«Битлз» in the USSR, или Иное небо - Юлий Сергеевич Буркин
– «Твои ноги», – подсказал Тони.
– «Руки», бакаяро*, твою мать! – взорвалась Йоко. – Сколько раз повторять?! [* Кретин, дурак (яп).]
– А я тоже не врубаюсь, где там руки, а где ноги, – возмутился Хьюго Маккракен. – И когда я должен, наконец, брать этот хренов «септ»?
– Там же написано! – Йоко потрясла над головой пачкой бумаги. – Септ – после «йуменимаде миру».
– А-а, тогда ясно, – не без иронии откликнулся Хьюго.
– В самом деле, Йоко, – примирительно улыбнулся Джон. – Ну, давай ты сделаешь подстрочник, так всем будет легче.
Йоко пожала плечами:
– О'кей. Потом сделаю. А сейчас – тишина. «Твои руки», дубль номер два. Айн, цвай, драй!…
Все складывали инструменты, когда из аппаратной позвали:
– Джон, тебя к телефону. Он зашел в накуренную комнату и поднял трубку:
– Слушаю.
– Привет, это Питер.
– Который из трех с половиной дюжин Питеров, которые имеют честь меня знать?
– Самый первый, – не растерялся собеседник. И после паузы добавил: – Который Браун.
– Бог мой! Пит?! Сколько лет, сколько зим! Ты – единственный из всех этих чертовых Питеров, кого я рад слышать. Все остальные – конченые мудаки! Ну, может, кроме Шот-тона. Да и тот…
Питер Браун и впрямь был одним из немногих в окружении «Битлз», о ком у Джона остались теплые воспоминания.
– И чего это ты вспомнил обо мне? – продолжал он. – Ах да, понял. Это Пол успел разболтать тебе о нашей скорой встрече.
– Ты не представляешь, насколько скорой. Но сперва скажи, это правда?
– Да. – Джон посерьезнел. – Мы действительно решили воссоединиться. «Битлз» воскреснет.
– Ладно. – Питер почему-то тяжело вздохнул. – А теперь послушай меня. Вчера вечером в «Стигвуд» позвонили из русского посольства и заявили, что хотят видеть вас на гастролях в СССР. Я посмеялся, сказал, что «Битлз» не существуют и положил трубку. Но сегодня не удержался и позвонил Полу. А он мне: «Снова в СССР? Передай, что мы будем». И все мне рассказал…
Джон почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Он привык считать, что совпадений не бывает, что всякое совпадение есть некий знак. Два звонка – русских Питеру и Пола ему – не могли быть простой случайностью.
– Постой, постой, – остановил он менеджера, – объясни мне, черт побери, только одно. С какого рожна русские захотели нас к себе через десять лет после того, как мы развалились?
– Это ты спрашиваешь у меня? Назовем это «загадочной русской душой»… До-сто-евски… А может, они у себя за железным занавесом просто не в курсе. Я пытался обсудить это с Полом, но он несет всякую ахинею. Что, мол, это «знамение». Приплел какого-то Бисмарка, который сказал, вроде бы Мэри Хопкин, про то, что русские «долго запрягают, но быстро едут», только я не понял, что все это значит. А мой партнер по бизнесу бывал в Советах и говорит, что в их бюрократической машине любая идея может вариться века…
– Ладно, неважно, – снова прервал его Джон. – Я думаю, мы этого никогда не узнаем.
Зато узнаем мы.
Все началось с почти ежедневного скандала в семье генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева.
– Галя! – в очередной раз отчитывал он свою непутевую дочь. – Я устал одним глазом следить за страной, а вторым – за тобой! Я все готов тебе простить, но пьянка в Эрмитаже – это уже ни в какие ворота!
– Да, папа, возможно, я виновата. – Женщина страдальчески свела густые фамильные брови. – Но что мне делать?! Я немолода, некрасива и неталантлива. Чем еще я могу удивить любимого человека, кроме твоих связей и возможностей?
– Какого опять «любимого человека»? А если узнает Юра? Снова мне с ним объясняться? Какая любовь, Галя? Тебе за пятьдесят! Я еще от Лиепы с Кио не отошел!
Но при виде страданий на лице дочери отцовское сердце все же смягчилось.
– А того, что ты – моя дочь, не достаточно ему, чтобы удивиться? – спросил он на тон ниже.
– Да он, когда об этом узнал, так перепугался, что я еле его удержала. Понимаешь, папа, он не ваш – не карьерист, не партийный работник, он – художник. Художник с большой буквы.
– Рисует, значит.
– Да нет, в широком смысле. Он музыкант. Он божественно играет на гитаре и на…
– Цыган, что ли? – нахмурившись, оборвал ее Леонид Ильич.
– Почему сразу цыган? Его зовут Боря. Боря Буряце.
– Бурятов нам еще не хватало. Вот что, Галя. Я хочу с тобой наконец серьезно поговорить. Я, Галя, – главный в этой стране и могу сделать для тебя все. Скажи, чего хочешь, и я сделаю. Но при одном условии. – Он несильно постучал по столу старческой рукой. – Перестань, наконец, позорить мое честное имя. А то ведь уже членам политбюро в глаза смотреть стыдно.
Галина помотала головой:
– Ничего ты не можешь, папа, ни-че-го. Вот, например, больше всего на свете Боренька любит «Битлз», а ТВОИ их в страну не пустили.
– Да? – удивился Леонид Ильич. – А кто это такие – «Битлас»? Антисоветчики какие-нибудь?
– У советников своих поинтересуйся. – Галина Леонидовна смерила отца презрительным взглядом. – Значит, так, папа, – выпрямившись, твердо сказала она. – Привезешь в Москву «Битлз» – обещаю, возьмусь за ум… Не привезешь – пеняй на себя.
– …По происхождению, Леонид Ильич, это простые ребята с рабочих окраин, – докладывал генсеку главный молодежный идеолог страны Михаил Горбачев, – и они всегда об этом говорят, насмехаются над дворянами. «Простые люди могут хлопать в ладоши, а знать – бренчите своими бриллиантами» – это их знаменитая шутка. Королева Британии вручила им ордена, задобрить чтобы, но их художественный руководитель, Джон Леннон, свой орден ей вернул – в знак протеста против поддержки ею американской агрессии во Вьетнаме…
Брежнев одобрительно покачал головой:
– Вот, значит, как. Не враги, выходит. А вот Галя мне сказала, что мы их в страну не пустили. Врет, что ли?
– Что вы, Леонид Ильич. Галина Леонидовна – на редкость честный и прямой человек. Было такое, не пустили. Вы же знаете, какие перестраховщики сидят у нас в идеологическом отделе. Помните, как они фильм «С легким паром» на экраны не пускали? Если бы не ваше личное вмешательство… А «Белое солнце пустыни»? Опять же только ваше мудрое решение…
Крякнув от удовольствия, генсек остановил подчиненного взмахом руки:
