Вендетта. Том 2 - Олеся Шеллина
– Я тебя не понимаю, – Мария выглядела удивленно.
– Я хочу всё считать десятками. Это удобно. Вот хочу и всё тут. Могу я чего-то хотеть?
– Конечно, можешь, ты же самодержец. – Машка ответила мне, но сути так и не уловила.
– Я ещё и самодур, и хочу самодурить, – я схватил ручку и принялся писать письмо Эйлеру по-немецки, а Ломоносову по-русски. Чтобы систему метрическую начали разрабатывать. Эталоны веса и длины создавать, и чтобы сделали это быстрее, чем англичане со всякими французами. Потому что мне действительно надоело считать верстами и пудами. – Вот, будет метр, как эталон, и килограмм. – Сказал я удовлетворённо, ставя точку и посыпая бумагу песком.
– Почему метр? – Мария нахмурилась.
– А почему бы и нет? – я пожал плечами.
– Действительно, – она рассмеялась. Уже привыкла к этой моей манере. И тут побледнела и положила руку на живот. А потом слегка согнулась и застонала. Я вскочил и поддержал жену за спину.
– Что с тобой? – она не ответила, лишь глубоко задышала, а потом выпрямилась.
– Я не знаю, похоже на схватку, – и снова тихонько застонала.
– Что? Но ведь ещё рано! Черт бы вас всех подрал. Бехтеев! – я так заорал, что Мария даже выпрямилась, но потом её так скрутило, что я подхватил довольно легкое, несмотря на беременность, тело и потащил к выходу. Дверь открылась, когда я уже к ней подбежал. – Лекарей в спальню её величество. Живо! Не прибудут через пять минут, поедут в Иркутск белок лечить.
Уже когда я подходил с тихонько плачущей Марией на руках к её спальне, в голове мелькнула суматошная мысль о том, что письма я так и не отправил.
Глава 2
Пётр Румянцев отодвинул штору и посмотрел на улицу. прямо перед окнами пробежали четверо каки-то оборванцев. Наверняка мародёры, спешащие вынести из спешно покидаемых богатых домов то, что до них не успели вынести более удачливые парни.
Беспорядки, казалось, не закончатся никогда. А эти упрямые бараны из правительства республики всё никак не могут принять правильного решения. Ну, видят же, что толпа обходит штаб-квартиру Ост-Индийской компании по широкой дуге. И ведь понимают, что обходят, потому что боятся: раз попали под раздачу, и пока больше не хотят. И всё равно, вцепились в свои кресла, как вошь в волосы, и никак не хотят на попятную идти. Нет, чтобы людишек пожалеть, как дети малые, ей богу. Неужели им плевать и на простых голландцев, и на собственные жизни? Ну так хоть бы детей собственных пожалели. Ведь, когда озверевшая толпа врывается в дом, особенно тех, кого считает виноватым в собственных бедах, то никого не щадит. И особенно сильно тогда достаётся именно тем, кто не в состоянии защититься: женщинам и детям.
В комнату, бывшую когда-то кабинетом казначея компании, вошёл Криббе. Увидев стоящего у окна Румянцева, он кивнул и закрыл за собой дверь, чтобы лишние уши попотели, подслушивая их разговор. Они сделали это довольно просторное помещение чем-то вроде штаба, когда ещё не знали о подходе войска Румянцева. Оно было самым просторным, и из него было удачно видно и то, что происходило на улице, и то, что творилось на заднем дворе. Сейчас, кроме того, что в комнате проходили совещания, в ней принимали гостей, в основном бьющихся в приступе истерики и умоляющих сделать хоть что-то, чтобы прекратить это безумие. Из тех, кто внял голосу разума и всё-таки добрался до защищенного со всех сторон подворья, а не сидел дома, вцепившись в нажитое добро.
– Сколько нам ещё ждать момента, когда у Вильгельма Оранского хватит ума обратиться к нам за помощью, он ведь видит, что происходит, – раздраженно проговорил Румянцев, глядя на Криббе исподлобья.
– Конечно видит, не слепой же, – усмехнулся Гюнтер. – С тех пор, как его притащил сюда Головкин, он только и делает, что заламывает руки и причитает. Даже его жена ведёт себя более достойно и старается вместе с другими женщинами устроить наш быт.
– Насколько мне известно, она просила Вильгельма отправить её с детьми в Лондон, но он сумел только до русского посольства добраться, когда начался бунт. Может быть, он не обращается к нам с просьбой, потому что надеется на помощь Англии? – предположил Румянцев.
– Англичане помогающие голландцам? Это звучит как анекдот, – покачал головой Криббе. – Но, с другой стороны, это шанс для Георга покончить раз и навсегда с войнами и полностью подчинить себе Северные провинции. Но для этого ему тоже необходимо знать, что в его помощи нуждаются и её примут. К тому же он сейчас очень занят. Ему не до Голландии.
– И что же делать? – Румянцев сжал кулаки. – Мы можем сидеть здесь до бесконечности, потому что не можем пойти подавлять бунт без всех обговоренных условий. Пётр Фёдорович нас просто не поймёт, если мы так поступим.
– Вот так и получается, что мы его выкурить отсюда не можем, и одновременно, он сам ничего не предпринимает, малодушная сволочь, – ругнулся Криббе.
– Да ещё и коронацию пропустили. – Мрачно вторил ему Румянцев. – О, Александр Гаврилович, а мы только с Гюнтером о тебе говорили. Всё нам было интересно, как это ты умудрился штатгальтера сюда приволочь, а беседу о том, что такие славные воины, как мы, вполне можем избавить все четыре провинции от этой напасти, но не бесплатно, нет, не бесплатно, – Румянцев сделал шаг навстречу зашедшему в комнату Головкину.
– А я, собственно, по этому поводу сюда и пришёл, – Головкин коротко поклонился, приветствуя двух самых доверенных помощников, и даже друзей императора. – Анна Ганноверская сделала всю работу за нас. Ей так сильно надоело здесь сидеть, не имея возможности выехать, да просто выйти, чтобы прогуляться, что она надавила на мужа. В общем, Вильгельм просит графа Румянцева о помощи в подавлении бунта и хочет обсудить условия.
– Ну, наконец-то, – Румянцев закатил глаза и истово перекрестился. – И где он?
– Подойдёт с минуты на минуту, – Головкин немного замялся, а потом добавил. – Вы же не будете возражать, если я составлю вам компанию? Может быть, мой обширный опыт поможет получить больше, чем штатгальтер хочет отдать сейчас.
– Ну, конечно же, Александр Гаврилович, я и сам хотел попросить тебя присутствовать, чтобы мы с Гюнтером по неопытности в подобных делах такого не наделали, что сами в итоге должны не остались. – Радушно закивал Румянцев.
Головкин прошёл по штабу и сел за стол, задумчиво глядя на Румянцева. Как же быстро молодежь переняла привычку Петра Фёдоровича так коротко волосы стричь. Даже уши с
