Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

На службе меня ожидала крайне неприятная процедура – опознание. Приехав в морг, я вдруг, ощутил иррациональную надежду на то, что произошла ошибка, что Олеся жива, а женщина с её документами мне неизвестна. Я смотрел на любимое лицо, ставшее каким-то неуловимо другим, как в тумане отвечал на вопросы следователя, с которым и приехал. Потом, с полным безразличием, опознал урода из Волновахи и снова отвечал на вопросы. Закончилось всё тем, что в машине, с Мартыновым, мы выпили коньяка и поехали на службу. Почему-то я не чувствовал ни злости, ни тоски. Пустота и безразличие. Я спокойно разговаривал с Мартыновым, что-то спрашивал у него, отвечал сам, не испытывая при этом ни каких эмоций. Как будто атрофировались все чувства разом и, сообщи мне, что сейчас меня расстреляют, я только пожму плечами и спрошу – к какой стенке встать. В таком состоянии я и сел работать с бумагами. Докладные, рапорта, служебные записки и отчёты, все эти бумаги, проходили перед глазами одна за другой. Некоторые я откладывал в сторону, чтобы потом посмотреть ещё раз. Какие-то детали в них "цепляли" глаз, но что именно в них не так, сразу было не понятно. Последним документом в папке, оказался очередной донос в особый отдел. Прочитав его в первый раз, я положил его в основные, бумаги, но что-то царапнуло глаз и я вновь вернулся к нему. Более внимательно прочитал и понял, что меня насторожило. До боли знакомые слова! В заявлении "доброжелатель", Кабанов Андрей Фомич, 1901 г.р., беспартийный, работающий слесарем-кочегаром в эвакогоспитале? 2939 в Москве, по адресу переулок Якоревский, 8. Кабанов сообщал о подозрительном поведении дворника, Минаева Игоря Сергеевича, 1920 г.р., после ранения и тяжёлой контузии частично потерявшего память, не пригодного к дальнейшей службе. Кабанову кажется, что Минаев притворяется и с памятью у него всё хорошо, а ещё "…песенки антисоветские поёт, када ево не слышат. Я случайно слыхал, там слова были – кто за Сталина за Ленина, я ж за всех российских баб…" И ещё много всего в таком стиле. Интересно то, что все проявления нормальности, возникли за неделю до написания заявления. Но самое главное – эти слова из песенки. Это ж "Любэ", "Самоволочка"! И дата доноса даёт повод для оптимизма – всего три дня прошло! И куда только делось моё спокойствие! Я залетел в кабинет Мартынова, чуть не вынеся ему дверь.

– Вот! Нужно срочно ехать! – Мартынов смотрел на меня ошарашенным взглядом.

– Что вот? Куда ехать? Ты можешь нормально сказать – что случилось?

– Могу, – я взял себя в руки, – Товарищ майор. При изучении бумаг, выявлен случай полностью подходящий под нашу тематику. Возможно, что этот случай идентичен тому, что произошло со мной. Имеются веские причины полагать, что человек мой современник.

Пока я докладывал, лицо майора становилось всё серьёзней и серьёзней.

– Какие доказательства?

Протянув ему бумагу Кабанова, я уточнил.

– Песенка, которую напевал Минаев. Это слова из популярной песни 90-х годов "Самоволочка", группа "Любэ". В совпадение я не верю.

Мартынов хмыкнул и поднял телефонную трубку…

– самки собаки!!! Палачи!!! Проклятая гебня!!! – я с любопытством рассматривал бьющегося в истерике Минаева. Такое я видел только в фильмах, когда "плохие дяди", пойманные "хорошими дядями" очень переживали свой провал. Период конвульсий на полу закончился и начался плач на стуле, с истерическими, невнятными выкриками. С каждой секундой я всё больше убеждался, что перед нами именно мой современник. С не меньшим интересом, за этой картиной наблюдали Мартынов, Федотов и сам главный "палач" – Лаврентий Павлович. Чуть в стороне от трясущегося на стуле Минаева, стояли обескураженный следователь и врач. Посмотрев на этот цирк ещё пару минут, Лаврентий Павлович спросил.

– Кто нибудь хоть что-то понимает?

– Кажется да, товарищ народный комиссар, – Берия повернулся ко мне, вопросительно подняв брови, – Очень похоже на то, что к нам попал, так называемый, "истинный демократ" и… – Берия прервал меня, махнув рукой.

– Пойдёмте ко мне, товарищи. Пусть специалисты работают, а вы, Стасов, всё расскажете с самого начала, – покосившись на Минаева он добавил, – Ни х…. себе у меня слава! От одного моего вида люди в истерику впадают!

В кабинете у Лаврентия Павловича, я договорил.

– Очень похоже на то, что в тело Минаева попал ярчайший представитель "истинных демократов". Только такой человек, с полностью задуренными мозгами, мог обделаться при виде вас и впасть в истерику. Я рассказывал, насколько сильно поливали грязью вас и органы долгие годы, вот и результат, – я развёл руками, – Судя по всему, он здесь чуть больше недели, пытался маскироваться, а тут приехали злобные чекисты и забрали его к палачам….

– Да. Я читал протоколы ваших допросов и ваши записи. Но одно дело читать об этих людях, и, совсем другое, – Берия поморщился, – Совсем другое дело, увидеть своими глазами. Хорошо. Возможно вы правы, но…не будем торопиться с выводами. Алесандр Николаевич, с завтрашнего дня, вы и Стасов входите в группу, занимающуюся «Минаевым». Руководство возлагаю на вас, Павел Васильевич. Мартынов, Стасов, вы можете идти и…спасибо за работу, товарищи.

– Ваша Фамилия, Имя, Отчество? – капитан госбезопасности Сергей Петрович Соколов, назначенный следователем к Лже-Минаеву, меньше всего напоминал палача из "кровавой гебни". Невысокий, пухленький мужичок, с ямочками на щеках, выдающие его улыбчивость, густые, с благородной сединой, тёмные волосы, зачёсанные назад. Брежневские брови, над ярко синими, весёлыми глазами. Приятный, мягкий голос психоаналитика и экономные, скупые жесты хирурга у операционного стола. При встрече, он напомнил мне, почему-то поросёнка Фунтика, а не следователя "важняка", одного из лучших в наркомате. И меньше всего он походил на тех уж дегенератов-костоломов, кулаками и сапогами выбивающих нужные показания. Нет, при нужде, как я думаю, за этим не заржавеет, но сейчас явно не тот случай.

– Минаев… – не дав ему договорить, Сергей Петрович всплеснул руками и и проникновенно сказал:

– Голубчик! Ну что вы так волнуетесь? Успокойтесь, попейте водички. Она у нас наичистейшая, вкусная, – посмотрев, на жадно пьющего Лже-Минаева, продолжил, – Вы, видимо от волнения, не поняли моего вопроса, – голос Соколова был просто пропитан любовью ко всему миру, – Меня интересует ваше подлинное имя. То, которое вы носили до попадания в тело Минаева.

– Я…Вы…Мне…Хорошо, – и Лже- Минаев начал отвечать….

– …таким образом, работа отдела принесла определённые результаты, главным из которых, можно считать нахождение Лже-Минаева, – Берия закрыл папку.

– Хорошо, Лаврэнтий, очень хорошо, – Сталин улыбнулся, – Всю новую информацию по этому делу, немедленно ко мне. А что по делу Стасова?

– Там сложнее, товарищ Сталин, – Берия, вздохнул и продолжил, – Захваченный агент простой боевик, не владеющий важной информацией. Вот раненый… Тот для нас более важен. Со слов пленного агента, именно раненый является заместителем командира группы, убитого в перестрелке. По раненому врачи дают благоприятный прогноз. Надеемся, что уже через неделю сможем приступить к допросам. Положительный прогноз дают и для наших сотрудников, хотя состояние Зильбермана и остаётся тяжёлым, но врачи позитивно оценивают его шансы на выздоровление. Одним словом – ждём, товарищ Сталин.

– Ну что же, работай, работай, – Сталин встал и прошёлся вдоль стола, – Теперь по другим вопросам. Что у нас с разработками нового вооружения?

Берия снова открыл папку и начал докладывать….

Глава 35

Долго на допросе мне присутствовать не дали. Начальство решило, что на первоначальном этапе расследования, моё присутствие может помешать. В итоге я оказался в своём кабинете, в окружении новой партии бумаг. Заниматься ими было…неинтересно. Все мои мысли крутились вокруг найденного Лже-Минаева. До жути любопытно было, о чём сейчас идёт разговор в так хорошо знакомой мне камере. Но, "Партия сказала – надо! Комсомол ответил – есть!". Пришлось заниматься прямыми обязанностями. Просидев до самого вечера над бумагами и так ничего не найдя в них интересного, я уже собрался к Мартынову, как зазвонил телефон.

– Старший лейтенант Стасов. Слушаю вас.

– Андрей, это Мартынов. Срочно зайди к Федотову, – и гудки. Трубку положил. На черта я понадобился главному контрразведчику? Да ещё и на ночь глядя? Но делать нечего, сказано идти, значит – пойдём! Убрав бумаги в сейф, замкнув и опечатав кабинет, я направился к Павлу Васильевичу. За весь период моего пребывания в этом времени, я видел Федотова всего пару-тройку раз. Как-то не пересекались наши пути-дорожки. Подумав об этом, я вдруг всполмнил Меркулова и задумался. С момента отъезда с Транеевым, я ни разу не только не видел его, но и не слышал о нём! А ведь он оставался моим шефом. Странная какая-то ситуация складывается, или его отстранили от "моего тела"? Нужно будет у Мартынова спросить, а то "незнайкой" хреновастенько быть.