Караул устал - Василий Павлович Щепетнёв
— Это ты, Чижик, хватил — Замок. Денег у тебя таких нет.
— Балансовая стоимость Замка — двести сорок тысяч с копейками. Такие деньги у меня есть. Вернее, были.
— Но зачем тебе Замок?
— Незачем, согласен. Следовательно, и деньги тоже не нужны. Двенадцати тысяч нам на первое время хватит, а там мы что-нибудь ещё заработаем.
Девочки облегченно вздохнули:
— Мы думали, ты расстроишься.
— Я расстроен. Но не очень.
— И помни, что те деньги, что ты снял накануне, в полной сохранности.
— Мы сняли, — уточнил я.
— Мы.
Распространяться на эту тему не стали. Если кто-то нас слушает, зачем ему лишние печали?
А потом приехал Стельбов.
И меня позвали к нему.
Одного.
Глава 2
10 января 1979 года, среда
Человек и его место
Стельбова я знаю давно. С тех пор, как его назначили первым секретарем обкома нашей области. Ну, как знал, просто был знаком. Обкомовская дача граничит с дачей дедушки, его дочь училась со мной в одном классе, как не познакомиться. Но это, конечно, было знакомство орла и чижика, даже птенца чижика. В ответ на мой «добрыдень» при встрече в дачном поселке, он иногда дарил меня благосклонным кивком, а иногда, погруженный в государственные думы, не замечал вовсе. Я не обижался. Ну, почти. Понимал: управлять областью непросто, требуется полная самоотдача, где уж всяких птенцов замечать.
Потом я стал расти. Мастер, гроссмейстер, чемпион страны, победитель Фишера (пусть и в коммерческом матче), наша с Ольгой опера шла на главных сценах страны, наконец, мои отношения с Ольгой…
Но и Стельбов на месте не стоял. Если я порхал по веткам шахматного дерева, то Андрей Николаевич штурмовал Олимп. Член ЦК, кандидат в члены Политбюро, член Политбюро… Говорили, что его продвигает Андропов, и что с того? Андропов не всякого станет продвигать. И вот теперь, по авторитетному мнению Анатолия Максимовича Гольдберга, Стельбов входит в руководящую десятку Советского Союза. Возможно, даже в пятёрку.
Но это и я без Гольдберга чувствовал.
Стельбов принял меня в рабочем кабинете. Почему в рабочем? В частном вряд ли кто-нибудь повесит на стену портреты Ленина и Суслова. Очень вряд ли. У меня в кабинете, к примеру, висит дедушкина картина, из ранних, ученическая, «Моцарт и Сальери». Дедушка её и не выставлял никогда. Во всяком случае, на моей памяти. Хотя и ученическая, а мне нравится.
А здесь — фабричные репродукции, которых в любом магазине во множестве, от пяти до пятидесяти рублей, в зависимости от рамы.
Андрей Николаевич сидел за столом советской работы пятидесятых годов, уставший, рядом с ним в подстаканнике чай, на блюдце — две конфетки, «чернослив в шоколаде», похоже, наш, каборановский.
— Вижу, здоров, — сказал он мне вместо приветствия.
Я промолчал.
— Проходи, присаживайся, — чуть теплее сказал он.
Если прежде он был орлом степным, то сейчас выглядел беркутом. Самым крупным орлом нашего полушария.
Я прошел и сел на стул, что стоял в сторонке от рабочего стола.
— Опять геройствуешь?
— Исключительно в оборонительных целях.
— А ты понимаешь, что из-за тебя чуть не погибли Ольга и дети?
Интересно. Бабушек и Надежду, да и меня самого он в расчёт не берет. Интересно и откровенно.
— Нет, — ответил я коротко.
— Что — нет? — удивился Стельбов.
— Не из-за меня.
— Почему ты так решил?
— Это представляется мне очевидным.
— Просвети меня, непонятливого.
— Ну кому нужен я, птичка-невеличка? Настолько нужен, чтобы организовать такой налет: вызволить из заключение отпетых уголовников, использовать тазеры…
— Что?
— Тазеры, электрические устройства. Могут парализовать, могут убить. Американская штучка, но, думаю, наши умельцы её усовершенствовали. Ну, и назвали как-то иначе.
— Ты, Чижик, может, и не нужен. Нужны твои деньги. Сколько ты там снял в сберкассе? Двести тысяч?
— Около того, да, — признался я. — Но это было накануне нападения. А когда уголовников вытащили из зоны? Опять же о деньгах никто не знал, кроме работников сберкассы. Можно и от них плясать. Да и тазеры… Не так давно в Кисловодске отмечалось массовое поражение электрическими разрядами то ли туристов, то ли не поймешь кого, на канатной дороге. Практически на наших глазах. Но тогда у нас денег было совсем ничего.
— Ты думаешь, это взаимосвязано?
— Весьма вероятно. Нет, Андрей Николаевич, я здесь ни при чём. Да вы и сами это знаете.
— Вот как?
— Вот так. Какие у меня недруги, какие у меня завистники? Шахматисты? Нет, я допускаю, что у одиночки может случиться умопомешательство, и он попытается меня убить. Но у одиночки. А тут серьезные люди, способные людей из зоны вытащить… Не по чину мне таких врагов иметь, Андрей Николаевич. Не по чину. А вот вам — по чину.
— Мне?
— Именно. Это не налёт. Это заговор. Возьмем шахматы. Каждый стремится атаковать короля противника. Объявить шах и мат. Но дело непростое, на пути к королю стоят пешки, кони, слоны, прочие фигуры. И приходится возиться с пешками. Я — одна из пешек.
— Защищаешь меня? — усмехнулся Стельбов.
— Косвенно. Защищаю Ольгу. Противник хочет ударить по вашему слабому месту. А я никак не ваше слабое место. Я для вас пешка, не больше. Слабое место — Ольга. Вы же не хотите, чтобы с ней что-то случилось? Вам и дают понять: отойдите в сторону, и живите спокойно. А иначе будет плохо. Но вы не отходите. И не отойдете. Вы, я думаю, сами не прочь объявить противнику шах и мат. Такая это игра, да. Ставка высокая. А пешки, что пешки… Пешкой можно и пожертвовать. И не только пешкой.
