Назад в СССР 12 - Рафаэль Дамиров
На площадке первого этажа Саша уперся во вторую дверь, не такую массивную и основательную, но заросшую сбоку застарелыми «бородавками» дверных звонков.
Возле каждой кнопки значились обычные советские фамилии: Гейнц, Исмаиловы, Пельш, Мехельсоны, а под всеми под ними красовался простой и понятный «Ковригин».
Саня сглотнул, вытер рукавом лоб и решительно надавил на нижнюю кнопку. Палец врезался в слой слипшейся пыли, уже почти что грязи. Эту кнопку явно давно не трогали, и звука, что логично, тоже не последовало. Водитель нажал снова, но ответом был лишь глухой звон посуды за дверью, чьи-то рутинные маты и мяуканье кота между делом. За филенкой двери явно кипела жизнь…
Саня потоптался, повздыхал и решился на некоторое преступление — нажал на другую кнопку, повыше. Через некоторое время дверь распахнулась, а на пороге появилась бабуля в косынке цвета горелого сахара и с ведром в морщинистой, но крепкой, как советская швабра, руке. Косынка чуть сбилась, напоминая фарцовую бандану, один глаз пенсионерки был сильно прищурен, отчего она походила на пиратку, не хватало только попугая на плече и трубки в зубах.
— Здравствуйте, — лишь успел произнести водитель, как бабка, не дав ему договорить и изложить цель визита, обернулась вглубь завешенного бельем, как фрегат парусами, коридора и прокричала:
— Люськ! А Люськ! К тебе хахаль припёрс-си!
— Извините, — возразил было Саня, — но я к товарищу…
— Вынеси воду, раз пришел, — снова оборвала его «пиратка» и мигом всучила ведро. — Под куст вылей, Исмаиловы опять уборную заняли, не дождёс-си…
Саша не стал отнекиваться и исполнил просьбу, сбегал и выплеснул сомнительную жижу (внутрь ведра заглядывать он побоялся) под многострадальный куст сирени. Судя по повислым ветвям, под него частенько что-то выливали, и точно не удобрения.
Когда вернулся, на пороге его уже встречала Люська. Деваха видная, в прямом смысле слова, на полголовы выше водилы, молодая, но с мужицким лицом и фигурой шпалоукладчицы.
— Ты кто? — недоуменно уставилась она на него.
Сашок опять раскрыл было рот, но, пока он робел и собирал слова, намереваясь пояснить, что он начинающий писатель, за спиной Люськи вырос мужичок в потрепанных трениках, тельняшке и с гнутой беломориной в желтых зубах.
— Я не вкурил, Люся, кто это? — мужичок выпустил клубы дыма, как волк из «Ну погоди», и с претензией уставился на деваху. — Ты что, это самое? Опять за свое?
Ростом он был не велик, но в плечах оказался пошире своей дамы, и голос у него грозный и недовольный, а рука в синюшных наколках по-хозяйски обнимала необъятный складчатый стан Люськи.
— Я к товарищу Ковригину! — выпалил наконец Саша, намереваясь решительно протиснуться в квартиру.
Ему это даже удалось. Граница щербатого порога была пересечена.
— Да не знаю я его! — пятилась Люська. — Марфа все выдумала! Не мой он хахаль!
— Ага! Как же! Заливай больше! — надувался ревностным гневом мужичок. — Только-только Петьку отвадил! А теперь еще и этот! — рыкнул «морячок», плюнув папиросой в визитера.
— Это недоразумение, товарищи, — пробормотал Саша, увернувшись от летящего бычка и натягивая глупую улыбку. — Я писатель, я…
Хрясь! «Морячок» с ходу зарядил ему в глаз. Сане показалось, что на миг стало светлее от посыпавшихся искр, он даже разглядел в глубине темного коридора велосипед и висящие на стене тазики.
Парень отшатнулся, выбираясь за фронт порога в парадную.
— А с тобой я позже разберусь, курва! — мужичок дернул Люську за руку, втаскивая ее в глубь квартиры, и захлопнул перед носом ошарашенного водителя дверь.
Сашок какое-то время так и стоял, схватившись за глаз, отчаянно хлопая вторым, как одноглазая сова на суку, и слушая приглушенные звуки ругани за дверью.
Но больше не пытался проникнуть в человейник.
— Черт знает что! — с досадой прошипел он и ретировался.
Вернулся дёрганым шагом к машине, где спешно юркнул на водительское место.
* * *
«Раненый» Сашок поведал нам о своих приключениях во всех красках, показывая назревающий фингал, и даже взывал к постулатам уголовного кодекса, мол, не положено по закону советских милиционеров посреди бела дня избивать, наказать надо дебошира по всей строгости.
— Накажем, — заверил я, — ты только скажи, дома Ковригин или нет?
— Я не знаю, не успел проверить, — водила беспомощно пожал худоватыми плечами, не справлявшимися с тяготами милицейской жизни. — Там сумасшедший дом какой-то, ведра с помоями выдают и в морду сразу бьют, я туда больше ни ногой.
— Ладно… — я выпустил из-за пояса рубаху из ткани в легкомысленную полоску, прикрывая кобуру, благо крой типовой советский — просторный, и без труда скрыл оружие на ремне. — Я пойду.
— Будьте осторожны, Андрей Григорьевич, там гном в тельняшке сильно злой. Вроде ростом неказист, а кулак, как молот.
— Разберемся, — хмыкнул я, оценивая свои актерские способности. — Сидите и не высовывайтесь. Моя очередь писакой притвориться. Эх… Хотелось все по-тихому сделать, а получается как всегда…
Через минуту у нужной двери с местами прожженными кнопками звонков стоял я. Позвонил сразу в несколько квартир. Заходить, так с музыкой, чего уж теперь…
Дверь и правда открыла бабка в сбившейся косынке, будто дежурила в коридоре. Сходу окинула меня подозрительным взглядом, примеривая на роль хахаля для Люськи. Видно, не подошел, потому что она недовольно буркнула:
— Чё нать?
— Добрый день, мадемуазель, — улыбнулся я по-интеллигентски, то бишь, по-писательски, — мне бы коллегу своего увидеть, товарища Ковригина.
— Не пущу, алкаш! — вдруг перегородила дорогу дряблой, но уверенной грудью хозяйка. — Ходют тут всякие!
Кем только меня ни называли за две мои жизни, но алкашом — в первый раз, даже обидно стало…
— Да какой же это алкаш, баба Марфа! — к нам подтянулась Люська, меряя меня от ботинок до макушки игривыми, как у располневшей козочки, глазками. — Ты сослепу разве не бачишь? Он же выбрит и гладок, как моя новая кастрюлька. Проходите, товарищ…
Я вежливо оттеснил бабушку, но напоролся на второй кордон. Коренастый в тельняшке с подозрением поглядывал то на меня, то на восторженное выражение лица своей пассии, которая явно ко мне благоволила и, завидев прилично одетого молодого мужчину, пускала в моем направлении флюиды.
Судя по всему, Люся была женщиной доброй, безотказной и
