Физрук-10: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— Илга! Игорь! Как вы⁈
— Папа! — откликается девочка. — Здесь так интересно! Мы видели ароморфоз на всех стадиях, представляешь?
— Не представляю, — бурчит тот.
— Прямо у нас на глазах вылупились из коконов новые Жнецы! — подхватывает мальчик-молния. — Жала у них будь здоров! Таким они могут слона, наверное, проткнуть!
— Главное, что их пуля берет, — бормочет официант, украдкой пряча за пазуху обрез.
— Ты это о ком, папа? — строго спрашивает Игорь.
— Не обращай внимания! — отмахивается Михаил.
— Черт! — орет вдруг Философ. — Голубев!
— Что — Голубев? — переспрашивает девушка.
— Где врач⁈
— А в самом деле?.. — бормочет Тельма. — Когда Полоротов застрелили Лаара, Голубева с нами уже не было.
— И никто из нас не обратил на это внимания, — говорит Философ. — Что за чертовщина здесь вообще творится!
— Ну вы даете, товарищи, — качает головой Болотников-младший. — Одного убили, другого потеряли.
— Кто бы говорил… — бурчит Философ. — Сам смылся и никому ничего не сказал.
— Детишек я пошел искать, и нашел, как видишь, — бурчит тот. — Дочку твою, между прочим…
— Все! Пошли отсюда! — говорит Тельма. — Что-то мне не нравится этот гул…
— Это — Рой гудит, — сообщил всезнайка Болотников-младший. — Они голодные и очень злые.
— Какой еще — Рой? — с подозрением уточняет Философ. — Ты имеешь в виду — Мастеров, Пастырей или Жнецов?
— Не совсем. Рой — это результат неудачных мутаций потомства. Мутантные особи не могут стать ни Мастерами, ни Пастырями, ни Жнецами. Это генетический брак. Они только и делают, что летают, жужжат и мерцают крылышками. И так — до самой выбраковки.
— Что такое — выбраковка? — спрашивает девушка.
— Это когда — чик-чик, — ухмыляясь сообщает Михаил.
— Какой ужас!
— А почему они голодные? — уточняет Философ.
— А зачем их кормить?
— Ладно, хватит вам лясы точить, — бурчит официант. — Пошли скорее!
И он, широко и твердо шагая, несмотря на протез, идет вдоль корпуса. Остальные следуют за ним. Вскоре они и впрямь оказываются возле пролома в ограде. К счастью, машина на месте. Тельма заводит движок. Даже внутри салона кажется, что гудение Роя становится сильнее. Философ крутит рукоятку, опуская боковое стекло. Выглядывает наружу. Ему чудится, что еле мерцающее в рассветных лучах облако над заброшенным предприятием, начинает вытягиваться в сторону города.
— Жми, Тельма! — бормочет он.
«Победа» трогается с места. Подпрыгивая на ухабах, она мчится со всей возможной на старой разбитой дороге скоростью. А когда выезжает на шоссе, и вовсе летит на пределе шкалы спидометра. Тем не менее гудение Роя тише не становится. Философ снова высовывается в окошко. И на фоне затянутого тучами неба явственно различает мерцающую полосу, напоминающую Млечный путь. Теперь сомнений у Философа нет — Рой движется к городу. Голодный Рой. Мириады инсектоморфов, не пригодных ни к чему, кроме выбраковки.
— Мне никого не хочется пугать, — говорит Философ, поднимая стекло, — но, кажется, Рой летит к городу.
— Этого не может быть! — уверенно произносит мальчик-молния. — Они не могут покидать Гнездовье! Жнецы подавляют их своим мощным биополем… Если только…
— Что — только? — настораживается Философ.
— Если только все Жнецы живы…
Философ резко оборачивается к Болотникову-старшему, который сидит с детьми на заднем сиденье.
— Сколько? — спрашивает он.
— Ты о чем? — удивляется тот.
— Сколько ты пристрелил?
— Они бы вас, с Тельмой, сожрали! — оправдывается Михаил.
— Так сколько⁈
— Пять или шесть… Не считал.
— Папа, дядя Граф, вы о чем? — беспокоится пацаненок.
— А эти, для выбраковки предназначенные, они чем питаются? — вместо ответа, спрашивает у него Философ.
— Обычно — ничем. Они не доживают до кормления.
— А если бы — дожили?
— Им все равно, что жрать — любая органика. Мозга нет, зато есть — желудок и жвалы, которые могут разгрызть даже древесину. Кроме того, они выделяют фермент, который размягчает твердые структуры.
— Ясно… — кивает Философ. — Тельма, высади нас с Михаилом на окраине города, а сама — в объезд, к себе вези ребят.
— Поняла, — отвечает девушка. — Я вас у поста ГАИ высажу. Попроси ребят связать тебя с УКГБ, а когда ответит дежурный, скажи ему: «Сообщение для полковника Парвуса. Код ноль три один. Передала Ильвес».
— Сообщение для полковника Парвуса. Код ноль три один. Передала Ильвес, — повторяет Философ.
— Верно.
Тельма притормаживает у поста ГАИ. Философ и официант выбираются из салона и «Победа» снова срывается с места.
— В чем дело, граждане? — спрашивает постовой, мазнув рукой в белой краге по лакированному козырьку каски.
— Смотри, сержант, — говорит Философ, показывая в небо. — Видишь это светящуюся полосу?
— Ну, вижу, — откликается тот.
— Гул слышишь?
— Слышу!.. Вы что — выпимши, гражданин?
— На город надвигается смерть, сержант! Срочно свяжи меня с дежурным о УКГБ! Заодно и своему дежурному по городу передай. Пусть личный состав по тревоге поднимает.
— За такие шутки я имею полное право задержать вас вплоть до выяснения…
— Вася, верь ему, — вмешивается Болотников-старший. — Он знает, что говорит.
— Как скажете, дядя Миша! — ворчит тот и кричит напарнику, который выглядывает из будки. — Рашидов, щас мужик к тебе поднимется, набери ему дежурного по КГБ. И в нашу дежурку звякни!
— Спасибо, сержант! — говорит Философ.
— Паси, да пораньше пригоняй… — бурчит тот. — А если мне за это по шапке дадут?
— Если эти твари город накроют, шапку носить не на чем будет, — бурчит Философ и по ступенькам сбегает наверх.
Гаишник протягивает ему трубку.
— Дежурный по Управлению Комитета Государственной Безопасности, — слышит Философ в трубке, и повторяет слово в слово, сказанное Тельмой.
Не успевает он вернуть трубку Рашидову, как внизу раздается крик, несколько очередей и одиночных выстрелов.
— Билять, — цедит гаишник и выдергивает из кобуры штатный «Макаров».
Оттолкнув гражданского, милиционер кидается к двери будки, как вдруг ее проем перегораживает образина, ничего общего не имеющая с тем интеллигентным инсектоморфом, с которым Философу до сих приходилось иметь дело. Громадная голова снабжена чудовищного вида жвалами, которые раздвигаются и вдруг выпускают
