно во дворец. Теоретически, как чиновнику второго класса, путь мой должен был лежать к центральному подъезду – Иорданскому - со стороны набережной. Это тому, к которому зимой пристраивают деревянный помост до самого невского льда, где на Крещение вырубают купель и строят вокруг временную, деревянную же, ротонду. Еще, через эти врата в Зимний должны были входить особенные и чрезвычайные посольские делегации в дни официальных приемов. То есть, Иорданский подъезд считался одним из четырех парадных, охранялся гвардейцами с обязательным присутствием офицера, и потому решительно мне не подходил.

Мне нужен был следующий, ближний к Адмиралтейству, Собственный Их Величеств подъезд. Именно оттуда, по узкой, не особенно презентабельного вида, лестнице, можно было подняться на второй этаж северо-западной части дворца, к личным апартаментам покойного Николая и Дагмар. Понятное дело, пока цесаревич Александр не сядет на трон, никто покушаться на занимаемые императрицей-матерью в Зимнем дворце площади не посмеет. Да и потом, как мне думается, тоже.

У Собственного подъезда – по сути обычной, крашенной зеленым, будки с самыми простецкими дверьми – тоже имелся караул. Но уже иной, не гвардейский. Там дежурили бойцы Собственной Их Императорского Величества конвоя. Если в современном мне ныне мире и мог быть спецназ – так вот он. Поджарые, жилистые, повадками схожие с ленивыми леопардами, усатые дядьки в даже где-то мешковатых, не стесняющих движения, кавказских камзолах. Вооруженные лучшим в мире оружием, смертельно опасными навыками и полной безнаказанностью. Естественно, в, так сказать: рабочее время.

Их всего-то три сотни – по роте казаков сибирских, кубанских и терских, а в одном Зимнем семь относительно парадных выходов на улицу, не считая всевозможных котельных, каретных и конюшен. Десятки километров коридоров, зачастую весьма замысловато раздваивавшихся или пересекавшихся.

Меня они знали. Еще бы! Однажды, года три или четыре назад, когда убедился, что верный Бюмонт-Адамс револьвер, несомненно, качественный и надежный, но безнадежно устарел, я попросту явился в казармы конвойных за консультацией. Что вылилось в почти непрерывную пятичасовую стрельбу из пистолей чуть не дюжины различных моделей. Ну и долгую обстоятельную беседу с Петром Александровичем Черевиным, полковником и командиром конвойного полка. Очень уж этому ответственному офицеру претила мысль, что какая-то чернильная душа будет каждый божий день являться на доклад к императору с револьвером за поясом.

Да-да, знаю! Ходят, и пожалуй – будут ходить слухи, будто бы граф Воробей, слегка повредился умом, коли везде таскает с собой оружие. Пусть им. Собака лает, ветер носит. Это ведь не в них палили из мушкетов разбойники на пустынном сибирском тракте. Не к ним в кабинеты лезли через окно вооруженные до зубов душегубы, и не у них лицо серело от пороховой гари в бою с дикими алтайцами. И польским заговорщикам нет до них никакого дела. И это единственное, что у нас с этими злодеями есть общего.

В семидесятом был объявлен конкурс револьверов для вооружения Русской Императорской армии. После долгих споров, отстрела тысяч патронов и скандалов с разоблачением вымогателей мзды, в «финал» вышли три модели. Два заокеанских – производства заводов «Colt’s Patent Firearms Manufacturing Company»и «Smith & Wesson Firearms Co.», и английский«Webley & Son Company». Насколько мне было известно, и в нынешнем, семьдесят пятом году, окончательное решение чинами Главного Артиллерийского Управления так и не принято. А я так решил за каких-то несколько часов на стрельбище ЕМВ конвоя, и остановил выбор на «Миротворце». Он же Colt 1873, SAA. И даже извечная его «болезнь» не смутила. Предохранитель в этом чуде оружейной мысли предусмотрен не был, а спуск достаточно слабый, чтоб пистоль мог выстрелить от резкого движения или встряски сам собой. Просто стал заряжать в барабан не шесть патронов, а пять, оставляя камору под курком пустой.

Уже и к тяжести его привык так, что и не чувствую. И удивляюсь, когда другие люди указывают, что камзол слева слегка топорщится.

- По здоровьичку, Ваше Высокопревосходительство, - кивнул один из конвойных. Совершенно без подобострастия кивнул. Как равному. И скорее даже не мне, а скрытому под одеждой кольту. – Все так же? Готовы от ворога обороняться?

- Здорова, братцы, - вполголоса поздоровался и я. – Как всегда... Меня ждут?

- Как не ждать? – разулыбался казак. – Уж и служку свово присылали справляться.

Секретаря Никсы, а теперь и Дагмар, Федора Адольфовича Оома - спокойного, рассудительного, но какого-то слишком уж покладистого, кроткого человека, казаки конвоя недолюбливали. Называли «квашней» или «служкой», и совершенно игнорировали его указания.

Хмыкнул, и заторопился вверх по лестнице, в покои императрицы.

И все-таки, у Дагмар нервы из стали. И титановый характер. Ах как она шипела мне в лицо, когда я неделю назад напросился к ней на прием.

- Что это вы там устроили, Герман? – на французском она говорила бог весть как, скандинавский акцент делал язык галлов грубым и каким-то шипяще-свистящим. Злым. – Вам ли, сударь, не знать, как мне ненавистно все прусское! И чего же? Вы вдруг начинаете во всем им потакать?! Чем вам так не угодила бедная Франция? Или этот несносный Радовиц дал вам деньги? Что он вам...

- Вы, сударыня, видно хотите меня оскорбить? – холодно поинтересовался я, совершенно грубо ее перебив.

- А что если и так?

- Тогда я больше не стану вам помогать, - сморщился я и, буквально клюнув носом, попрощался. – Честь имею, Ваше императорское величество.

- Что это значит? Герман! Да стойте же, невозможный вы человек!

- Что-то еще, Ваше императорское величество?

- Объяснитесь немедленно! – топнула ножкой императрица.

- К чему мне это? – едва ли не выплюнул я сквозь сжатые от ярости зубы. Бог ты мой! И к этой... сварливой тетке я прежде испытывал какие-то чувства?! Любовь? Ну уж - нет! Даже думать не хотелось, что я мог полюбить это вздорное существо? – К чему вам, сударыня, слушать слова подлого мздоимца и коварного предателя?

- Да полноте вам, Герман, - словно по мановению волшебной палочки переменила гнев на милость Мария Федоровна. – Всем известно, что у Германского Банка недостанет средств, чтоб предложить вам сумму, способную вас заинтересовать. Мне говорили, ваш капитал давно перевалил за двадцать миллионов...

- И что с того? – не искренне удивился я. На самом деле в двадцать миллионов наше с Наденькой семейное предприятие оценивалось еще пару лет назад. Ныне же, не смотря на не слишком удачные семьдесят третий и прошлый, семьдесят четвертый годы, концерн Лерхе «стоил» по меньшей мере, на два миллиона больше. – Вы, хотите взять у меня в долг? Так за этим к Гинцбургам...

Щеки датской принцессы отчетливо порозовели. Из разных источников я уже получал сведения, что императрица тратит несколько больше, чем выделяется ей на содержание. А вот о том, что Дагмар берет деньги в долг у Гинцбургов - так сказать: петербургского филиала английского банка Ротшильдов, никто и не догадывался.

- Не заставляйте вас уговаривать, - строго выговорила Мария Федоровна на русском. – Рассказывайте. Оправдывайтесь, если сможете.

- Мне горько это осознавать, - после минутной паузы, когда делал вид, что раздумываю уйти или остаться, все-таки выговорил я. – Но после кончины Великого Государя Николая, у кормила власти не осталось ни единого человека, способного заглядывать хоть на один день вперед. Что регент Александр, что вы... Эта война... Новая война между галлами и пруссаками не закончится так же быстро как прошлая. Это будет многолетняя, кровавая, грязная драма, внушающая ужас и отвращение всем прочим цивилизованным народам. И, не побоюсь выставить себя этакой Кассандрой нового времени – в этом противостоянии не будет победителей.

- И вы, ваше высокопревосходительство, практически стравили тех и этих, - едва-едва улыбнулась Дагмар. У нее всегда была очень гибкая мораль. Беды французов ее совершенно не волновали, а германцев она ненавидела со всей силой своей маленькой души.