Андрей Завадский - Реванш
— Я не мог поступить иначе, господин. Хоть что-то в этом мире должно оставаться святым. Вера и верность давно попраны нечестивцами, так пусть это будет армейское братство.
Командующий Первой бригадой специального назначения имени Фейсала бин-Турки понимал, что сильно рискует, добиваясь встречи с одним из мятежников, приговоренных к смерти, тех, чья вина перед королем и королевством никем не подвергалась сомнению. Ахмед Аль Шаури обманом заставил своих солдат обратить оружие против собственного государя, но проиграл бой, и теперь ожидал здесь, на военной базе, на окраине Эр-Рияда, исполнения уже вынесенного смертного приговора – иной участи для того, кто нарушил клятву верности государю, быть попросту не могло.
— Что ж, проходи, — Аль Шаури отступил, сделав приглашающий жест. — Располагайся, Исмаил.
Бригадный генерал Исмаил бин-Зубейд осторожно опустился на краешек неудобного стула, усевшись напротив заключенного. Взглянув вновь в глаза Аль Шаури, командир бригады спецназа почувствовал уважение к своему боевому товарищу, не увидев в ответном взгляде ни тени страха. Он хорошо запомнил этот взгляд еще с того дня, с того часа, как их взвод оказался на острие удара иракцев, в отчаянном броске попытавшихся захватить Рас-Хафджи тогда, в январе девяносто первого, будто это что-то смогло бы изменить. Пятнадцать саудовских солдат, бойцы Девятнадцатой бригады Национальной гвардии, оказавшегося на пути вражеской лавины, плечом к плечу с которыми сражалось полдюжины американских морских пехотинцев из Первой экспедиционной дивизии, и для каждого этот бой был первым настоящим сражением.
Позади горел, исторгая из себя клубы жирного черного дыма, доставивший бойцов на позиции бронеавтомобиль, неновый американский V-150 "Коммандо" – иракский снаряд, прилетевший из-за горизонта, буквально разорвал машину на куски. А сами гвардейцы испуганно жались вокруг шведской "базуки", противотанкового гранатомета "Карл Густав", единственного, что саудовцы могли противопоставить надвигавшимся иракским армадам. На то, что удастся выбраться отсюда живыми, в те минуты уже мало кто рассчитывал.
Исмаил помнил страх, охвативший всех, кто видел в те минуты, как из облака пыли, протянувшегося до горизонта, выплывают угловатые силуэты боевых машин. Стискивая оружие до боли в ладонях, они видели в прорези прицелов накатывавшую с севера лавину танков, и казалось, что Саддам Хусейн двинул в атаку всю свою армию разом, против них, жалкой горстки перепуганных юнцов, обратив всю заботливо накопленную военную мощь.
Уже был наголову разгромлен батальон Второй бригады национальной гвардии, так и не сумевший не то, что остановить, даже задержать рвавшегося вперед врага. И они, оказавшиеся на острие удара иракских танков, не сомневались, что вскоре разделят участь своих братьев, навсегда оставшихся в пустыне. Это потом выяснится, что в наступлении на давно оставленный жителями город принимала участие всего одна иракская бригада. Но в те минуты, когда вокруг повсюду рвались вражеские снаряды, когда страшно кричали раненые, истекая кровью, и никто не осмеливался придти к ним на помощь, покинув укрытия и наверняка оказавшись под шквальным огнем врага, было не до размышлений.
Юный лейтенант Аль Шаури, едва покинувший стены военного училища, тоже отчаянно боялся, хотелось бросить оружие и бежать без оглядки, спасая свою жизнь. Но он был командиром, его приказа ждали такие же юнцы, боявшиеся еще больше, и Ахмед Аль Шаури нашел в себе силы, подавил страх, первым выстрелив по вражескому танку и увидев, как бронированный монстр окутывается клубами черного дыма, замирая на полпути к их позиции. Тогда он перестал бояться смерти, заставив тех, кто был рядом, побороть в себе этот страх. Его команды в те минуты исполняли все, и саудовцы, и даже американцы, и только благодаря его воле они выстояли, подбив три вражеских танка и бронемашину, потеряли половину людей, но дождались, когда над головами промчались американские штурмовики.
— Скажи, Исмаил, что происходит сейчас там?
Заключенный, смертник, доживавший последние часы, отпущенные ему судьбой, не стал садиться, пройдясь от стены до стены и остановившись перед своим гостем. И командир бригады "коммандос" под его испытующим взглядом, в котором не было страха неминуемой гибели, опустил глаза, чтобы не видеть того, кого он не мог спасти, и кому был предан превыше, чем королю.
— Всюду американцы. Здесь, на базе, их несколько сотен. Морские пехотинцы. Посольство теперь охраняет целая рота, превратили его в крепость. И рядом с королем полно неверных. Они ведут себя так, словно это мы – их гости, а не они явились на нашу землю.
— Американцы – хорошие солдаты, а их морская пехота – лучшие войска. Они смогут защитить нашего короля от собственного народа.
Ахмед Аль Шаури знал цену своим словам. Он видел, как погибают американские морские пехотинцы, девятнадцатилетние мальчишки, узнавшие о том, что такое приказ, едва ли не раньше, чем познали женскую ласку. Тогда, на окраине Рас-эль-Хафджи, они не отступили ни на шаг, огнем встретив наступающего врага. Четверо так и остались там, среди песков, приняв смерть, чтоб защитить чужую землю, где они едва ли дождались бы благодарности за подвиг, оставаясь при всех своих заслугах лишь неверными.
— К Эр-Рияду стянуты все подразделения Национальной гвардии, словно король ждет нового штурма города, — продолжил между тем генерал бин-Зубейд, чувствовавший напряжение сейчас, когда говорил с мертвецом, живым лишь внешне, но на самом деле уже полностью смирившимся со своей участью. — Осталась только охрана нефтяных месторождений. И я слышал, что американцы предлагают ввести еще войска в королевство, чтобы защищать нефтяные вышки и трубопроводы от атак террористов. Король пока колеблется, но вскоре он вынужден будет дать ответ.
— Король обязан жизнью американцам, — сухо произнес Аль Шаури. — О таких долгах невозможно забыть. И он щедро расплатится с неверными нашей нефтью.
Генерал помнил суровое лицо американского офицера, стоявшего в воротах посольства, под прицелом десятков стволов, одним залпом способных смести и его, и горстку его бойцов. Этот лейтенант должен был дрожать от страха – он не мог не видеть, какие силы готовы двинуться на штурм дипмиссии – но он не дрогнул, собою заслонив бежавшего короля, наверное, в те самые минуты трясшегося от ужаса в каком-нибудь подвале. И эта решимость заставила генерала отступить, приказ о штурме тогда так и не прозвучал, несколько десятков американцев и король остались живы – как остались живы и его солдаты, не ведавшие даже, что творили, просто выполнявшие приказ, — а ему, бывшему командиру Двенадцатой бронетанковой бригады, предстояло вскоре умереть. Последним, что он увидит, будет отблеск восходящего солнца на клинке палаческого меча.
— Король продался!
Эти слова вылетели из глотки бин-Зубейда, словно пуля, покинувшая ствол. Не он первый произнес эту фразу, и именно потому, что она звучала уже не единожды за минувшие с бойни в центре Эр-Рияда месяцы, генерал и явился сюда, зная, что этот визит не останется незамеченным. И не останется без последствий, возможно, очень неприятных последствий.
— Король лишь возвращает долги. Он поступает так, как поступил бы любой честный человек. А когда на кону жизнь, то плата может быть очень высока.
— Король предал свою веру, память своих предков, свой народ, — закипая, воскликнул командир бригады "коммандос". — Он приговаривает к смерти своих верных слуг, окружая себя американцами, неверными!
Исмаил бин-Зубейд был полон готовности бороться, полон жизни, в отличие от своего товарища по оружию, даже более того – своего брата, уже свыкшегося с мыслью, что жизнь его вскоре должна прерваться. Для того, кто одной ногой был уже за пределами этого мира, многие вещи казались проще, чем принято думать.
— Аль-Джебри и Аль-Зейдин получили свое, — спокойно произнес Аль-Шаури. — Им захотелось власти большей, чем оба они имели, захотелось получить все, хотя можно было довольствоваться только частью. И они сами продались американцам, поверив обещаниям неверных, ожидая их помощи в решающий миг, хотя не могли не знать, что любая война для этих шакалов – бизнес, и средства свои они вкладывают в того, кто имеет изначально большие шансы на победу. И я получил по заслугам. Я забыл о присяге, рискнул – и проиграл, и теперь жду заслуженного наказания.
— Кто, как не ты, может считаться верным слугой короля?! И примкнув к заговорщикам, ты же верил, что поступаешь так во благо своей страны, спасаешь ее от большой войны с сильным врагом ценой малой крови!
— Если бы я думал о служении своей стране, я должен был бы приказать моим солдатам схватить этого ублюдка Аль-Зейдина, арестовать его и отправить в Эр-Рияд, чтобы его судил за измену король. Но я этого не сделал, хотя понимал с самого начала, что совершаю преступление даже только разговаривая о том, возможно ли использовать моих людей в мятеже. Король суров, но справедлив. Кто сеет ветер – пожнет бурю, и об этом я должен был помнить с самого начала.
