Царь нигилистов - Наталья Львовна Точильникова
— Еще бы ему не быть повышенным!
— Не волнуйтесь так, Ваше Высочество. Врач, конечно. Императорская медико-хирургическая академия. С отличием.
— Хм… Даже не знаю такой. У меня тоже с отличием. Юрфак МГУ.
— Что?
— Юридический факультет Московского университета.
Врач кивнул.
— Просто вы странно сокращаете слова, Ваше Высочество.
— Ну, да! Это же не принято было в 19-м веке. Сейчас Николай Павлович правит?
— Божьей милостью император всероссийский Николай Павлович преставился три года назад, — вздохнул врач и перекрестился.
— Значит, Александр Второй. Это радует. А я тогда цесаревич Александр Александрович?
— Нет, — Енохин замотал головой. — Александр Александрович, но не цесаревич. Великий князь.
— Цесаревич, ведь, — наследник престола? Я ничего не путаю?
— Да, все верно, Ваше Высочество. Но у вас есть старший брат: Николай. Он цесаревич.
— Николай… Можно мне с ним увидеться?
— Конечно. Думаю, мисс Стуттон уже всем рассказала, что вы очнулись.
Но прежде обещанного брата в сопровождении Китти появился еще один персонаж. В длинных черных брюках, красном жилете с золотой оторочкой и белой сорочке со стоечкой. В руках молодой человек держал поднос. Кажется, золотой.
На подносе стояла глубокая фарфоровая тарелка. На ней: пейзаж с неким водоемом с парусными лодками, пышными деревьями и зданием в классическом стиле.
— Не желаете ли откушать, Ваше Высочество? — с поклоном спросил молодой человек.
Над тарелкой поднимался пар и божественный запах бульона.
— Спасибо огромное! — сказал Саша. — Это очень кстати. А можно руки помыть?
Молодой человек с подносом посмотрел с некоторым удивлением, но Китти кивнула и вскоре вернулась с дивной красоты фарфоровым кувшином, не иначе из того же сервиза, маленьким тазиком аналогичного стиля и полотенцем, перекинутым через руку.
Ему помогли сесть на кровати и поставили тазик прямо на одеяло.
Это было не совсем обычно, но он был благодарен. Голова еще здорово кружилась для путешествия в туалет.
Китти полила ему на руки. Слишком маленькие для пятидесятилетнего мужика почти баскетбольного роста. Непривычные какие-то руки.
Ладно! Саша пока задвинул эту мысль куда подальше. Пожрать было актуальнее.
— Китти, а где мыло? — нагло спросил он по-английски.
«Няня» посмотрела не менее удивленно, чем официант, но мыло принесла.
Оно было травянисто-зеленого цвета, имело форму параллелепипеда, пахло оливками и лавровым листом и несло на себе надпись на некоем европейском языке, который Саша опознал как итальянский или испанский. Но кроме «olive» ничего не понял.
Мылилось вполне современно. Так что Китти израсходовала всю воду.
Подала полотенце.
Саша никогда таких не видел. Похоже на кухонное: белое, льняное. Зато с кружевной оборкой по краям и гербом в центре, а на гербе — красное животное с крыльями, золотым щитом и золотым же мечом. Первая ассоциация: червленый лев.
Но нет, у льва морда другая, и крылья, вроде, лишние.
— Грифон? — спросил он у Китти.
Та радостно закивала, а Иван Васильевич заулыбался.
Почему грифон? Если они имеют в виду, что это дворец русского императора, то двуглавый орел должен быть. Разве нет?
Если бы Саша был знатным заклепочником, он бы давно разоблачил эту банду реконструкторов. Наверняка ведь где-то прокололись!
Но заклепочником он не был, вообще никаким. А ролевик — не реконструктор. Тем более, бывший ролевик.
Наконец, ему подали бульон, который даже не совсем остыл. Он был наваристым, прозрачным как слеза и даже с приличным куском курицы. Правда без пряностей, что представляло из себя некоторый облом. Саша всегда любил пищу поострее.
Ладно! У чеснока, конечно, запах не придворный.
— Супер! — сказал Саша, полностью опорожнив тарелку. — Я бы, конечно, добавил перца, чеснока и укропа, но все равно отлично. Вы меня просто спасаете!
И правда голова почти прекратила свою карусель и встала на место. Чего нельзя сказать о мозгах.
Потому что он услышал свой голос. Точнее почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы понять, что с голосом что-то не так: он был совершенно мальчишеским, едва начавшим ломаться.
Искажение восприятия? Как при ковиде, когда клубника может иметь вкус бумаги и пахнуть, как деготь? Есть болезни при которых искажается слух?
— Иван Васильевич, а что со мной было? — спросил он.
Врач махнул рукой слуге и Китти, чтобы они ушли, и только тогда ответил:
— Лихорадка.
— Иван Васильевич! Лихорадка — это ни о чем! Какая лихорадка? Денге? Тропическая? Грипп?
— Нет, — сказал лейб-медик. — Но название вам вряд ли что-нибудь скажет, Ваше Высочество. Это meningitis.
— Какая экзотика! Тогда меня надо поздравить с тем, что жив. Странно, у меня прививка, вроде. Но это не точно. Иван Васильевич, при менингите бывают искажения слуха?
— Бывает потеря слуха. Вы заметили что-то странное, Ваше Высочество?
— Да, мне кажется странным собственный голос.
— Болезнь еще недостаточно изучена…
— Как и все болезни мозга, наверное. Сколько времени я был без сознания?
— Трое суток.
— Серьезно. Иван Васильевич, но, если это менингококк, вы же должны мне давать лошадиные дозы антибиотиков. Где? Один бульончик! Ну, да! Еврейский пенициллин. Но как-то маловато для менингита. И даже без чеснока!
— Ваше Высочество! Можете чуть помедленнее! — взмолился врач. — Что такое «менингококк»?
— Ну, кто из нас врач! Возбудитель менингита естественно! Бактерия. Или у меня был вирусный менингит?
— Вирусный? То есть ядовитый?
— Почему «ядовитый»?
— Потому что «вирус» по-латыни «яд».
— Да? Не знал. Учил же латынь в универе! Но потом почти не пользовался. Не нужна была. В общем, позор на мою седую голову! Вирус — это одна днк в оболочке, без цитоплазмы. Мельче бактерии.
— Может быть, протоплазмы?
— Я не биолог, Иван Васильевич. Так что могу ошибаться, но, вроде цитоплазма — это все, кроме оболочки и ядра.
— А что такое «антибиотики»?
— Ну, ей богу! Противомикробные препараты естественно: пенициллин, ампициллин, азитромицин.
— «Пенициллин»… вы второй раз это слово произносите.
— Да, старое лекарство, конечно. Но, вроде, еще применяют.
— Это как-то связано с грибами?
Саша пожал плечами.
— Да, вроде из плесени делают.
За дверями послышались голоса, которые Саша идентифицировал как женский, юношеский и детский, и в комнату, шурша шелками вошла дама лет тридцати в сопровождении подростка лет пятнадцати и мальчика лет десяти-одиннадцати.
Дама была не то, чтобы красива, но очаровательна и очень изящна. Тонкое, чуть удлиненное лицо, тонкая талия, покатые плечи, скрытые бледно-золотистой тканью с переливами, которую Саша про себя назвал «атлас», хотя не был вполне уверен. Темные волосы собраны на голове в сложную прическу. Легкий румянец на щеках и словно прозрачная кожа. Широкие рукава, отделанные кружевом, юбка с кринолином и запах духов.
Мальчишки были под стать этой сказочной принцессе. Тот, что постарше, стройный, с правильным лицом и зачесанными набок темно-русыми волосами, был одет в мундир
