Михаил Ланцов - Дмитрий Донской. Пробуждение силы
- Язычницу? - Нахмурился митрополит, недолюбливавший эту местную знахарку.
- Она многих спасла. А тут дело неясное. Я испугалась, - неловко оправдывалась вдовая княгиня.
- И что она? - Уже более примирительным тоном поинтересовался Алексий.
- Когда пришла, немного повозилась у сына, а потом сказала - спит он. Крепко. Как выспится - сам встанет. Хотя чувствую, лукавила она.
- В чем же?
- Не знаю, - пожала плечами вдовая княгиня. - Все как она сказала, так и произошло. Только мнится мне - утаила она что-то важное.
- Ты говорила о преображении... - после небольшой паузы вернул ее в нужное русло митрополит.
- Да, преображение. Митя как открыл глаза, так я сразу поняла - изменился он. Не дите на меня смотрело. И вести себя после стал как взрослый. Но больше всего я изумилась, когда узнала, что он в бою победил одного из лучших воинов наших. Да, тот был пьян, но Мите-то всего девять лет! А по словам брата и прочих, видевших сие действо, сынок не испытывал никаких затруднений. Убил, словно муху прихлопнул.
- Невероятно... - покачал головой митрополит. - А как он это сделал?
- Нож метнул. Тот прямо в глаз и попал. Отчего воин пал бездыханно.
- Вот как? - Удивленно выгнул брови Алексий, почему-то сразу вспомнив о Давиде, что простым камнем убил Голиафа. Очень символично. Однако, слегка тряхнув головой, дабы вернуть ясность мысли, продолжил расспрашивать: - А после, убивал ли кого?
- Нет, что ты? Тот боярин вызов ему бросил, оскорбив перед дружиной. От того и поступил столь сурово. С тех пор его даже в дружине побаиваются. Очень уж ловко и метко он ножи метает. Если желаешь, можешь понаблюдать за его упражнениями. Он несколько раз в седмицу тем забавляется.
- Задевал ли он кого по надменности или глупости, потешаясь силой своей и властью?
- Нет, отче. Он чрезвычайно рассудителен и спокоен. Но себе на уме. Все видит и все понимает. И иной раз больше нас с вами. Поговори со священниками. Митя их совсем замучил расспросами обо всем на свете. Все книги, что есть в Кремле, им уже прочитаны, вот за них и взялся, выпытывая разные интересные вещи. Один сподобился греческому языку его учить.
- И когда он читать выучился?! - Пораженно ахнул митрополит.
- Тогда же, когда и ножи метать, - пожала плечами Александра Ивановна.
- Ты спрашивала его о том?
- Да. Он сказал, что к нему предки его приходили. И папа, и дед, и прадед, и так далее. Больше он мне ничего не сказал.
- Хм. - Серьезно призадумался митрополит от этой странной новости. Она, вроде бы и проясняла что-то, но на деле больше запутывала. Мысли лихорадочно неслись в его голове, больно выбивая искры раскаленными копытами. Он просто не понимал то, что с молодым князем случилось. Однако, будучи довольно умным человеком, митрополит решил поспешных выводов не делать. И продолжил аккуратно наводить справки, расспрашивая своих подчиненных о поведение князя. Ведь именно к ним его вдовая княгиня и отправила....
Дело в том, что Дима прекрасно понимал ситуацию и старался в какой-то мере подыграть Алексию. Например, несмотря на изрядную духоту церкви, он нередко приходил туда с книгой и читал. Объясняя это священникам тем, что в церкви тихо, и никто не мешает чтению. Книг-то тех было слезы, но Дима продолжал методично симулировать. Он ясно видел, что его странное поведение вызывает вопросы у людей. Поэтому всячески направлял средневековый мыслительный процесс в нужное русло. Лучше управлять фантазиями окружающих, чем пускать их на самотек. Ему, человеку безмерно циничному и совершенно бездуховному, это было не сложно. О том, что такое социальный ритуал, он прекрасно знал, вот и прыгал со всем радением, под звуки нужного тамтама.
А митрополит, чем больше узнавал, тем больше терялся.
Ситуация усугублялась еще и тем, что ему был нужен московский князь в делах укрепления православия на Руси. Закоренелый язычник Ольгерд, ему в этом не помощник. Скорее, напротив. Новгород со своим избираемым архиепископом был сам по себе. Кто еще? Василий Михайлович, сидящий ныне в Твери, являлся союзником Ольгерда. Владимирское княжение являлось 'переходящим красным знаменем'. Остальные же княжества, так или иначе, уступали как Москве, так и Твери. Либо находились под сильнейшим влиянием литовским. То есть, митрополит бы и рад выбирать, да не из кого.
Но необъяснимые изменения в юном князе его пугали. Грешным делом Алексий подумал поначалу, что князь одержим бесом. Однако ни одного признака сего печального обстоятельства не нашел. Скорее напротив. Дима нередко захаживал в церковь по доброй воле и много беседовал со священниками. Странно и непонятно. Митрополит в свои шестьдесят лет был довольно опытным человеком. Но ему даже слышать о таких вещах не доводилось. Как поступить? Вопрос.
Разрешение ситуации принес сам Дима.
- Отче, - вкрадчиво поинтересовался он, заглянув в покои митрополита. - Мы могли бы поговорить с глазу на глаз?
- Конечно, - кивнул Алексий и все присутствующие в комнате, спешно ее покинули, оставив князя с митрополитом наедине. - Я слушаю тебя, сын мой, - произнес визави князя, когда закрылась дверь.
- Нас точно не подслушивают? - Скептически посмотрел Дима на эту дверку. - Может быть, пройдемся на свежем воздухе?
- Я ручаюсь за то, что нас не слышат.
- Хорошо, - кивнул князь и после небольшой паузы перешел к делу. - Я хотел бы попросить тебя о помощи.
- Что-то случилось?
- Воровство случилось. И казнокрадство. Дядя совсем берега потерял в своей неуемной жадности. Казна трещит по швам от его аппетитов. И сделать я с ним ничего не могу, потому как он моя опора. Моя власть зиждется на поддержке Вельяминовых и их союзников.
- Это прискорбно, - кивнул митрополит. - А от меня, что ты хочешь?
- Чтобы ты встал подле меня и сдерживал алчные позывы дяди. Конечно, воровать он не прекратит. Но аппетиты поумерит.
- Отчего, сын мой, тебя так заботит этот вопрос?
- Так из-за воровства безумного все наследие моих предков может прахом пойти. Я бы, может быть, дядю на кого и заменил. Но на кого? Остается искать способы смирить его страсти.
- Разумно, - после небольшой паузы кивнул митрополит. - Но ты ведь догадываешься, что я просто так не смогу тебе помочь?
- Это из-за того, что я изменился? - Мягко улыбнулся Дима. - Считаете, что я одержимый?
- Считал. Но ты не чураешься церкви. Да и какой одержимый сам пришел бы к митрополиту? - Улыбнулся он вполне искренне. - Расскажи, что с тобой произошло?
- Если говорить предельно честно, то я не знаю, - пожал плечами Дима. - Единственное, что я помню - странный сон. В нем мои предки по очереди подходили ко мне и что-то говорили.
- Все?
- Того я не ведаю. Но и тех, кто шли до Рюрика тоже видел. Они говорили не на нашем языке, однако я их понимал без каких-либо сложностей.
- Очень интересно... - тихо произнес митрополит, по сути, не получивший ответа на свой вопрос. - А что они хотели от тебя?
- Полагаю, они меня как-то напутствовали. Но это только предположение. Я не помню ни одного слова из сказанного ими. Хотя говорили они много. Сверх этого я бы и рад сказать, да нечего. А придумывать красивую сказку, я не хочу.
- Сказку? Да, сказку не нужно.
- Вот и я о том думаю. Но ведь сказанных мною слов тебе мало?
- Мало, - кивнул митрополит. - Но я думаю, что мы будем исходить из того, что знаем. Ты не сторонишься церкви, а значит, ничего плохого с тобой они не сотворили. Если же верить толкователям снов, то... - митрополит задумался. - То я не знаю, как можно трактовать это однозначно. Ближе всего 'большие перемены', к лучшему ли, к худшему ли - неизвестно.
- И ты мне поможешь?
- Конечно, - улыбнулся Алексий. - Наставничество над юным князем - моя прямая обязанность. И плох будет тот наставник, который позволит растащить казну воспитанника до его возмужания.
- Это отрадно слышать, - вернул довольную улыбку Дима и, вроде бы собрался уходить, но митрополит жестом задержал его.
- Мне говорили, что ты совершенно замучил священников расспросами. Что тебя так взволновало?
- Я пытаюсь разобраться в некоторых вопросах безмерно далеких от жизни княжества. Этакие упражнения для ума.
- Может быть, я подскажу тебе на них ответы?
- Может быть, - улыбнулся Дима. - Первый вопрос заключается в летоисчислении. Мы все христиане. Вот мне и стало интересно, отчего христиане ведут свое летоисчисление от Сотворения мира, а не от Рождества Иисуса нашего Христа? Тем более что в вопросах Сотворения мира масса непонятных моментов и дата сильно плавает, по меньшей мере, на полвека. Не ясно как ее высчитывать. А с Рождеством Христа все просто и ясно.
- Хм, - хмыкнул митрополит задумавшись.
- Второй вопрос - это начало года. Отчего добрые христиане почитают начало года по древним языческим традициям - весной или осенью? В то время как у нас всех есть яркий ориентир - Рождество. Кроме того, мне сказали, что после Рождества день начинает прибывать. Это ли не истинное начало?
