Божья коровка - Анатолий Федорович Дроздов
Прибежал сержант из третьего взвода.
– Товарищ капитан, – доложил взволнованно. – Там, в подвале, женщины и дети. Выбраться не могут, выход заминирован. Укры их о том предупредили. Мы и сами видели. Там растяжка на дверях висит, скотчем примотали.
– Что ж, веди, – ответил Лосев…
Для начала вызвали сапера, чтобы снял растяжку. После крикнули засевшим, чтобы выходили. Дверь в подвал открылась, показалась женщина с ребенком на руках. Перед ней шла маленькая девочка, лет, наверное, трех – грязная, чумазая. За ее спиной виднелись и другие дети. Николая укололо в сердце. Девочка была совсем как дочь, ну, когда той было столько. Бросившись вперед, он взял ее на руки. Девочка ручонками обхватила его шею.
– Разобрали всех, бегом отсюда! – крикнул Николай.
До него хоть поздно, но дошло – для чего укропам упреждать мирняк о мине? Явно, чтоб собрать солдат противника, а потом по ним ударить. Где-то есть корректировщик или дрон маячит в небе. Деток быстро расхватали, женщин потащили за руки. Взвод летел к укрытию. Николая обгоняли – тяжело бежать, когда тебе полтинник, да еще при полном снаряжении. Один броник сколько весит! А еще разгрузка, автомат… Девочку капитан отдал солдату – тот умчал ее вперед, сам же топал позади. Тяжело дыша, он видел, как солдаты, дети, женщины забегают в дверь подвала, ранее проверенного бойцами. Там обстрел не страшен. Вот уж и последний скрылся…
Он немного не успел. В воздухе завыли «грады», над кварталом поднялись кусты разрывов, и один пришелся сразу за спиной…
«Лоханулся я в Попасной, – подумал Николай. – Может, здесь получится? Пропадет ведь пацан. Для начала ограбят, а потом сдадут в интернат для умственно отсталых. Не по-нашему это, не по-людски. Следует помочь. Будет трудно, но прорвемся. Не война же все же. Был я Лось, а стал Коровкой. Ну, и хрен с ним…» На мгновение кольнуло сердце: никогда не увидит больше Машу с Алькой. Только с этим он успел смириться, отправляясь воевать. Офицеру всегда следует держать такую возможность в уме. Девочкам придется нелегко, но с потерей справятся.
– Эй, Борис! – окликнул Лосев. – Я согласен.
К удивлению Николая, тот не отозвался. Вместо Бори в голове раздался тихий женский голос:
– Пусть спасет тебя Господь, защитник! Береги сыночка.
Николая обдало теплом. Мир вокруг стал ярче, зримей. Он услышал, как журчит вода в трубах отопления, дует ветер за окном. С глаз как будто стерли пелену, из ушей достали вату. Руки, ноги налились упругой силой, ее было просто некуда девать.
Николай вскочил, прошелся колесом. К удивлению, такое получилось. Руки, ноги подчинялись, как родные, а ведь раньше тормозил в движениях. Хорошо быть молодым, здоровым, сильным. Встав на ноги, он решил заняться делом. Для начала постирал белье с трико и развесил в ванной. Со стиральной доской было непривычно, но освоил быстро. Простыни и наволочку прокипятил в оцинкованном баке – тот нашелся за плитою в кухне. Сполоснул, оставил отмокать, добавив в воду таблетку синьки. Упаковка их нашлась в буфете. На ней Лосев прочитал и способ применения. В мойке обнаружилась эмалированная кастрюля с крышкой. От нее несло соленой рыбой. Николай ее помыл и оставил на столе. Покончив с этим, занялся уборкой. Совок с веником нашлись под мойкой в кухне, в ванной обнаружились и тряпка с шваброй. Тряпка ссохлась и по твердости напоминала кожу, но в воде размякла. Наведя везде порядок, Лосев достал из шкафа электрический утюг, чудом избежавший разграбления. Расстелив на столе байковое одеяло погладил влажное трико – чтоб скорей просохло. Ходить в белье ему не нравилось. На ступни натянул носки, прижав их штрипками. Побудет в них пока. Тапки у Бориса были, но они воняли, Николай их постирал и положил на батарею. К вечеру просохнут.
Завершив работу, он доел на кухне хлеб. Жрать хотелось просто ужас как. Принесут ли вечером поесть? Боря, вроде, говорил, что будет дядя. Посмотрев в окно, Николай догадался, что снизу расположен продовольственный магазин. Он видел заезжавшие во двор грузовики-фургоны. Древние, с капотом впереди. Они вставали к рампе, и водители распахивали двери сзади. Грузчики в халатах тащили из фургонов хлеб в кирпичиках, батоны на широких деревянных лотках, молоко в бутылках в ящиках из толстой проволоки. Спуститься и купить? На что? В доме ни копейки.
Вид недоступной для него еды заставил недовольно заурчать желудок. Николай вернулся в комнату и развалился на диване. Будильник на столе показывал начало пятого. Что делать, если дядя не придет? Спуститься вниз, и встать у входа в магазин с протянутой рукой? Ну, во-первых, стыдно. Во-вторых, последствия непредсказуемы. В той жизни это б прокатило, в СССР другая обстановка. Сдадут в милицию, а там посмотрят документы и решат отправить в дурку пацана – пусть там и содержат. Прощай свобода…
Внезапно до него донесся звук отпираемого замка. Николай вскочил и направился в прихожую. Открылась дверь и в нее зашел невысокий, щуплый мужичок в кепке и плаще. В руке он нес сетчатую сумку. В ней Лосев разглядел две буханки хлеба и большой кулек из оберточной бумаги. Кое-где она промокла, и Николай почувствовал запах соленой рыбы.
– Заждался дяди? – улыбнулся гость и, нацепив на вешалку кепку, протопал в кухню. Плащ и ботинки он снимать не стал. Николай поморщился и отправился следом. На кухне гость примостил на табурете сетчатую сумку, достал буханки и выложил на стол. Затем извлек кулек. Сумку свернул и убрал в карман.
– Кастрюлю, вижу, приготовил, – хмыкнул гость. Говорил по-русски он не чисто, искажая слова[5], – и памыв, – заметил, убирая крышку. Он развернул кулек и вытряхнул в кастрюлю ворох мелкой рыбы. – Сёння килька, – объявил. – Хамса кончилась. Паек табе на пару дней. Ешь! Боря кильку любит, – он произнес, кого-то передразнивая, и Лосев догадался, что его.
При виде рыбы желудок заурчал, а рот наполнился слюной. До жути захотелось запустить ладонь в серебристое богатство, захапать ворох рыбки и жрать, размазывая по лицу рассол. Пацан, наверное, так и делал, оставляя разводы грязи на лице. Николай с трудом себя сдержал. Прошел к буфету и достал тарелку. Ложкой навалил в нее горку кильки. Ножом отрезал от буханки толстую краюху. Взял вилку, сел на табурет и стал неспешно есть, забрасывая в рот по паре рыбок. Жевал их вместе с головами,
