Горькие травы Чернобыля - Евгений Константинович Новиков
– А у меня экран в камере черно-белый, так видно, как над реактором белые точки пляшут, – сообщил Шебарщин, – радиация или что?
– Так радиация и есть, – не удивился Лельченко, – а белый дым, это борная кислота парит. Реактор закидали вертолетчики тоннами борной кислоты. Чтобы, значит, цепную реакцию погасить. И при «бомбометаниях» зацепили крышку биозащиты реактора. Она же первые дни от взрыва «на попа» встала, так реактор и плевался в воздух всякой дрянью. А теперь меньше, гораздо меньше. Но всё равно, гад, постреливает иногда.
– Ой, ну какая цепная реакция? – озлился Володя. – Академики говорили, что тысячу тонн уран-графитовых сборок из реактора выбросило в воздух и раскидало вокруг до около. 80 Хиросим у нас тут теперь. Какая может быть реакция. Дозиметры лучше давайте!
Громкая сухая автоматная очередь раздалась совсем близко. Буквально за соседними домами. И еще одна! И еще…
Все подпрыгнули и замерли в недоумении и страхе. В руках у Климчука блеснул сталью невесть откуда извлеченный им пистолет ТТ.
– Вот вам, девочки, и цыплята табака, – медленно оглядываясь по сторонам, пробормотал Климчук…
Глава четвертая
– Что происходит?! – выкрикнул Шебаршин.
– Не знаю, – отчеканил Климчук, крутя головой и внимательно прислушиваясь к чему-то, – может быть патруль.
– А стреляют в кого? – поинтересовался я.
– Да уж не в тебя, – буркнул Володя. – Все в машину!
Уговаривать никого не пришлось. Дверцы хлопнули и Володя завел двигатель, но с места трогаться не спешил.
Из-за угла пятиэтажки выехал серо-зеленый бэтээр. Как-то не спеша продвинулся метров 30 по улице. Остановился в раздумье. Вдруг резко развернулся и поехал прямо на нас.
– Точно, патруль, – сообщил Климчук и выключил двигатель.
– Пока не скажут, никому не выходить.
Торопливо полез из машины и медленно пошел навстречу бэтээру.
Тот немедленно остановился. Лязгнули люки, и из них выбрались два сержанта в форме внутренних войск, придерживая у груди автоматы. Следом показался довольно моложавый человек в синем парадном мундире генерала ВВС. Это уж совсем было странно.
Генерал первым молодецки спрыгнул на асфальт. Климчук резво подбежал к генералу, отдал честь и замялся, спохватившись, что на голове, вместо фуражки, идиотский хлопчатобумажный берет. Генерал бесцеремонно и раздраженно дважды махнул рукой, что-то сказал, и оба двинулись к нашему «Рафику». Почему-то все решили, что команда Климчука не выходить уже отменена и полезли наружу.
– Генерал-майор авиации Антошкин, – лихо отчеканил генерал,
– кто такие?
Церемониал представления и предъявления пропусков длился довольно долго. Генерал внимательно вглядывался в каждую бумажку и подозрительно косился на Шебаршина, который нервно шарил по карманам в поисках документов. Нашел, наконец, целую пачку бумажек и протянул Антошкину. Автоматчики сидели на бэтээре и никакого интереса к происходящему не проявляли. Хотя, собственно, это они обязаны изучать пропуска.
Видимо генерал-майор Антошкин был человеком либеральным и не гонял в три шеи чужих солдат.
Сам Антошкин тем временем с интересом разглядывал камеру Шебаршина, который водрузил её на плечо, видимо, для большей солидности.
– Телевидение УССР, оператор Шебаршин Георгий Константинович, – гордо представился Шебаршин.
– Как Жуков, – Антошкин добродушно усмехнулся. – А вот это тоже телевидение?
Генеральский указательный палец бесцеремонно ткнул в пятак моего респиратора.
– Нет, что вы, это респиратор, – нахально объяснил я.
Улыбка исчезла с генеральской физиономии.
– А классный у вас самолет, товарищ генерал, – я махнул в сторону бэтээра.
Бледное лицо генерала покраснело. Он явно закипал.
«Квиты! – радостно подумал я. – Не фиг радиоактивными пальцами в рожу тыкать!»
– Это мой борзый сынуля, Николай Тимофеевич, – вдруг объявил отец.
Антошкин несколько секунд всматривался в его лицо, потом хлопнул себя по бедру и, улыбаясь, протянул руку:
– Рад встрече, Константин Николаевич! Прекрасный очерк написали, спасибо!
– А вот его, – сердитый кивок в мою сторону, – надо было дома оставить! Нахватается рентгенов, что потом?
– Да мы здесь только около часа, Николай Тимофеевич, – сказал отец, – а на площадку вообще не ездили. Я понимаю. А что это вы с патрулём разъезжаете? Не уехали в Киев? Судя по вашему лицу, рентгенов вы нахватались сверх всякой меры!
Антошкин как-то осунулся, задумчиво посмотрел по сторонам.
– Да, еще в первые деньки под сотню набрал. Собственно я уже лечился в Киеве. Почистили немного. А вернуться попросил командующий округом с подачи Силаева. Вот, дескать, генерал тут здорово порядки наводил, так нехай еще попрацюе. Э-э прогуляемся немного, Николай Константинович, подышим чернобыльским воздухом?
Отец улыбнулся – с именами-отчествами у генерала были явные нелады – и молча кивнул.
Они отошли от машины.
– А кто стрелял-то? – крикнул я вслед, – от рентгенов отстреливались?!
Генерал оглянулся.
– Да уж господина Рентгена я бы с удовольствием расстрелял! Вместе с госпожой Кюри…
– Счет два-один! – резюмировал Климчук, подмигнув мне. – В твою пользу.
Все рассмеялись и вновь полезли в «Рафик».
– Я много слышал про Антошкина, – стал рассказывать Лельченко своим громовым прокуренным голосом, – он здесь буквально с первого дня взял ситуацию под контроль, пока высокое начальство в ступоре было.
– Сам носился по четвёртому блоку, пригнал вертолетчиков своих, нашел песок, мешки. Сам поднимался в воздух, показывал, как заходить с высоты на реактор. Облучился, конечно, страшно.
Лельченко вдруг рассмеялся:
– И наше местное начальство облучил. Вертолетную площадку сделал прямо рядом с горкомом партии. Ну и вертолеты им там все кабинеты радиоактивной пылью забили. Это уж потом догадались штаб в Чернобыль перевести.
– Григорьевич, да погоди ты! – воскликнул Климчук. – Дай послушать, чего там генерал рассказывает.
Несмотря на то, что Антошкин говорил вполголоса, в пустой абсолютной тишине улицы речь была слышна чётко.
– В общем обстановка тяжелая, – говорил генерал, – один экипаж потерян – зацепили лопастями вентиляционную трубу блока и рухнули вниз. Хоть не прямо в реактор, а то пришлось бы бежать отсюда, куда глаза глядят. На высоте сто метров над блоком светило за тысячу рентген, а когда мешки сбрасываешь – вообще страшно что. А ведь каждому экипажу приходилось делать не один заход. Люди быстро выходили из строя. Но, должен сказать, что новых жертв нет. Догадались кабины изнутри свинцом обкладывать. Теперь все мои ребята в Москве, в шестой клинике, там сделают всё, что возможно и невозможно.
Антошкин замолчал, опустил голову, его лицо опять стало бледным, осунувшимся.
– Я вам прямо скажу…Конечно, этого не дадут написать. Хотя, давайте посмотрим, какая у нас перестройка и гласность. В общем, бардак у них здесь. Бардак и безответственность. Правительственная комиссия Щербины только командовать умеет. Ой, да и командовать они тоже не умеют. В первый день на всей станции, во всём городе не было ни одного дозиметра, ни одного радиометра. Носом радиацию мерили. Пожарников всех,