Станислав Смакотин - Цусимский синдром
– «Кубань», вымпел Радлова… «Терек», «Рион», «Днепр»… «Ярославль», «Владимир», «Курония»… Дальше пока не вижу!..
– «Воронеж», «Ливония» и «Метеор»… – подхватывают сзади.
– В конце колонны «Иртыш», «Анадырь», «Корея», «Камчатка»… – уверенно резюмирует знакомый голос.
Удивленно отнимаю бинокль – к нам поднялся сам Македонский. Перед старшим офицером почтительно расступаются, освобождая дорогу. Тот неспешно подходит к ограждению, разворачивая подзорную трубу:
– Последними следуют «Русь» и «Свирь», замыкают строй оба госпитальных судна, – поднимает он громоздкую конструкцию, щурясь одним глазом.
– А как же «Урал», Андрей Павлович? – Шишкин протискивается в первый ряд. На юном лице мичмана румянец, будто у молодой девушки. – Вы запамятовали его назвать!
По рядам присутствующих пробегает легкий смешок.
– Крейсер «Урал», Борис Николаевич… – Македонский явно задет за живое, но не подает и вида, отстраненно всматриваясь в даль. – …Оставлен при эскадре приказом Зиновия Петровича…
– Зачем?..
– Какой в этом смысл?..
– Толку от него…
– Лишняя обуза!..
– Андрей Павлович, разъясните еще один момент… – Мощный голос Владимирского перебивает всех остальных. – Я понимаю, вчерашняя угольная погрузка… – Старший артиллерист протискивается вперед. – Однако вчерашний же перегруз снарядов с «Бородина» на броненосцы считаю совершенно излишним! До поздней ночи таскали, команда вконец измотана, прислуга…
Македонский недовольно оборачивается на голос, перебивая на полуслове:
– Петр Владимирович, побойтесь Бога! Кто обязан следить за вверенным оружейным хозяйством? Я должен за всем углядеть? Если ваш коллега на «Бородине» оказался более ответственным… – От эмоций он начинает постукивать кулаком о ближайший прожектор. – …То лишняя пара сотен сухих зарядов должна вас лишь радовать! – Лицо старшего офицера краснеет. – Мы в двух днях пути от берегов Японии, а вы…
Что такое? Мне показалось или я услышал взаправду? Что-то до боли знакомое, такое, что мог встретить где угодно в своем времени, но только не здесь, в прошлом…
Я в волнении перехожу на другой край площадки, оставляя отчитывающего офицера с жертвой в кругу коллег. Все та же толпа на палубе, некоторые сорвали бескозырки, машут ими отделившейся колонне… Вдруг до меня доносится вновь:
…Цветали… Яблони и груши…
Эхо голосов множится, растет, увеличиваясь в размерах. Уже удивленно замолчал Македонский. Да и пристыженный им артиллерийский офицер скрылся за спины остальных… А звук «Катюши» нарастает, ширясь, захватывая собою весь корабль. И когда успели разучить, черти? Отчетливо разбираю каждое слово:
…От Катюши передай привет!..
Родная моему сердцу мелодия летит, разносится по всему кораблю – отлетая от кормы, задерживаясь на мачтах с рострами, медленно огибая трубы и долетая до самого бака…
Эскадра заметно сбавила ход, и неуклюжая колонна транспортов медленно обгоняет нас по правому борту. Посылая остающимся прощальный привет всевозможными соцветиями флагов. Левые борта уходящих усыпаны людьми, и… В моей душе неожиданно просыпается что-то нежное к этим приземистым, неказистым увальням.
Как сложится ваша судьба? Какими неведомыми путями пойдете вы, посланные под скудной охраной вокруг островов Японии? Предстоит ли вам войти в порт Владивостока уже через несколько дней? Или будете перехвачены, вступив в сражение? Никто не знает, и никому сие не ведомо… История пишется впервые. Прощайте! Или нет, не так… До свидания, родные!..
Будто услышав меня, головная «Кубань», почти догнавшая нас, дает прощальный гудок, неторопливо отворачивая вправо. Оставляя за собой гигантскую черную петлю над волнующимся морем. Через минуту в кильватер ей ложится и «Терек»… Последним мателотом идет госпиталь «Орел» с несчастным Фелькерзамом… В отличие от остальных кораблей его палуба почти пуста. Жив ли еще обреченный адмирал? Или, как в уже не состоявшейся временной ветке, отошел в иной мир? Я не знаю…
«Ура-а-а-а-а-а…» – Многоголосое эхо разносится над кораблем. Совсем неожиданно я тоже начинаю испытывать сильнейшее желание сорвать с головы фуражку и махать, махать ею вслед уходящим… Пока не устанет рука и дымок последнего корабля не скроется за горизонтом…
Украдкой оглядываюсь на присутствующих. Все подавленно молчат, лица устремлены на покидающие нас Андреевские флаги… Показалось?.. Глаза ближайшего ко мне Вырубова влажные… Быть может, это от ветра?..
Заметив мой взгляд, тот будто невзначай отворачивается в сторону.
Итак, теперь все. Вчерашняя угольная погрузка была последней. Корабли приняли уголь в строгом расчете на дорогу до Владивостока, с полуторным запасом. Все, что можно, сгружено, перетаскано, отдано исчезающим вдали транспортам. Даже крупнокалиберные снаряды с «Бородина» распределены по новым броненосцам почти поровну. Эскадра адмирала Рожественского осталась один на один с бушующим штормовым морем и дорогой в Японию через Цусимский пролив. И с тобой, Слава, на борту ее флагмана. Который, согласно историческим событиям, должен продержаться на воде не больше трех дней, утащив свою команду в холодную морскую пучину…
– Господа, прошу приступить к несению службы… – Голос Македонского звучит подозрительно хрипло. – Жду всех вас в кают-компании через полчаса! Просьба не опаздывать! Кстати… – Уже начав было спускаться, тот останавливается, оборачиваясь. – Господа, никто не знает, что за песня только что исполнялась?..
В кают-компании не протолкнуться. Душно и накурено. Не спасают даже распахнутые настежь иллюминаторы. От густой атмосферы и все усиливающейся корабельной качки меня порядком мутит… Пусть слабо, но радует лишь одна деталь: что я не попал сюда, в прошлое, на какой-нибудь миноносец. Как штормовую погоду переносят там, мне остается лишь догадываться, искренне сочувствуя их экипажам.
Идет предбоевая «планерка», на которой присутствует сам командир корабля. Доверив, впрочем, ее ведение Македонскому, сам командир тихо сидит в сторонке. Войдя последним, в самый разгар совещания, я скромно пристраиваюсь в углу, стараясь не упустить ни слова:
– …Господам артиллеристам… Стараться вести централизованный… – Старший офицер вытирает пот со лба платком. – Еще раз подчеркиваю: централизованный огонь, по команде с центрального поста! – хлопает он ладонью по столу. – В случае потери связи с постом… Если означенной целью станет японский флагман, употреблять для выстрелов снаряды крупного калибра исключительно фугасного действия, стараясь наводить в его носовую часть! – Глаза его пробегают по лицам. Обнаружив среди них главу корабельной артиллерии, добавляет: – Петр Владимирович, вам все ясно?
– Да, Андрей Павлович… – начинает подниматься со своего места Владимирский. – Удивительно, конечно, почему не бронебойными…
– Отставить, господин лейтенант, – спокойный голос Игнациуса. – Это приказ его превосходительства господина адмирала.
Среди присутствующих пробегает ропот: «Какой смысл?.. Почему?..»
– Тише, тише, господа!.. – Македонский беспокойно стучит по лакированной столешнице. – Я еще не закончил с артиллерией! В завязке возможного боя употреблять снаряды, взятые с «Бородина»! Про неисправность подачи правой шестидюймовой башни… – уже тише добавляет он. – Господам артиллеристам подойти ко мне немедленно после собрания. Обсудим варианты доставки снарядов к данным орудиям…
Ободранные стены со следами обоев, две одиноких лампы под потолком. От былого уюта нет и следа… Лишь черные кители да сильная качка напоминают о том, что это корабль, а не бытовка каких-нибудь строителей на возводимом объекте в моем времени.
Старший офицер выглядит очень плохо, если не сказать ужасно: уставший вид, синяки под глазами… Человек явно не спал, и далеко не одну ночь. Поочередно поднимая ответственных, инструктирует каждого. Трюмно-пожарному дивизиону под руководством Шишкина выделена в помощь часть прислуги мелких орудий. Особый упор Македонский делает на запасные комплекты шлангов, дав распоряжение распределить их по верхним палубам броненосца.
В помощь трюмному отделению – а в частности кочегарам – на путь до Владивостока назначена дополнительная вахта. Укомплектованная частью из оставшейся прислуги малого калибра, частью из других, менее занятых подразделений.
Подняв с места Вернандера – старшего судового механика, – старший офицер крайне подробно, вникая в каждую мелочь, выспрашивает того о состоянии машин с котлами. Вернандер, полноватый мужчина лет пятидесяти, с философским спокойствием заверяет начальство, что силовые агрегаты корабля находятся в полном порядке.
