Дмитрий Леонтьев - Обитель
Вырвались! Оторвались! Живы!..
Отойдя от заваленного входа на пару километров, мы устроили большой привал, даже выпили немного по такому случаю. У Педофила в отделении для кассет боезапаса очень кстати оказалась резиновая фляжка со спиртом. Интендант — это не профессия, это характер…
Он оказался неплохим мужиком и хорошим солдатом, наш Педофил, если отвлечься от его маниакальной идеи растлевать все сопливо-пищащее в детских колготках. Мне, собственно, до его сексуальных пристрастий дела не было, я не председатель трибунала, чтобы всех судить, и не мессия, чтобы оправдать каждого. Воевал он хорошо, умело, разумно… Здесь и сейчас! А «завтра»-или «вообще» в нашем положении вполне свободно может и не случиться, во время боевых действий эти понятия становятся до крайности отвлеченными…
Спирт хорошо обжег горло, ударил по мозгам с безотказностью ручного молота. Скажу откровенно, вся эта военно-медицинская химия, все эти боекоктейли, что подруга-броня услужливо впрыскивает тебе под кожу, — взбадривают, расслабляют, мобилизуют, обезболивают, работают, другими словами, неплохо, но старик-алкоголь до сих пор стоит на особом месте среди многочисленных видов кайфа. Есть в нем нечто особенное, исконное, родное и близкое, что не заменить никакой химией или наркотой. Я понимаю, что это высказывание не в духе минздравовской политики всеобщего здоровья с бесконечными резиновыми улыбками, накачанными сезонными курсами антидепрессантов, зато — правда жизни…
Глава 5
Слава героям
Планета Казачок. День спустя.
Где-то в глубине Гнилых пещер.
Место расположения — не определяется…
— Смотрите-ка, здесь что-то нарисовано, — вдруг сказала Щука.
— Где нарисовано, девонька? — ласково спросила Капуста, смягчив бас до бархатного баритона.
Я в очередной раз подумал, что эта лесбиюшка, похоже, подбирается к моей красавице. Впрочем, и красавица не моя, и, может, ее это как раз устраивает… И, вообще, какое мне дело до чужой ориентации?
«Сопли, командир! — одернул я сам себя. — Сопли лучше сразу наматывать на кулак, чтобы потом не путались под ногами! — как говорил в свое время замкомвзвода Вадик Кривой, лихой разведчик из моего первого взвода на Усть-Ордынке…
Не время и не место! Эта фраза для меня уже превращается в заклинание своего рода», — подумал я с изрядной долей самокритичности.
— На стене, — уточнила Щука. — И на потолке что-то, только не пойму, что…
Мы остановились. Рваный почти воткнулся мне в затылок, а Цезарь, в свою очередь, налетел на него. Никаких строевых дистанций мы уже давно не соблюдали, просто брели гуськом.
Надо сказать, с изнанки, изнутри, Скалистые горы не производили феерического впечатления череды заколдованных замков. Пещеры как пещеры, обычные, грязные и темные, будто погреба. Впрочем, встречались здесь и залы, и галереи со сталактитами-сталагмитами, только любоваться на них уже не хотелось.
Вторые сутки мы шли по бесконечным подземным переходам, галереям, залам, лазам и норам, перебирались через каменные россыпи, ручьи и озера и снова брели, спускаясь, похоже, все ниже и ниже.
Вопрос — куда? Толща над головой ощутимо давила даже через броню, и настроение было уже не таким радостным. Против воли начинаешь ощущать, какая масса над нами и под какой хрупкой скорлупой мы от нее спасаемся. Классическая вариация на тему «Затерянные в подземелье». Дурацкий вариант — при всем нашем супероружии и снаряжении затеряться в каких-то старых камнях…
Очень скоро возникает нервная мысль — сколько же можно брести в никуда, без цели и направления?
Но пока ее никто не озвучивал.
Два раза мы уже встречали представителей местной фауны, и обе встречи были крайне неожиданными и не сказать, чтобы приятными. Первый раз какая-то плоская, членистая гадина, похожая на многометровую змею, состоящую из отдельных сегментов, возникла откуда-то снизу, материализовалась прямо из пола и с места в карьер вцепилась Педофилу в лодыжку.
Броня выдержала, ногу ему она так и не прокусила, но переполоха гадина наделала, прежде чем мы успокоили ее плазменными струями в три ствола.
Второй раз… Да, вообще странная встреча… Из подземного озера на пути вдруг всплыл какой-то огромный шар, иссиня-черный, масляно лоснящийся в свете наших прожекторов, без всяких видимых органов обоняния-осязания, просто гладкий шар почти правильной формы, диаметром не меньше трех метров. И все равно чувствовалось, что это — живое. Было в нем что-то непередаваемо мерзкое, гадостное, просто мурашки побежали по спине от одного его вида. Не успели мы схватиться за оружие, как шар, всплеснув, снова канул в глубину, только оставил от себя крайне паскудное ощущение, словно походя обдал нас дерьмом…
И что это было?
Флора хотя бы или фауна? В любом случае, вся эта местная, явно исконная живность не отличалась приятностью, это уж точно…
— Ну, где тут чего нарисовано? — спросил кто-то сзади.
Лучи сразу нескольких прожекторов зашарили по стенам. Скрестились на относительно ровной поверхности с более светлыми прожилками какой-то другой породы. На стене, действительно, были рисунки, не трещины, не разломы, геометрически правильные рисунки, явно нанесенные краской. Или сажей, или жиром, или еще чем-нибудь искусственным…
Странные рисунки. Круги, от которых разбегались лучики, треугольники, прямоугольники, от которых тоже разбегались лучи… Кривовато, грубовато, но достаточно внятно…
— Интересно, что бы это значило? — спросил Цезарь.
— Ну, круг с лучами похож на символическое изображение солнца, как его обычно изображают дети… — задумчиво промямлил Педофил.
Эксперт! Знаток детско-юношеской психологии, не иначе!
— А треугольники и квадраты с лучами? Символические изображения треугольных и квадратных звезд? Так, что ли, голова? — спросил Рваный.
— Ну, тогда не знаю…
— Вообще-то я имел в виду, откуда это здесь взялось? — уточнил Цезарь.
— Может, первопереселенцы? — предположила Капуста.
— Ага, конечно! Вот им делать больше было нечего! — ворчливо откликнулся Рваный. — Только прилетели — сразу одичали, озверели и полезли в эти пещеры изображать наскальную живопись… Чтоб мы, значит, тут стояли и ломали головы…
— А что, может быть… — снова задумался Педофил. — Ну, какие-нибудь детишки тут играли, рисовали, баловались себе, резвились… — мечтательно добавил он.
— На глубине две тысячи метров? — ехидно спросила Щука. — Странное место для баловства!
Ее голос прозвучал резко. В силу женского, умильного отношения к деторождению Щука при каждом удобном случае демонстрировала Педофилу свою неприязнь.
Эта бескомпромиссность мне в ней тоже нравилась, мне в ней все нравилось, хотя «нравилось» — слишком нейтральное слово… Стояли. Смотрели.
Задумались, наверное, мои штрафные легионеры…
Когда же мы, люди, прекратим наши однообразные войнушки, хотя бы на уровне долгосрочного перемирия, и вплотную займемся разгадками всего таинственного, что преподносит нам дальний космос? — снова пришло мне в голову. Зачем нам вообще понадобился космос, если и здесь, вдалеке от старушки Земли, мы все так же продолжаем наши тараканьи гонки на выживание, гордо именуемые «большой политикой»? Потом я вспомнил, что уже думал об этом на Казачке, вот так же стоял и думал не далее как сутки-двое назад… Интересная тенденция, если разобраться… Планета виновата? Или у самого накипело?
Щука приблизилась вплотную к стене и потерла бронеперчаткой один из рисунков. Рисунок чуть смазался, и на пальцах осталось что-то темное. Она внимательно разглядывала свои пальцы, и мы — тоже.
— На смолу похоже, — сказала она, растирая пальцами темный налет.
Я осторожно прикоснулся к ее перчатке. Действительно, липкое, как смола…
И тут меня повело… Именно повело! Так бывает, если шарахнуть разом стакан спирта или большую дозу чистого «квака». Тебя словно подхватывает, словно проваливаешься внезапно в некое другое, непонятное измерение, где никак не можешь сориентироваться…
Я увидел… Увидел, почувствовал, ощутил — не знаю… Словом, была пещера, похожая на нашу, очень похожая. И рисунки, все те же круги, треугольники и квадраты с лучами. Только теперь они светились яркими, сине-сиреневыми оттенками, набухали на стене, как вены от напряжения. Они звали, эти рисунки, куда-то звали, ясно почувствовал я. Далеко звали, заманивали, нашептывали, предлагали… И я двинулся к ним, сделал шаг, другой, третий… Вошел в стену, словно передо мной не камень, а легкая туманная взвесь. А рисунки все так же светились, только стали теперь большими, даже огромными. И никакой пещеры, никаких коридоров, наоборот, простор вокруг, необъятный простор, бесконечность…
