Андрей Биверов - Мятеж не может кончиться неудачей
Тем временем набирает ход обратный процесс. Оказавшись на святой земле, в Османской империи, горцы узнают, что никому не нужны. Турецкая администрация не готова к такому наплыву нуждающихся в земле и заботе горцев. Всячески приветствуя первых поселенцев из богатых князей и дворян, которые были в состоянии купить все необходимое себе сами, турки оказались не готовы разместить сотни тысяч обнищавших горцев. Черкесов начинают селить в бесплодных пустынях Сирии, Ливии и Египта, селят на каменистых землях Балкан, где, будучи не в состоянии себя прокормить, они вынуждены превращаться в разбойников — страшных башибузуков. Десятки тысяч черкесов гибнут от голода там, куда так стремились. Сказка о невероятном богатстве и могуществе султана рушится прямо у них на глазах. Начинается движение горцев обратно. Но если в Турцию горцев доставляли бесплатно, то вернуться оказывается дорогим удовольствием. Для обнищавших и оголодавших черкесов средства, запрашиваемые перевозчиками, кажутся просто неподъемными. В Россию устремляются послания и посланники с мольбой вернуть их обратно. Черкесы готовы смирить свою гордыню и покориться, многие даже готовы отречься от ислама и принять православие. Однако по туманным причинам Россия отказывается оплачивать перевоз пожелавших вернуться адыгов. То ли денег пожалели, то ли не хотели накалять обстановку, то ли обиделись на столь черную неблагодарность и были не готовы простить. Как бы там ни было, в конечном итоге практически все черкесы покинули свою родину и очутились в Турции, в отличие от тех же чеченцев и дагестанцев, которых едва ли не насильно удержали на месте».
Я попытался вспомнить теракты черкесов или последующие войны за независимость Адыгеи и не смог, в то время как чеченцы и дагестанцы были на слуху. Ну что же, если метод работает, а желающих пруд пруди, почему бы не поспособствовать? Привитая гуманным двадцать первым веком жилка лишь лицемерно попросила сделать переселение мягче, чтобы как можно меньше адыгов погибло на русском берегу, возлагая всю ответственность на турок. «В конце концов, — успокаивал я себя. — Если люди рвутся к правде, желая узнать, насколько действительно плоха „тюрьма народов“ и как прекрасна блистательная Порта, то стоит ли их удерживать себе в ущерб?»
«Весной 1864 года, когда Кавказская война вот-вот должна была закончиться, в выбор, предоставленный адыгам, по моему указу были внесены важные поправки. Всем черкесам, за исключением крестившихся в православие, запрещалось ношение кинжала, традиционного атрибута кавказского наряда. Огласив это, я во всеуслышание кивнул на пример Британии, запретившей в свое время ношение килта, традиционной шотландской юбки, для ускорения ассимиляции непокорных дикарей. Именно с такой формулировкой напечатанная через подкупленного нами журналиста в лондонской „Таймс“ статья вызвала бурное негодование в Шотландии. Журналист не преминул упомянуть мое восхищение изяществом и гуманностью приказа. Внутренние проблемы Туманного Альбиона от моего показного англофильства бальзамом легли мне на душу.
Понимая, что горцы будут крайне недовольны указом, я хотел подстегнуть эмиграцию — пусть остаются только те, которые действительно готовы покориться и будут верны России. Во всем остальном поначалу отличий от моей истории практически не было. Я только учел, что срок в два с половиной месяца был совершенно нереальным для переселения в Турцию такой массы желающих и увеличил его до пяти лет. Черкесские народности должны были переселяться одна за другой, чтобы избежать одновременного скопления на берегу Черного моря нескольких сотен тысяч переселенцев. Одновременно с этим я заранее озаботился поиском и даже, насколько позволяли финансы, строительством кораблей, в Азовском море даже было начато строительство верфи под Эльпидофоры.
Таким образом, не желающим переселяться на равнину и расставаться с кинжалами предстояло отправиться в Турцию. Впрочем, черкесов стоило скорее удерживать от массового исхода, чем поощрять к нему. Первыми к переселению приступили жившие на берегу моря разбойные черкесы-шапсуги. Следом за не успевшими отбыть шапсугами, несмотря на запрет, двинулись черкесы-убыхи. Немало старейшин других черкесских народностей тоже привели свои аулы к морю намного раньше положенного времени. Несмотря на все меры, принимаемые военной администрацией, более трех сотен тысяч горцев скопились к зиме на побережье в ожидании отправки — появился совершенно дикий слух, что русский царь вскоре запретит воссоединение единоверцев. В середине осени горцы хлынули к морю сплошным потоком. Зашевелились даже далекие чеченцы и дагестанцы, раньше времени проснулись черкесы-бжедуги, тонкой струйкой потянулись к морю осетины. По моему приказу перед отправлением каждого корабля сообщалось, что обратно мы примем только готовых принять православие. Адыги лишь презрительно кривились и сплевывали в ответ. Они еще не знали, какие беды ждали их впереди.
Для уменьшения потока переселенцев в начале нового 1865 года я приказал мобилизовать всех терских и кубанских казаков, а всей Кавказской армии силой удерживать горцев на месте. Попав на обработанную имамами и знатью почву, мера во многих местах возымела действие, прямо противоположное задуманному. Еще колебавшиеся черкесы теперь уверились, что всех, кто останется в аулах, собираются насильно крестить, и ринулись к морю, невзирая на кордоны и даже вступая в бои. Далеко не всех переселенцев удалось задержать и призвать к порядку. Катастрофа стала неминуемой…»
Сидя за столом своего кабинета, я с горечью читал сухие строки доклада. В Османскую империю было переправлено всего лишь 172 тысячи человек, более полумиллиона черкесов собрались на побережье. Подсчитать их точное число сейчас не представляется возможным. Судя по докладу Евдокимова, количество жертв от прокатившихся эпидемий не поддается никакому учету Видимо, это судьба.
Даже напрягая все имеющиеся в нашем распоряжении силы, отправить всех желающих в этом году не представлялось реальным. Турки уже давно столкнулись с вопросом, куда девать все прибывающих переселенцев, и корабли стали присылать заметно реже.
«Перевозите в Трабзон. Пусть турки сами развозят черкесов, куда захотят», — черкнул я в ответ на доклад генералу Евдокимову. Будем возить по кратчайшему пути, пусть турки занимаются проблемами расселения как пожелают.
Я резко встал из-за стола, от чего на миг потемнело в глазах, подошел к окну и приоткрыл себе маленькую щелку для доступа свежего воздуха. Обмотанное шарфом горло немилосердно болело, и я с неудовольствием покосился на забытую на подоконнике трубку. Курить в таком состоянии не хотелось совершенно. Да и вообще, нужно немедленно заняться своим здоровьем, а то, не ровен час, заработаю себе целый букет болезней по глупости. Даже отличное здоровье можно угробить, если совершенно о нем не заботиться и вести мой образ жизни.
Сокрушенно помотав головой и прикрыв окно, я вернулся в свое кресло и взял следующее письмо, разбирая еженедельные отчеты и почту, что с недавних пор взял себе за правило. Письмо было от Менделеева, он писал, что сумел получить тротил (динамит был получен и запатентован еще полгода назад), а теперь опять жалуется, что не хватает персонала. Для наладки эффективной технологичной цепочки производства требуются годы и обученные работники. Ну вот, начинаются чиновничьи замашки. По каждому поводу предупреждать, на все жаловаться, как будто я жду от него немедленного результата! «Обучать работников по примеру Путилова. Срок на наладку производства — год», — черкнул я поверх конверта и отложил в сторону. Вечером Сабуров напишет ответ по всем правилам.
Следующее письмо — коллективная жалоба курского чиновничества и дворянства на генерал-губернатора Дена. Хорошо! Значит, они с Салтыковым уже принялись за работу. Кидаю письмо в мусорную корзину для макулатуры — еще пригодится.
Ого, письмо из Аляски. Дмитрий Иванович Котиков, ставший после Максутова и расформирования Российско-Американской компании губернатором Аляски, докладывал о необходимости прислать больше русских переселенцев и основать военно-морскую базу, без которой наши владения мы удерживали одной только милостью соседей и бесполезностью приобретения. Также Котиков жаловался на иностранных китобоев, которые ввиду полного русского бессилия производят свой промысел прямо в виду берегов, несмотря на все запреты. Решив по-петровски выкрутиться из сложной проблемы, я рекомендовал всю выручку от продажи пушнины тратить на флот и перевозку поселенцев, заодно пообещав выслать денег на покупку какого-нибудь легко вооруженного корыта в САСШ и прислать партию матросов да сотню казаков с семьями на поселение. Отметив у себя в блокноте отдать распоряжение переселить казаков-добровольцев и перевести какого-нибудь молодого и горячего морского офицера с небольшой командой на Аляску, я принялся за дальнейший разбор почты.
