Юрий Валин - Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
– Так уж ничего и не помнишь? Например, как меня зовут, ты очень даже запомнил. Хутор не помнишь? Как мы взаперти сидели?
– Нет, я это помню. И поезд, и сестер покойных, – Прот, глядя в землю, перекрестился. – Только когда это было? Третьего дня? Год назад? Десять лет?
Герман с изумлением посмотрел на мальчика. Неужели болезнь такая? Или все-таки шутит? Кто-кто, а Прот к юмору и розыгрышам мало склонен.
– Ну что ты так близко к сердцу принимаешь? Память – вещь сложная. У меня тоже всякие провалы бывают. Тут, главное, не расстраиваться и методом логики идти. Ведь десять лет назад ты был маленьким, соответственно, ездить в поезде не мог, да и незачем было. Товарища Ульянова немцы нам еще не подкинули, жила империя спокойно. Следовательно, ты просто сидел в монастыре и библейские мудрости постигал. Впрочем, ты и для учебы тогда маловат был.
– Десять лет назад волнения в Миропольском уезде были, – пробормотал Прот. – Усадьбы жгли. Тоже было дурное время. Но по ветке Мерефа – Константиноград поезда еще не ходили. Вы правы, – в поезде я ехать никак не мог. Герман Олегович, как думаете, могу я с ума сойти, если все время буду себя перепроверять? Ведь для того, чтобы вспомнить, когда чугунку пустили, нужно припомнить, с какого года я в монастыре живу. А если мне мнится, что я праздник по случаю восшествия на престол его Императорского Величества Николая I хорошо помню? Мне тогда большой пряник подарили. Сумской, с имбирем.
– Это пустяки, ложная память. Известный научный факт. Если бы мы в Москве были, я бы тебе весьма обстоятельную книгу на эту тему подарил. У меня есть. В смысле – была, – Герман безнадежно махнул рукой и начал поправлять развешанный на ветвях китель.
– Герман Олегович, вы тоже считаете, что я в их гибели виноват? – едва слышно спросил мальчик.
Прапорщик вздрогнул, обернулся и сердито поправил очки:
– В чьей еще гибели?
– Сестер. Пассажиров в поезде. Ваших однополчан. И еще много кого.
– Черт, что за глупости?! Бандиты виноваты. Гнусность виновата эта бессмысленная, революционная, что вокруг бушует. Ты-то чем виновен? Кто тебе такую чушь сказал?
– Да и так понятно. Если бы меня не прятали… если бы я не бегал, много людей живыми бы остались. Екатерина Георгиевна тоже так думает.
– Она тебе сказала?! Вот сук… сумасшедшая. Нашел кого слушать. Она же… – Герман яростно дернул ремень, сползающий с запавшего живота. – Волчица она, вот кто. Хищница. Только глотки грызть способна. Не слушай ты ее. Грех так думать, в конце концов.
– Все мы грешны. Екатерина Георгиевна – честная женщина. Безжалостная, но честная. А вы, Герман Олегович, со мной вовсе как с младенцем говорите, – Прот взял с брички многострадальный пиджак, накинул на костлявые плечи. – Я пойду Павла сменю.
– Эй, – сказал Герман, глядя в перекошенные лопатки. – Я тебя утешать и не думал. Просто нелепо, когда мальчик берет на себя вину за смерть взрослых людей. Мы-то все вокруг, выходит, совершенно безумные и никакой ответственности не несем?
* * *– Вот эта пружина, стопор вкладыша, ох и вредная штуковина, – Пашка осторожно разбирал диск. – Усвистит в кусты, ищи потом.
Герман кивнул, полируя масляной тряпочкой затворную раму.
– Одного не пойму, – продолжал неунывающий Пашка. – Вот – восемь патронов осталось. Ну на хера нам пулемет? Утопить бы его в ручье, да и дело с концом. «Как у кота яйца», надо же. Ну на кой черт мы его чистим?
– Чтобы руки и башка были заняты, – пробормотал Герман. – Ты что, не понял, – внутри нашей амазонки тупомордый фельдфебель сидит. Определенно. Еще хорошо, что ежечасно в харю кулаком не сует.
– За ней не заржавеет, – Пашка хмыкнул. – С фельдфебелями мне служить не довелось, ты уж извини, ваше благородие. Екатерина Георгиевна наша – дивной сложности барышня. Вот скинула галифе, юбочку, кофточку напялила, платочек на голову, ресничками порх-порх, – клянусь, хоть сейчас под венец веди. Что там Москва с Питером, натуральный Париж. Если, конечно, на заштопанную юбку не смотреть. Я ей так культурно комплимент делаю, она губы кривит и меня посылает. По-моему, как раз на французской мове.
– Не удивлен, – Герман принялся вытирать руки. – Ваша Катерина Георгиевна барышня бесспорно образованная, хотя и тщательно это скрывающая. В наше время модно в рукав сморкаться и загибать по матушке в пять этажей. Конъюнктура-с.
– Положим, сморкаюсь я как придется, потому как носовик потерял, – оправдался Пашка. – Насчет загибов, здесь мне до Катерины далеко. С флотскими она корешилась, что ли? Харкается тоже, не дай бог. Но если на нее со спины глянуть… Ты вот мне скажи, кто красивее, нимфа или фемина?
– Фемина по-латыни просто женщина. Так что именуй свою зеленоглазую богиню лучше нимфой – сие означает богиню поля, луга и прочих болот да оврагов. Она, когда ты ее со спины обозревал, ничего не сказала?
– Ничего не сказала, – небрежно сказал Пашка. – Немножко больно сделала. Фига с два от нее увернешься. Джиу-джитсу. Слыхал, ваше благородие? Японская тайная борьба. Мне приходилось настоящих мастеров видать.
– И жив еще? Чемпион, однако.
– Где мне, я ведь только слегка французской борьбой балуюсь, – Пашка поиграл мускулистыми плечами. – Мне бы телесной массы поднабрать. Вот как война кончится, всерьез боксом займусь. Полезный вид спорта. Между прочим, господин-товарищ прапорщик, жрать уже весьма хочется.
– А ты, Павел, иди. Наверняка где-нибудь поблизости сочувствующие найдутся. Насыпят борща с верхом. Мяса-то награбленного не жалко, самогона реквизированного – хоть залейся. Для того революцию и делали.
– Ты меня не цепляй. Революцию не для самогона делали. И ты гадов, вроде дядьки Петро, к нам не приплетай. Они враги революции еще поядовитее, чем ваш брат золотопогонник. С вами мы честно штыком да пулей управимся, а с ними еще ох как повозиться придется.
– Возитесь. Вы за четверть самогона друг по другу из трехдюймовок лупить готовы.
– Не, невыгодно. Снаряд подороже «четверти» станет, – Пашка ухмыльнулся. – Ты, Герман Олегович, подумай-подумай да к правильному берегу прибивайся. Ты ведь не из графьев. Ну, отчего тебе умом не принять правильное рабоче-крестьянское общество? Там и интеллигенции место найдется.
– Да пошел ты со своим обществом в три норы с приплодом, чтоб ваши ноги по всей мировой революции…
Пашка слушал загибы, кивал. Потом, когда прапорщик иссяк, рассудительно сказал:
– Ой, не зря мы с тобой, ваше благородие, здесь шляемся. Ума-разума набираемся. Тебя уже послухать приятно. Нет, спасибо Екатерине Георгиевне. А ты не торопись. Ругайся, присматривайся, все одно к Советской власти мыслью придешь.
– Да никогда! Чтоб вы своим портяночным духом удавились, быдловатое племя.
– Ну что ты шумишь? Пацана напугаешь. Спокойнее давай, вот по пунктам разберемся…
Крапивы набрали целый ворох. Помяли, порубили, залили водой. Сидели, почесывались.
– Пашка, кто же она такая? – в очередной раз спросил Герман.
– Да кто ж ее поймет? Слушай, может, лучше и не задумываться?
* * *Катя вернулась уже после полуночи. Вывалилась из кустов, махнула на вскинувшего карабин Пашку:
– Бдите? Хорошо. Как насчет пожрать?
Хромала предводительница куда заметнее, плечо ее оттягивал солидных размеров мешок, опутанный обрывком веревки. Поклажу Катерина с отвращением брякнула у брички. Начала вытаскивать из-под измятого жакета оружие: пару «наганов», «маузер». Села на землю, скептически понаблюдала, как Герман разжигает костерок. Прот уже тащил треснутый, найденный у дороги чугунок. Крошечное пламя наконец разгорелось, чугунок занял свое место. Катя ткнула носком сапога мешок:
– Паек разберите.
Прот принялся извлекать порядком перемешавшиеся продукты. Очищая облепленный стружками шмат сала, сказал:
– Вовремя вы, Екатерина Георгиевна. А как там вообще?
– Городок симпатичный. Народ ненадоедливый.
– Ну а больничка?
– На месте ваша больничка. Засада там была, – Катя начала, морщась, разуваться. – Вот знакомца нашего там не оказалось. По крайней мере, его мелодичного фальцета я не услыхала. Людишки сторожили пришлые, город знают неважно, потому мне и уйти удалось без особых проблем. Кстати, господин прапорщик, ваши белогвардейцы в городишке – ни ухом ни рылом. Через весь город я драпала, юбки подбирая. С пальбой, с улюлюканьем. Господа в погонах хоть бы почесались. Нехорошо-с.
– Я здесь ни при чем. У меня алиби, – пробормотал Герман. – Я тут ваши галифе сторожил.
– Гран мерси. Прот, ты мне, пожалуйста, хоть подорожник найди. Отекла нога, едва я доковыляла. Еще этот мешок, чтоб ему… Когда здесь нормальные рюкзаки появятся?
Катя завалилась спать, едва дохлебав щи. Остальной личный состав ужинал не торопясь, – в мешке оказались раскрошившиеся, но дивно вкусные пироги с яйцами. К тому же командирша принесла фунтик чаю, и трапеза вышла на славу. За чаем обсуждали последнее указание начальницы.
