Горе побежденным - Герман Иванович Романов
— Да, все правильно — это единственный разумный вариант. Другого варианта просто нет! Или я его сейчас не вижу…
Того нахмурился — русские вели себя всю войну вполне предсказуемо, но что сейчас может взбрести им в голову?! А если они не ринутся в проход, что плотно перекрыт тремя цепями вспомогательных крейсеров, по семь кораблей на семьдесят миль ширины?! Ведь один из дозорных японских кораблей обязательно даст сигнал тревоги! Не могут же русские превратится в невидимых человеческому глазу духов-ками?!
И что они тогда будут делать?!
Поймут, что раньше времени опознаны нашими дозорными судами, и отойдут назад, если не решаться идти до конца, благо будет стоять ночь. И выберут путь севернее Квелпарта, ближе к Корейскому берегу.
— Там их обнаружат гораздо быстрее — судоходство интенсивное, наши миноносцы стоят среди россыпи островков в бухтах, — еле слышно пробормотал Того, прекрасно понимая, что эта затея не сулит Рожественскому ничего хорошего. К тому же в глубине два крейсерских отряда, готовых вырваться в море по первому сигналу тревоги, а в самом проходе еще крейсер «Акицусима» с мощной радиостанцией.
Так что сразу выбегут миноносцы со своих стоянок, и отправят многих из нахальных «гостей» на дно в ночной темноте. А утром поредевшую эскадру противника перехватит он сам со своими броненосцами, при поддержке броненосных крейсеров Камимуры…
Глава 4
— «На корабле сломалась шлюпбалка». Этот сигнал заранее оговорен, Давид Борисович, так что пусть передадут в точности!
«Не нужно было литературу всяческую читать, на форуме целыми ночами торчать, до полубредового состояния кораблики в «Цусимском бою» на мониторе двигать. Вот потому про сигнал знакомый в разговоре услышал — тот самый, который Рожественский приказал поднять на «Ослябе» в случае смерти контр-адмирала Фелькерзама.
Все — зачитался и заигрался на старости лет, боли отгоняя и опасные параллели проводя между нынешними событиями и русско-японской войной. Вроде и времена отдалены друг от друга далековато, но, сколько между ними схожего, что оторопь берет…
Стоп — это куда тебя, родимый, опять понесло в бреду. А ведь голоса стихли, пропали совсем, да и звук такой, будто дверь железную закрыли. Все просыпаться вам, батенька, нужно, а не слушать диалоги командира «Осляби» Бэра с судовыми врачами, хотя не спорю — занятно было бы такое зрелище увидеть хоть во сне, а не слушать, будто передачу по радиоприемнику. Все, просыпайся, пора принимать лекарства, а то желудок опять разболелся. И укол поставить не помешает, снять боль хоть немного и впасть в спасительное забытье. Уй-ю!»
Лежащее на койке тело контр-адмирала Фелькерзама дернулось, руки согнулись и ладони прижались к животу. От нахлынувшей свирепой боли старика немного скрючило, он надрывно застонал, и рывком уселся на кровати, открыв белесые глаза с широкими зрачками, поддернутые пленкой из вытекающих от невыносимого страдания слез.
— Не понял, что за хрень?! Сон продолжается?!
Старик медленно обвел взглядом небольшое помещение, скромно обставленное — койка, стол, два кресла, шкаф и поставец. В углу раковина с бачком и краном — умывальник, рядом висит полотенце. К койке придвинут низкий походный столик, заставленный всяческими баночками и пакетиками, еще пара чашек, и в крепеже бутылка с какой-то мутной жидкостью, вроде как настой из трав. И вонь порядочная, какой одиночные комнатенки в хосписах пропитаны, там, где умирают старые люди. Два задраенных иллюминатора, с брызгами на толстых стеклах — они, вместе с дрожанием переборок от работы машин, и небольшой качкой, говорили о том, что он сейчас находится на корабле в морском плавании.
«Ни хрена себе как все натурально обставлено, даже лампочка в доисторическом плафоне, да еще с сеткой. Явно я на корабле, в походе — интересно каком?! И какой сейчас ход при этой качке?!»
— Три балла не качка, ход восемь узлов, а это мой «Ослябя»!
От произнесенных хриплых слов старик испугался, глаза расширились, и он машинально задрал подбородок с куцей бородкой. Ладонь машинально прикрыла рот, будто с языка сорвались не сказанные им самим слова. Однако на подушку старик не упал, наоборот, с кряхтением скинул ноги в кальсонах на коврик, что прикрывал дощатый настил.
«Это не я сказал, бог ты мой! И не мой голос! И слова не мои — будто-то кто-то поправил, объяснил со стороны. Да нет — мысли чужие в голове колобродят! Причем на немецком языке, который еще со школьных времен с трудом понимаю через пень колоду. Бог ты мой, я эти слова хорошо знаю! Надо подняться и посмотреть — кто я?!»
Старик с трудом встал на ноги и сделал несколько шагов, уцепившись за столешницу. Побрел, задыхаясь к умывальнику — там, на переборке был заметен серебристый овал небольшого зеркала.
— Майн готт!
Старик долго вглядывался в свое собственное отражение так, словно глазам не веря. Затем поднял ладони, растопырив худые пальцы в стороны — на безымянном пальце деснице было тонкое обручальное кольцо, тускло светившиеся желтизной золота.
— Дмитрий Густавович фон Фелькерзам, контр-адмирал Российского императорского флота, потомок древнего баронского рода… И я не шизофреник, это действительно так! Уй-ю…
Старик скривился от боли, согнулся, держа ладони прижатыми к животу. Через минуту болезненный приступ окончился — на лбу выступила испарина, которую он вытер рукавом нательной рубахи.
Все стало на свои места!
«Пока у меня только одно объяснение — разум умирающего в 21-м веке человека по неисповедимым путям судьбы переместился на сто с лишним лет в прошлое, и слился с разумом отходившего в мир иной адмирала Фелькерзама. Или моя и его душа…
А может все вместе!»
Старик повернулся на скрежет двери — в салон ввалился матрос, держащий в руках парадный адмиральский мундир с эполетами. Зрелых лет мужик, небольшого роста, но крепкий, на литых плечах погоны старшего квартирмейстера. Память уже дала соответствующий комментарий — ординарец со времен командования Фелькерзамом учебно-артиллерийским отрядом Балтийского флота. Его он и взял в поход через три океана — большей искренней заботы он за эти долгие месяцы не видел.
— Что ты застыл, Федор?! Да живой я, живой — оклемался сам. А ты решил меня обряжать для панихиды?!
Старик хихикнул, понимая что сам выглядит нелепо — нательная рубаха и кальсоны не лучшая форма для контр-адмирала. Но на Федора Кузьмина смотреть было забавно — матрос вжался в переборку и несколько раз перекрестился, смотря на старика вытаращенными
