Валерий Елманов - Найти себя
Нет, я это знал и раньше, но как бы теоретически, а ознакомившись с производимыми ими децибелами на практике, внес в свои предыдущие познания существенную поправку – очень громкое.
Просто ужас какой-то.
В доме еще куда ни шло. Доносилось, но эдак приглушенно и не все время – периодически. Зато стоило выйти на крыльцо и постоять несколько минут, как тут же возникало инстинктивное желание сломать рукояти больших молотов у всех подмастерьев, чтоб не слышать этого нескончаемого бум-бум-бум, раздающегося спереди, сзади, с обоих боков и вроде бы даже сверху и снизу. А затем, не переводя дыхания, тут же проделать аналогичную операцию с малыми молотами самих мастеров – ибо это динь-динь-динь тоже порядком доставало.
После этого, на всякий пожарный, я бы устроил здоровенную доменную печь, для чего с превеликой радостью пожертвовал бы всем своим двором – лишь бы хватило места протиснуться на улицу, и переплавил бы в ней все инструменты, а также заготовки, болванки и прочие железяки.
Второй неприятный нюанс заключался в том, что хоть я сам при покупке дома назвался купцом, ведущим торг с туземным населением восточных окраин, но вскоре выяснилось, что по указу государя Бориса Федоровича торговые люди, проживающие в данной слободе, обязаны нести точно такие же повинности, как и все прочие.
К тому же слобода, именуемая, оказывается, с приставкой Малая, является «черной» в отличие от просто Бронной слободы, располагавшейся перед нею. О соседях тут говорили мало, по той причине что хвалить не хотелось, а хаять – язык не поворачивался.
Как я понял – та Бронная была элитой. Эдакая кузнецкая премьер-лига – дальше некуда. Те ратные диковины, которые там ковали, по качеству были на голову выше аналогичных изделий всех прочих. Коль панцири, так уж их никто на свете не прошибет, а кольчуги не просто прочные, но еще и красивые, «подобно плетению кружевницы». Именно такие фразы довелось мне услышать о мастерах с Бронной.
Потому та и была «белой» слободой, в которую принимали далеко не всякого, но с выбором. Существовало даже что-то вроде экзамена на мастерство – не изготовил вещицу нужного высокого качества и все – свободен, дядя, иди дальше тренироваться.
Зато талантливых зазывали сами, да еще соблазняли разными посулами. Это тоже, как я понял, делалось с целью не допустить, чтоб у конкурентов хоть одно изделие было пусть даже равным по качеству их собственным, не говоря уж о том, чтобы оказалось лучше.
Если бы не угроза пожара в связи с ремеслом, они вообще бы жили в черте царева города, как и прочие привилегированные слободы, но и так расположились вдоль самих стен Царева города, хотя и с внешней их стороны. А вот моя, которая Малая, размещалась перпендикулярно им и тянулась аж до самого Скородома[57].
Да и во всем остальном, если продолжать сравнение, Малая Бронная была относительно соседей первой лигой, не больше. И работу делали попроще, для сложной существовали мастера с Бронной, и деньгу за труды просили вдвое, а то и втрое меньше – иначе вовсе заказов не будет. Даже в самом названии слободы существовал эдакий оттенок легкого самоуничижения – мол, за большим куском не гонимся, и малым сыты. Хотя, если сравнить количество дворов в обеих слободах, то моя превышала соседнюю как бы не вдвое.
Ну тут тоже понятно – подмастерьем или даже мастером средней руки, не хватающим звезд с неба, стать несравненно легче, чем настоящим Мастером. Именно потому, несмотря на внушительное количество дворов, она так и продолжала называться Малой. Более того, удачливые соседи с Бронной и вовсе полупрезрительно величали соседнюю слободу «выселками».
– Зато мы – вольный народец,– хвалились гости на пирушке, которую новый слобожанин Федот устроил для соседей по случаю новоселья.– Восхочем – возьмемся за заказ, а коль что не по ндраву – ступай себе куды подале.
Это была правда. «Белая» Бронная слобода не платила тягло и не участвовала в повинностях. Зато в ее обязанности входило исполнять разного рода «государственные уроки», от которых они не имели права отказаться. «Черной» Малой Бронной слободе таких уроков никто не поручал, зато у них не было послабления в налогах, то есть следовало расплачиваться серебром за само проживание в ней, к тому же нести разного рода повинности. Ну, например, состоять в пожарной команде и обзавестись подручными средствами для его тушения, буде он возникнет. Пришлось прикупить и багор, и топор, и прочие нехитрые средства, а спустя два дня уже принять участие в первом тушении – между прочим, всего за два дома от моей избы, то есть совсем рядом.
Кроме того, надлежало периодически выходить на ночные уличные дежурства, охраняя проходы между улицами, запираемыми на ночь рогатинами.
И больше всего в такие ночи караульные, работавшие в Малой Бронной, как правило, подмастерьями, мечтали о том, как через их рогатины пойдет в темноте какой-нибудь запоздалый кузнец с соседней слободы, а они его мигом хвать и что потом с ним сотворят, ох что сотворят... Тут дальнейшие планы расходились, ибо кровожадных предложений хватало – в меру фантазии каждого из выдумщиков.
Мне, хоть и не принимавшему участия в таких мечтаниях, но поневоле слушавшему, оставалось лишь порадоваться за мастеров-соседей, у которых хватало ума не бродить по ночам, да еще по улицам чужих слобод, а преспокойно почивать в собственных домах, набираясь сил перед напряженным трудовым днем. Впрочем, им и незачем было идти в сторону нашей слободы.
Если в божий храм, то по ночам там делать нечего, да и располагалась деревянная церквушка не доходя до Малой Бронной, а за слободой шел уже пустырь и далее деревянные стены Скородома.
С левой стороны имелись какие-то строения и слободы, по отношению к которым даже обитатели Малой Бронной горделиво выпячивали грудь, ибо всем известно, что вторая лига, пускай и в ином (не кузнечном) виде спорта, куда ниже, чем первая.
Справа же, если смотреть со стороны Кремля, вообще не имелось никакого жилья – одно Козье болото, из которого вытекали несколько речушек-гнилушек.
Своим соседям новый хозяин дома с кочетом – прежний владелец при строительстве соригинальничал и воздвиг на крыше дома вместо традиционного конька бойкого петуха, отсюда и название – пришелся весьма и весьма по нраву.
Во-первых, гостеприимством. Хоть с деньгами было и не ахти, осталось рублей пятнадцать, но скупиться я не стал, вбухав на угощение больше четырех рублей.
Во-вторых, умом и острым языком. Помимо шуток-прибауток в угоду своим гостям во время пира мне, успевшему вникнуть в сложные и не совсем приязненные отношения жителей слободы с соседями по ремеслу, удалось к месту ввернуть фразу из Екклесиаста-проповедника, заявив, что тот сказал ее именно про Малую Бронную: «Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа».
– А у них, с Бронной, иначе выходит,– добавил я в качестве собственного комментария.– Не по Писанию, а вроде как бы даже наоборот – они ж пригоршнями стараются черпать, верно говорю? – И оглядел присутствующих.
Впрочем, вопрос можно было не задавать – собравшийся народ и так пришел в необычайное возбуждение, и чуть ли не каждый из сидящих рядом после моего триумфального выступления тянулся меня облобызать и заодно попросить повторить еще разок, для памяти. Именно с этого момента меня, как нового «тяглеца», по уму вознесли поначалу где-то на уровень старосты[58], благо что Дорофей Семиглаз отсутствовал по причине болезни, а потому обидеться на такое сравнение не мог.
Чуть погодя я еще раз подтвердил титул обходительного и смышленого малого. Случилось это, когда кто-то из присутствующих похвалил мастерскую работу какого-то Фрола из Бронной, заметив, что такого доселе никогда никто не делывал. О чем там конкретно шла речь, я уже не помню, но выручил вновь Екклесиаст, которого я процитировал в угоду толпе.
– «Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас». Это к тому,– пояснил я,– что, скорее всего, и то, что сделал Фрол, тоже кто-то когда-то уже сотворил, потому как что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем...
Народ одобрил, ибо пришлось по душе. А как же. Второй способ возвышения так и гласит: «Не можешь взлететь повыше, опусти ближнего до собственного уровня».
А уж после рассказов о том о сем да про некоторые иноземные обычаи народ, опростав энную по счету чашу с горячим винцом[59], и вовсе переменил точку зрения, повысив меня до звания объезжего головы[60].
Впрочем, я не обольщался – по пьянке каких только ласковых слов не наговорят. Правда, все равно было приятно, чего уж тут.
Зато во всем, что касалось вопросов, связанных с христианскими праздниками, особенностью богослужений и прочим, тут я был пас, хотя сумел достойно выйти из щекотливой ситуации.
