Евгений Бенилов - Тысяча девятьсот восемьдесят пятый
Очнулся он от звонка на политсеминар. Журчавшая позади дружеская беседа постепенно иссякла, заменившись шарканьем ног и хлопаньем двери. Эрик дождался заключительного хлопка, прихватил с собой последний лист вычислений и вышел из комнаты.
Через три минуты — одновременно со вторым звонком — он вошел в Малый Актовый Зал и сел на свободный стул рядом с Лялькой Макароновой. Как всегда в конце рабочего дня, лялькина прическа пришла в смятение и фонтанировала во все стороны курчавыми коричневыми струями. «Где Бабошин?» — тихо спросил Эрик; «Сачкует.» — прошептала Лялька, распространяя слабый запах духов. «Кхе! Кхе! — залаял сидевший на сцене за отдельным столом комсомольской секретарь института (и, по совместительству, почетный председатель совета молодых ученых) Пьер Костоглодов, — Открываю последнее в ентом году заседание политсеминара. В повестке дня три доклада. Сперва Рябинович из биолугикческого сехтору сообщит на тему … — Костоглодов порылся в бумагах на своем столе, — 'Великая победа Григория Васильича Романова в 1985-ом году и ее влияние на ход мировой истории'.» Рябинович — гладкий до скользкости молодой человек с выражавшим, что потребуется, лицом — вскочил с места и проследовал к кафедре. «Давай, Моисей … — поощрил Костоглодов, откидываясь на спинку стула, — Десять минут тебе даю на все-про-все.» «Много лет назад, осенью 1985-го года, — затараторил докладчик, поглядывая в заготовленую бумажку, — умер доблестный продолжатель дела Ленина, Сталина и Брежнева Константин Устинович Черненко. Смутное время стучалось в двери нашей Родины. Стройные ряды брежневских бойцов поредели, и даже в высшие эшелоны партии проникли ревизионисты и отступники …» — по лицу Рябиновича пробежала горестная тень.
Эрик скосил глаза на лист с вычислениями, лежавший на коленях, и стал решать последнее по счету уравнение в уме.
«… И все же здравый смысл возобладал: с преимуществом в один голос Политбюро выбрало товарища Романова, а не ренегата Горбачева!…»
Поразмыслив, Эрик понял, что комплексная добавка к частоте к желаемому результату не приведет.
«… Следующей вехой в борьбе с ревизионистами был арест горбачевского подпевалы Яковлева …» — жужжал Рябинович.
Преобразование Фурье даже не стоило пробовать.
«… И в честь великой победы Григория Васильевича каждый год теперь считается 1985-ым!…» — докладчик закончил выступление, как и полагалось, на торжествующей ноте.
Непроизвольно реагируя на изменение шумового фона, Эрик поднял глаза. «Неплохо поработал, Моисей! — сдержанно похвалил Костоглодов, — Но все же есть кое-какие упущения.» Комсомольский секретарь встал и прошелся взад-вперед по сцене. «Во-первых, не упомянул ты про великую борьбу товарища Романова за охрану окружающей среды. Сам знаешь: ежели б не Григорий Васильич — полноизолирующие костюмы всем нам носить бы пришлось! Во-вторых, поэтический дух у тебя недозвучал — на одной ярости доклад ты построил. Помни Моисей: ярость супротив идейного врага высоко летит, да быстро падает, — оттого Партия сейчас упор на поэтику делает. А в третьих … — на лице Костоглодова появилось недоуменное выражение, — … э-э … забыл, понимаешь, что в-третьих было. — он почесал в затылке, — Ну да ладно, потом вспомню.» Разрешив мановением руки Рябиновичу идти, секретарь сел за свой стол. «Следующий доклад сделает дорогая наша, — Костоглодов плотоядно улыбнулся, — Мариночка Погосян на тему … — он полез в свои бумажки, — 'Агрессивные планы Соединенных Штатов Океании и Восточноазиатской Народной Республики в отношении Евразийского Союза'.» Марина встала и, покачивая бедрами, поплыла на сцену. «Давай, Мариночка! — подбодрил Костоглодов, — Не подведи!»
Погосян встала за кафедру и улыбнулась: «Империалисты СШО и ревизионисты ВНР всегда точили зубы на Союз Евразийских Коммунистических Республик. — она обращалась непосредственно к Костоглодову, как бы игнорируя остальную аудиторию. — Однако планам тем не сбыться ни-ког-да!…»
Эрик скосил глаза на листок с формулами … стоит ли пробовать преобразование Лапласа?
«… Стонут гордые латиноамериканские народы и горняки Шотландии под пятой североамериканского военно-промышленного комплекса!… — низкий хрипловатый голос Марины доходил до низа живота. — Орды океанских диверсантов засылаются каждый год в западно-европейские республики нашего нерушимого Союза!»
Нет, преобразованием Лапласа уравнение также не решалось.
«… А каким лицемером надо быть, чтобы назвать свое министерство войны Министерством Мира! Только океанские империалисты способны на такое! И при этом считают себя поборниками социализма!…» — даже выражение горького сарказма в голосе Погосян приобретало сексуальный оттенок.
«Ненавижу ее!» — прошипела Лялька.
«… Да и восточноазиатские ревизионисты ничем не лучше океанских империалистов. Руководствуясь прогнившими догматами Мао Цзе-Дуна, они …»
«Ну и глупо.» — прошептал Эрик в розовое лялькино ухо (вьющиеся волосы ее приятно пощекотали ему нос).
«… Стонут японские трудящиеся под гнетом китайского ига. Плачут таиландские женщины, завербованные насильно в публичные дома для восточноазиатской солдатни!…»
«Знаю, что глупо, а все равно ненавижу. — опять зашипела Лялька. — Как ты только с ней в одной комнате сидишь!»
«… А во что они превратили солнечную Австралию?!…»
«С Погосян у меня меньше всего проблем.» — усмехнулся Эрик. Лялька посмотрела на него с явным неудовольствием.
«… клянемся торжественной клятвой ученых-ленинцев, что на священную землю нашей Родины вражеская нога не ступит ни-ког-да!» — закончила Марина, облизнув ярко-красные губы кончиком языка.
«Отлично раскрыла тему! — восхитился Костоглодов, — И поэтика — на пять с плюсом!» Погосян вышла из-за кафедры и поплыла на место — комсомольский секретарь проводил ее неотрывным восторженным взглядом. «Ты на Костоглодова посмотри — какие слюни на нее пускает!» — не унималась Лялька. «Ты его просто ревнуешь.» — прошептал Эрик, и Лялька саданула ему локтем в бок.
«Таперича третий доклад. — Костоглодов стряхнул с себя сексуальное оцепенение, — Джузеппе Карлуччи из техникческого сехтору сообщит на тему … э-э … 'Зачем нам нужны Советы, ежели у нас есть Партия? '» Расхристанный и косматый Карлуччи вскочил с места и затопал по направлению к кафедре.
Эрик опустил глаза на листок с формулами.
«Зачием нам нужены Совиетты, есели у нас иесть Пьяртия? — докладчик выговаривал слова с преувеличенной тщательностью, стараясь свести к минимуму итальянский акцент, — И зачием Пьяртии нужено Политбюуро, есели у ние иесть Гриугорий Василиевитч?…»
Оставалось последнее средство: ввести вязкость в точные уравнения, а потом проследить, во что она переходит в асимптотике.
«Вспомнил!!! — реагируя на три восклицательных знака в возгласе Костоглодова, Эрик поднял глаза, — Вспомнил, что в-третьих было: нет у Рябиновича галстука! — Сидевший в первом ряду Рябинович опустил голову и закрыл лицо руками, — Нешто не мог по случаю доклада одеть?…» Чувствовавший себя в сравнительной безопасности Карлуччи вдруг выпучил глаза, схватился за расстегнутый ворот своей рубашки и сразу же отдернул руку. Но поздно — заметив его движение, Костоглодов сделал пометку в лежавшем перед ним блокноте. Воцарилось гробовое молчание; на несчастного Карлуччи страшно было посмотреть. «Продолжай.» — холодно сказал Костоглодов, и Карлуччи, заикаясь, продолжил.
Эрик стал думать о своем.
Очнулся он, когда оплеванный и измочаленный Карлуччи брел на свое место. Радуясь, что пропустил экзекуцию, Эрик свернул листок с вычислениями в трубку и приготовился встать. Политсеминар подходил к концу: Костоглодов напомнил следующим по списку докладчикам их темы и дал последние наставления по части теории и практики политического доклада. Потом порылся на своем столе и извлек какую-то бумажку: «Чуть не забыл. — с подозрительным выражением на лице сказал он, — На подшефную овощную базу один человек требуется завтра с 8 утра до 9 вечера.» В комнате мгновенно наступила тишина — идти на овощную базу в субботу не хотелось никому. «Предложения?» — поинтересовался Костоглодов, водя тяжелым взглядом по аудитории. Ответом было молчание. «Я думаю, Иванова пошлем, а то он ужо цельный год не ездил … поди забыл, на что морковка-то и похожа!» По комнате пронесся вздох облегчения, смешанный с жидкими смешками. «Ты меня по комсомольской линии посылаешь? — негромко спросил Эрик, — Или через совет молодых ученых?» Смешки стихли. «Как же тебя по комсомольской линии пошлешь, ежели ты по возрасту выбыл?» — снисходительно объяснил Костоглодов. «Тогда только по согласию завлаба. — без выражения произнес Эрик, — Приказ No 395 от 11-го апреля 1985-го года.» Лялька взяла его за руку. «No 395, говоришь? — на лице Костоглодова вспыхнули красные пятна. — Опасно играешь, Иванов, не просчитаться бы!» Эрик не отвечал. «Ладно. — с угрозой сказал секретарь, — Ежели Иванов без согласия завлаба идти не хочет, а завлаб его, как все мы знаем, в Ленинград на симфозиум уехал, то пойти придется … — он снова стал водить гипнотическим взглядом по молодым ученым, — … Сергееву.»
