Александр Щербаков-Ижевский - Фронтовые будни без прикрас. Серия «Бессмертный полк»
Что касается останков Пончика, то мы их тогда быстренько, без всяких следов захоронили на краю поляны. Возле кусточков.
А что до людоедов, то их в самом Ленинграде были тысячи.
Все тогда знали, что покупая пирожок с мясом, надо внимательно следить за его содержимым. Вдруг там обнаружатся косточки или ноготки ребёнка.
Если мыло плохо мылилось то первое, что приходило в голову: «А не из человечинки ли сварен, сей обмылок?»
А. В. Суворов, начинавший военную карьеру военным снабженцем, говорил: «Всякого интенданта через три года исполнения должности можно расстреливать без суда».
На фронте, особенно в паузах между боёв, курево становилось своего рода развлекловкой. А как иначе скоротать однообразие будней. Вот и садились в кружок служивые. И покатились разговоры. Байки, шутки, воспоминания. Случалась и сентиментальность.
Табак становился неотъемлемым атрибутом солдатского быта. Можно было лишится обеденной пайки, но курева ни-ни. Весь Северо-западный фронт за неделю потреблял не менее 70 тонн махорки.
Но перебои с поставками случались регулярно. Когда страсть по куреву изматывала всю душу, крутили в «козью ножку» солому. Крошили всякие сухие листья: дуба, осины, клёна, берёзы.
А что делать, как дети малые не могли без соски. Особо подходили для цигарки листья клёна.
Но всё равно мерзость. Тьфу!
Что касаемо водки. «Ворошиловский паёк», либо «наркомовские 100 грамм», эти термины укрепились в армии ещё с Финской войны. Постановлением от 22 августа 1941 года №ГКО-562с Сталин установил выдачу 40 градусной водки в количестве 100 граммов в день на человека красноармейцу и начальствующему составу войск первой линии действующей армии.
Водку развозили по фронтам в железнодорожных цистернах, по 43—46 штук в месяц. На местах железнодорожных станций её переливали в бочки или алюминиевые молочные бидоны. А далее отправляли по частям и подразделениям.
В дальнейшем дозу увеличили до 200 грамм, но только для тех, кто был на переднем крае и вёл наступательные бои. Остальным по 100 грамм и только по праздникам, например к Первомаю.
И понеслась пьянка на войне…
В дальнейшем с 3 мая 1943 года массовую ежедневную выдачу водки личному составу резко ограничили. Только с разрешения Военсовета армии наступающим, а всем остальным только по праздникам.
В мае 1945 года после победы над Германией выдачу водки отменили вовсе.
Всё же была у нас связь с мирной жизнью. С 1942 года при постановке на учет и довольствие при штабе дивизии все оформляли денежный вклад в кассе Госбанка.
На первой титульной странице книжицы было крупно указано: «Вклад завещан…» В эту графу, как правило, солдат указывал фамилию жены или матери. На второй странице был указан номер полевой почты и полевой кассы Госбанка, номер вкладной книжки, Ф. И. О. Подписывали вклад начальник кассы Госбанка, главбух и вкладчик, т.е. сам боец.
Платили за звание и должность. Плюс выслуга и боевые. Солдатам 10 рублей, лейтенанту 200 рублей в месяц. Снайперу-ефрейтору за первые 2 года 30 рублей в месяц, а если выживет, то по третьему году 200 рублей в месяц. Особые премии начисляли за подвиги и проявленное мужество.
За особо опасные военные специальности платили больше: сапёры, артиллеристы прямой наводки, ротные миномётчики и др. Мы все гвардейцы получали по двойному окладу.
Но раненному солдату платили уже 8,5 рублей в месяц, а офицеру ничего не оплачивалось.
Значительную часть переводилась в Фонд обороны и на покупку облигаций военного займа, который по срокам должен был быть погашен аж в 60-е годы.
Наличные не выдавали. Оформлялся денежный аттестат, который отправлялся домой и обналичивался уже по месту жительства завещателя.
Обмана с начислениями не было, бумага все стерпит. И бойцы, убаюканные системой, с теплотой лелеяли мысли об отчем доме, женах и детях, до которых должна была дойти их материальная помощь.
В то время все безоговорочно верили, что даже после их смерти причитающееся довольствие придет по адресу. Не понимал я ещё тогда, что с государством шутки плохи. Запросто могло «поматросить и бросить». Но это же потом. А до того времени ещё дожить надобно было.
Кстати на оккупированной территории немцы рубли не отвергали. Они были в таком же ходу, как и рейхсмарки. В концлагерях румянощёкие барыги считали за честь отоварить продуктом за надежный советский рублик.
Особо дорого платили за ценную свежевырезанную человеческую печень какого-нибудь олуха царя небесного.
В армии тогда существовала система Военторга и его передовой авангард-это автолавки, работавшие с частями передней линии.
Их обычный ассортиментный минимум: открытки, конверты с бумагой, карандаши, зубной порошок и зубные щётки, кисти и лезвия для бритья, расчёски, зеркала карманные, нитки, иголки, крючки, петлицы, пуговицы, кисеты, трубки и мундштуки, погоны, звёздочки и эмблемы.
В штате каждой числился продавец-разносчик, который мог доставлять товары на «передок».
Еще были посылки от населения с товарами повышенного спроса с фиксированной ценой. Они особенно охотно раскупались красноармейцами. Всё-таки это был привет из мирной жизни.
Чтобы вы понимали ценность тех денег, приведу примеры некоторых расценок и зарплат.
Средняя зарплата в годы войны в промышленности составляла 573 рубля. У шахтёров-729 руб., у металлургов-697 руб., у инженеров-1200 руб., у совхозников-150 руб., у колхозников за трудодни натуральные продукты сельского хозяйства.
Цены на рынке выросли в 13 раз против довоенных. Не то, что костюм, еды не купишь. Бутылка водки от 400 до 800 руб., буханка хлеба от 200 до 500 руб., картошка-90 руб. за килограмм, самосад (махорка) – 10 руб. за стакан.
Для своих потомков, живущих в двухтысячных, объясню, как надобно будет получить не выплаченные, но причитающиеся деньги семье солдата, офицера. Объясню пошагово.
1). Поднять документы, подтверждающие прямое родство с военнослужащим
2). Запросить архив Министерства Обороны о фронтовой биографии прямого родственника
3). Обратиться с заявлением в отделение банка, где хранятся вклады погибшего, или пропавшего без вести родственника (подскажут по справке в Госбанке)
4). Произвести начисления с учётом процентной ставки. На денежный вклад воина начислялся процент 2% годовых. В будущем с 1993 года % будет исчисляться в размере ставки рефинансирования.
Порядок в кассах Госбанка был достаточно налажен и проблем с отысканием причитающихся сумм, быть не должно. Но, тем не менее, готовьтесь к длительному «боданию» с кредитным учреждением в судах. Таковы условия игры.
Мы воевали, а вам денежки-то кто захочет просто так отдать? «Если погибнете, то и правду искать будет некому», – рассуждало государство.
Но так не бывает, чтобы после войны справедливости не было. Потреплете себе нервишки. Но твёрдо уверен, что своей правды добьётесь во всех инстанциях!
Иначе, за что мы кровь проливали?
Бабы на фронте тоже бывали. Командиры верхнего эшелона власти, как правило, даже от майора и выше, случалось, таскали с собой походно-полевых жен (ППЖ). В дивизии таковое не утаишь. Да и бойцы не осуждали вовсе.
Жизнь есть жизнь. В конце концов, все же люди. Женщины были в батальоне связи, медсанбате, роте химзащиты, полевой хлебопекарне, ветеринарном лазарете, почтовой станции, армейской прачечной, полевой кассе Госбанка. Конечно, крутили они романы, да в основном со штабистами и тыловиками.
Приходили в часть и залетные, местные. К таким выстраивалась очередь. Люди в тылу пухли с голоду. Поэтому деревенским бабам допускалось поддержать себя на солдатских харчах. Их по-человечески жалели. Никто особо не ёрничал и не возникал по такому поводу.
В ту пору солдат жил одним днем и не ведал, доживет ли до следующего рассвета.
Петруха рассказывал
– Зенитчицы были бабы серьёзные, деловые. Хи-хи да ха-ха! Особенно была мне люба и симпатична одна белобрысая, перекисью крашенная Тамара.
Пришла она на свидание по договорённости.
Ну, вот мы, взявшись за руки, и побежали до ближайших кустиков. На войне каждое мгновение удовольствия на вес золота. Спускаю штаны и быстренько приступаем к делу…
Но вдруг начинается обстрел и прямо по нашей площади. Это проклятый фашист наводчик, углядел в бинокль сцену непорочной фронтовой любви. Завидно видимо стало ему, козлу! Вот и вдарили по нам всей силой своей миномётной батареи. Подлецы, фрицы.
– Петька-а-а! Скорей, в укрытие! – кричат товарищи.
Мне штаны натягивать уже не было времени. Проще было сорвать их. Так и бежал нагишом до своей траншеи. В одной руке портки, а в другой сапоги держал! Туда-сюда мудями тряс по ходу дела.
Да-да, так и бежал между взрывами, колебал своими пречендалами. Вот хохоту было у товарищей! А что до блондинки Тамары…
