Эстер Фриснер - Псалмы Ирода
— Ты уже достигла возраста женщины, тебя осмотрели и нашли, что ты вполне готова к деторождению. Но ты не можешь найти мужа внутри этой семьи, и тебе это прекрасно известно.
Перед правотой материнских слов Бекка склонила голову; вся ее смелость была бессильна перед этой правдой.
— Я знаю.
Хэтти приподняла рукой подбородок дочери, заставив ее взглянуть себе в глаза. Глаза у Бекки были зеленые, настоящие глаза альфа; они наполняли душу Пола гордостью каждый раз, как он встречал взгляд таких же глаз других детей семьи хутора Праведный Путь.
— Бекка, ты славная девочка, — сказала Хэтти, и в ее голосе послышались странные просящие нотки. — Ты знаешь, что правильно и почему оно правильно, но ты вечно противостоишь… вечно воюешь с тем, чего победить нельзя и чему нельзя противиться. Кэйти сказала мне, что, кроме тебя, она не видит никого, кому могла бы доверить обучение малышни. Она говорит, что надеется — Пол отложит твое замужество до тех пор, пока нам не понадобится в семье свежая кровь, так что ты могла бы пока остаться в семье и руководить школой, когда у Кэйти не будет возможности заниматься ею.
Услышав слова матери, Бекка сразу же просветлела.
— Я не тороплюсь покинуть Праведный Путь, мама, — сказала она.
— Будешь ли ты торопиться или не будешь, зависит от того, как решит Пол, — напомнила ей мать. — Впрочем, и он, видимо, не торопится увидеть твою спину. — Под этими словами Хэтти явно проступала горечь. — Бунтарство и учение — они плохо совмещаются. Ты ведь так много знаешь, девочка, так почему же ты не хочешь понять, что изменить заведенный ход вещей не может ничто?
Так долго выдерживать взгляд чистых голубых глаз Хэтти Бекка не могла. «Детские глаза» — называли их. Очень немногим взрослым из этой семьи посчастливилось унаследовать такой цвет глаз, а их выражение было таким же прямым и доверчивым, как у новорожденного ребенка, принимающего мир таким, каков он есть, без вопросов и без попытки понять происходящее.
С Хэтти нельзя спорить.
— Прости, ма, — сказала Бекка, — я умоюсь холодной водой. Па никогда не догадается, что я плакала.
Бекка так ничего и не сказала матери о своем желании стать травницей, не упомянула она и своем тайном складе всевозможных лекарственных трав, который она устроила в никем не используемом закутке риги. А еще у нее была старинная книга — из тех драгоценнейших сердцу Кэйти редких книг, по которым та обучала детей; книга, в которой повествовалось о том, какие растения применяются и в каких именно целях. Многие картинки изображали листья и цветы, которых Бекка никогда в жизни не видела, но кое-какие ей были знакомы. Вот их она и собирала. Позже, когда наберется побольше, она намеревалась показать их Линн. Подумать только — запас для ее личной рабочей сумки травницы! Но всем этим Бекка не смела поделиться с матерью. Ей она сказала именно то, что хотела услышать Хэтти. Она была готова говорить что угодно, давать любые обещания, лишь бы не смотреть в эти глаза и не думать, не думать о новорожденных…
— Вот теперь я узнаю свою девочку, — сказала Хэтти, похлопав Бекку по руке и улыбаясь. — А сейчас беги и, когда приведешь себя в порядок, быстренько сбегай на кухню. Селена и Рэй готовят полдник, помоги нам Боже! Это ж чистый грех, во что они могут превратить достойную пищу! Поторопись, пока ее еще можно есть.
— Хорошо, мама! — Бекка склонила голову и, постаравшись избежать благословения, выскочила из дому. Хэтти же вздохнула и вернулась к узору на своем ткацком станке.
Снаружи царила тишина. Устойчивый ветерок тянул на запад, высокие облака ярко белели на фоне синего неба — дождя явно не ожидалось. Дым кухонного очага серой пеленой стлался почти горизонтально, застревая в сухих голых ветвях дуба, служивших главным источником лучины.
Бекка подставила лицо ветру и дала ему разрумянить своей прохладой ее щеки, чтобы никто не мог даже заподозрить, что она недавно плакала. Только после этого она решилась войти в кухню и предложить свою помощь.
Обстановка там была такая, будто Селена и Рэй готовятся к войне с Имением, а не к полднику. Все стояло вверх дном. Пять мальчишек носились с пронзительными воплями, вырывая из-под рук поварих всевозможную кухонную утварь с длинными ручками, заменявшую оружие в их игре. Пара подростков, еще слишком юных и тощих, чтоб отпустить их на полевые работы со взрослыми мужчинами, болталась тут же без всякого дела. Бекка знала — подразумевалось, будто они должны помогать поварихам, но у Селены и Рэй явно не хватало мозгов заставить их выполнять хоть какие-нибудь обязанности.
— Наверняка даже козлы для столов еще не расставлены, — пробормотала Бекка. Быстрый взгляд в буфетную, дверь в которую находилась за главной плитой, подтвердил ее опасения. Все тарелки были на месте, ни одна вырезанная из дерева миска не покинула полок, включая даже любимую обливную глиняную миску ее отца.
— Бекка! Благодарение Господу, ты пришла! Пудинг скоро… Прекрати это, Вилли! — Рыжая Рэй схватила самого рослого из подростков за ворот рубашки и рванула на себя как раз в ту минуту, когда он нацеливался стукнуть младшего мальчонку суповым черпаком. — Ты что — убить его хочешь?!
Вилли лишь ухмыльнулся во весь рот и вывернулся из ее рук. Его жертва пискнула и кинулась под защиту юбок Бекки, но Вилли такая защита не показалась слишком мощной. Однако Бекка быстрым движением спрятала малыша за спину и вырвала из пальцев Вилли железную рукоятку черпака. Другой рукой она выдрала Вилли за уши, да так неожиданно и с такой силой, что мальчишке понадобилось менее минуты на то, чтоб окончательно капитулировать и громко зареветь.
Пока Селена вопила на Бекку, обвиняя ее в избиении Вилли, последний вместе с Рэй грудью встал на ее защиту. В это время раздалось бульканье пудинга, который начал переливаться через край кастрюли, наполнив кухню вонью горелого сала.
Полдник в этот день подали на столы поздно. После молитвы, сделав первый глоток, трое или четверо молодых парней громко заявили, что поздно далеко не всегда лучше, чем никогда. Со своего места за женским столом Бекка с облегчением отметила, что среди недовольных не было Джеми. Она слишком хорошо знала, какова может быть реакция ее па на такие слова.
И братцу Тому тоже надо бы знать это. Он был старше всех и сидел по правую руку от отца, как то и полагалось по обычаю. Но сегодня эта честь ему мало помогла, когда он шутливо заметил:
— Есть такие вещи, которые, пожалуй, даже хуже голода…
Па вскочил со своего места во главе дощатого стола, установленного на скорую руку на козлах, и ударил Тома по лицу с такой силой, что тот слетел со скамейки.
— Встань! — ровным голосом произнес Пол. За женским столом Бекка и другие женщины, которые не были заняты обслуживанием, опустили глаза и уткнулись в свои тарелки и сделали вид, что ничего не видят и не слышат. — Встань, я кому говорю!
Бекка услышала, как что-то ворочается в густой пыли. Шевельнулась тень, замеченная лишь краем глаза. Она слышала тяжелое дыхание Тома. Все остальные затаили дыхание.
— Иди в могильник, сопляк!
— Па, я…
— Не теряй времени на пустые слова. И на извинения тоже, разве что у тебя есть какие-то, которые ты можешь принести самому Господу Богу. Убирайся в могильник. Молись, парень, и когда ты услышишь, как твоя мать колоколом зовет нас домой обедать, я хочу, чтоб ты уже был на дороге к хутору Миролюбие и спросил бы там мисс Линн. Скажешь ей, что пришел, чтобы совершить обряд в память ее ребенка, которого возлюбил Господин наш Царь. И ты совершишь этот обряд! А затем, когда все кончится, ты вернешься домой и поведаешь мне, есть ли что-то хуже, чем ходить голодным.
Бекка не поднимала глаз. Молчали все. Потом послышалось тихое:
— Хорошо, па.
Потом удаляющиеся шаги. Женщины наконец подняли глаза от своих тарелок.
— А где же наш Том? — спросила Кэйти с несколько излишней живостью. — Уж он-то никогда не пропустит трапезу!
Пол молча пожал плечами, продолжая спокойно пережевывать свою еду, а один из братьев Тома, сидевший чуть ниже опустевшего места, не говоря ни слова, переложил содержимое миски Тома в свою.
Ветер усиливался, переплетающиеся ветви мертвых деревьев над длинными столами громко скрипели. Бекку пробрал озноб. Она тупо уставилась в свою миску, изо всех сил понуждая себя подцепить ложкой кусок, прежде чем отец заметит и спросит, что с ней такое. У еды был ужасный вкус, но деваться было некуда.
После полдника мужчины снова ушли на поля, а женщины вернулись к своим делам. У Бекки оказалось немного свободного времени — особая привилегия юных женщин, которые прошли проверку в период Перемены, но еще не были востребованы. Это свободное время вообще-то не являлось свободным. Предполагалось, что оно будет посвящено каким-нибудь полезным и нужным делам — преимущественно шитью разных вещиц, пополнявших коробки с приданым. На это уходило все свободное время, которым располагали девушки.
