Владимир Свержин - Создавая истину
«Тигр» снова взревел двигателем и, грохоча зубчатыми гусеницами, вошел в стремнину. За первым танком последовал второй. Потом третий. Четвертый остановился у кромки воды. Конрад высунулся из башни, стараясь установить причину внезапной остановки.
Ночь была безлунной, и гауптман скорее догадался, чем увидел, как резко открылся люк башни, и командир танка опрометью выскочил из него.
«Неужели что-то с боезапасом?» – встревожился командир батальона, представляя, какой фейерверк украсит ночь, если вдруг начнут детонировать снаряды в укладке. Вся секретность их миссии псу под хвост! Но было тихо, и гауптман скомандовал продолжать движение. «Очевидно, что-то вышло из строя, потом догонят», – подумал он, на всякий случай оставляя люк открытым. Глубина позволяла, а если что, под водой открывать куда сложнее.
«Тигры» форсировали реку и выехали на каменистый пляж. Вдали, судя по карте, примерно в километре от места высадки, располагалась высота сорок четыре – его исходный рубеж для утреннего боя. Танки двинулись вперед, спеша пересечь открытое место и укрыться в подлеске.
Неподалёку от кромки воды путь им преградил неглубокий стрелковый окоп. По виду позиция казалась брошенной: ни огонька, ни всхрапа. Лишь на бруствере, как показалось Конраду, мешком лежало человеческое тело. Гауптман отстегнул висевшую на груди жестяную коробочку электрического фонарика и, когда «Тигр» поравнялся с окопом, нажал на включатель. Скрытый маскировочным колпаком луч света быстро скользнул по брустверу и выхватил из тьмы дно окопа. Первое, что разглядел танкист, были остекленевшие мертвые глаза, пронзительно-голубые, как у него самого. Мальчишка лет семнадцати, едва ли больше, лежал на земле, вцепившись в карабин, словно в спасительную соломинку, и с ужасом глядел в никуда. По горлу его темной чертой засохшей крови виднелся след прореза. Офицер поежился от неприятной картины, посветил чуть дальше. То там, то здесь взгляд натыкался на трупы. Многие солдаты держали оружие в руках, но, похоже, никто не успел им воспользоваться.
«Этим уже занимаются…»
Конрад припомнил, как сорок минут назад, выскакивая по тревоге из штаба дивизии, вдруг столкнулся с неизвестным в советской военной форме. Тот курил у крыльца и, вертя между пальцев финский нож, о чем-то тихо разговаривал с дежурным адъютантом. Увидев вышедшего офицера, он, точно отгоняя комара, вскинул руку в приветствии и сплюнул папиросу. Гауптману запомнился его взгляд, холодный и насмешливый, – раб, пусть даже и принятый на службу, не смеет так смотреть на Хозяина!
Им внезапно овладело брезгливое негодование: то же самое, должно быть, чувствовали его воинственные предки, гордые шляхтичи, глядя на головорезов-наемников, с деловитой неспешностью добивающих раненых на поле боя. Но, так или иначе, работа сделана, и сделана безукоризненно. А жалость к врагу не пристала солдатам великого рейха!
Гауптман спустился в башню и захлопнул люк.
Танки медленно начали подниматься вверх по холму, подминая под гусеницы крутой склон. Сто метров. Еще сто… и тут внезапно Конрад почувствовал, как у него засосало под ложечкой, а потом вдруг словно выдернули кольцо из гранаты, словно кто-то схватил внутренности и закрутил их в узел, да так, что глаза полезли на лоб. Он сконфуженно оглянулся на механика-водителя. Даже в полумраке, царившем в танке, было видно, как побледнело у того лицо.
– Проклятие, – только и сумел прошептать командир батальона. – Стоп!
Он вдруг понял, что задержало на берегу четвертый «Тигр». Но сейчас ему было не до него. Расстегивая на ходу штаны, Конрад Маркс бросился к ближайшим кустам.
Ефрейтор Григорьев распахнул дверь землянки:
– Товарищ майор, – давя смех, доложил вестовой. – Медуза приехал.
– Отставить «Медуза».
– Простите! Лейтенант Гершельзон.
– А лыбишься чего?
– Да вы сами поглядите. Он там такой экипаж изобрел!
Певчих застегнул портупею и направился к месту переправы. Работа там кипела, несмотря на безлунную ночь. Лодка-однодревка сновала туда-сюда, всякий раз перевозя по три снаряда с пришедших к берегу грузовиков. Рядом суетились солдаты и деды из ближайшей деревни, старательно укрепляя толстые опоры для нового моста. Стоило лодке подойти к этому берегу, к ней сразу же бросались заряжающие, подхватывали двадцатикилограммовую тушу снаряда и, стараясь, не дай бог, не споткнуться, несли его к боевым позициям своих гаубиц.
Рядом с полуторками стоял диковинный экипаж, так восхитивший Григорьева. «Эмка» была в прямом смысле этого слова впряжена в две скрепленные цугом подводы, груженные бревнами. Сквозь открытые задние дверцы были продеты вожжи, которыми этот диковинный прицеп был прикреплен к автомобилю.
– Ну ты могёшь! – присвистнул Певчих.
– Товарищ майор, я обратно. У меня там еще двадцать четыре бревна. Просто «эмка» больше не тянет. Рассказать, как мы их откатывали, – это же животы надорвать. Ну и начальник поезда еще тот фрукт попался.
– А обратно бревна не загрузит?
– Нет. Я всех деревенских баб мобилизовал. Они там с вилами охраняют.
– Ну, силен. Ну, Осипович! Ишь ты, бабы с вилами! Чистый махновец! Ладно, давай, брат, дуй за остальными. Только ж ты смотри! У этого прицепа тормозов нет.
– Ой, товарищ майор, и не говорите. Оно по ровной дороге еще ничего, а как под горку… – Лейтенант махнул рукой. – В общем, спасибо водителю, обошлось! «Эмке» вон тыл маленько помяли.
Политрук дождался, когда последнее бревно упадет на землю и, козырнув, бросился к диковинному экипажу.
Майор покачал головой и почти с нежностью поглядел вслед боевому товарищу:
– Герой!
Он направился в землянку вздремнуть, но поспать толком не удалось: вновь заскочил Григорьев:
– Товарищ майор, там корректировщики с берегового НП на связи.
– Что, немцы?
– Никак нет. Говорят, девчонка переплыла с той стороны.
– Этакую стремнину? Это ж не наша старица…
– Так точно! Требует встречи с советским командиром, говорит, что у неё важные сведения.
– Ну так давайте её сюда.
Спустя двадцать минут девушка в гимнастерке не по размеру, стуча зубами от холода, стояла перед майором.
– А ну-ка, чаю заварите быстро! – скомандовал Певчих. – И водки! Растереть… А то ведь застудится девчонка.
Стараясь встать по стойке «смирно», «русалка» принялась рассказывать о фашистах в советской форме, об их «Alles sind gestorben», о танках, не так давно ушедших к Гиблому броду. Каких-то необычных танках, не таких как прежние. О том, что в последние дни к селу по ночам стягиваются новые и новые отряды немцев, а днем прячутся в лесу.
– Ай да умница! – качал головой командир дивизиона. – Да твоим сведениям цены нет! Я тебя к медали представлю! – Певчих крикнул своего вестового. – Григорьев, чай где?
– Сейчас будет, товарищ майор! На земляничных листьях.
– Хорошо. Дуй мухой к связистам, пусть вызывают штаб дивизии!
Ефрейтор повернулся к выходу из землянки.
– И вот ещё. Там Медуза… тьфу ты, лейтенант Гершельзон вернулся?
– Так точно. Все брёвна доставил, сейчас наши с тутошними дедами над ними колдуют. Не знали, как первую половину от берега до устоев положить. Так лейтенант что придумал: сделали что-то навроде подъёмного моста на берегу, развернули, он один край «эмкой» поднял, а потом всем скопом налегли да на устой и опустили. Скоро вторую часть до нашего берега доведут.
– Сколько лодкой снарядов переправили?
– Сто тридцать две штуки.
– Да наших было семь десятков… Маловато. Это на пять минут серьезного боя. Ладно, вызовешь связистов, и давай пулей к Ивану Осиповичу. Там уже и без него управятся. А он пусть сюда бежит. Усек?
– Усек! – Григорьев вылетел из землянки.
Командир дивизиона опять поглядел на продрогшую девочку.
– Потерпи, милая. Сейчас отогреешься.
Горизонт уже начинал сереть.
– Давайте, давайте! – шепотом торопил бойцов наспех сформированной команды лейтенант Гершельзон.
Рядом бежал ефрейтор Григорьев, за ним дивизионный повар, водители автотягачей – одним словом, все, кто не участвовал сейчас напрямую в отражении ожидаемой с минуты на минуту атаки немцев.
У каждого из солдат в голове звучали четкие слова командира. «Там, на холме в леску́, расположились четыре фрицевских танка неизвестной конструкции. Как только фашисты полезут в горловину и мы откроем по ним огонь, эти притаившиеся гады расстреляют нас, как в тире. А потому ваша задача – не допустить атаки с фланга, захватить высоту сорок четыре, гранатами и огнем уничтожить боевую технику врага и десант, прибывший на ее броне».
Сейчас красноармейцы бежали пригнувшись, стараясь оставаться незаметными в высоких луговых травах. Вот, наконец, подножие заветной высоты.
– Растянуться цепью, – тихо скомандовал политрук. – Оружие к бою. Из виду друг друга не терять. При обнаружении живой силы противника открывайте огонь на поражение. По танкам – гранатами. Целить под башню или в баки. Приказ ясен?
