Борис Орлов - В окопах времени
— Михалков! Михалков, зараза, ты куда нас завез?
Сзади сгрудились два ротных «Доджа» и шесть «GMC», которые подперли трофейный «ганомаг», пяток Т-70 и столько же Т-34. Из машин высовывались бойцы, но вопросы задавать не торопились: «мыша» может и врезать за глупые разговоры. Куда запропали остальные машины, было не ясно.
— Связи нет, товарищ капитан. Причем так нет, как если бы ее вообще нигде не было. Эфир чист.
Сдвинув фуражку на лоб, Первунов задумчиво почесал затылок. Связи нет. В районе их дислокации компас бессмыслен, показывает направление не на север, а на могилу пресловутой бабушки швейцара. Дорогу, конечно, можно бы привязать к карте, но только дорога такая… странная, в общем, дорога. Была обычная грунтовка, а теперь щебенка…
— Семичасный! Взял шестерых и в поиск! Шевелись, бойцы. — Капитан закурил и повернулся к политруку Грановичу: — Что скажешь, комиссар? Давай, ты ж у нас образованный, может, что и объяснишь…
— Не знаю, Михаил, — старший лейтенант озадаченно потер переносицу. — Похоже, словно нас в тыл как-то занесло. Только как и куда — наука этого пока объяснить не может.
— Спасибо за ценные сведения, Алексей. — Первунов щелчком послал окурок в придорожные кусты. — Тогда хоть как сориентироваться — подскажи.
— А вон у него спросить. — Гранович махнул рукой вперед, туда, где из тумана показался силуэт всадника.
Командирский Т-34 двинулся вперед, пофыркивая двигателем и лязгая траками. Навстречу ему неровным шагом шел конь, покрытый расшитым чепраком. На седле мотался из стороны в сторону человек в странной, яркой одежде.
— Мамочка родная, гусар, — ошарашенно произнес сидевший позади башни Гранович…
Первунов вместе с Грановичем подбежали к всаднику. Конь послушно остановился, и седок что-то забормотал, так и не открывая глаз на залитом кровью бледном лице под черным гусарским кивером.
— Чего говорит? — деловито осведомился капитан. — Не по-русски и не по-немецки.
— По-французски, — Алексей прислушался, — Натали какую-то вспоминает, просит, чтобы она ему простила за Полину и сына берегла.
— Француз, стало быть?
В этот момент раненый приоткрыл глаза и отчетливо произнес:
— Скачите к генерал-аншефу, его высокопревосходительству Барклаю-де-Толли. Генерал Дохтуров просит сообщить, что неприятель обходит крупными силами, — голос опять понизился до слаборазборчивого шепота, человек начал заваливаться набок, — имея намерение нанести удар в тыл отходящей армии. Вот пакет…
Первунов и Гранович подхватили убитого гонца и бережно опустили тело на землю. Молча переглянулись. Политрук аккуратно отогнул край шитого мишурным шнуром доломана и достал испятнанный бурым пакет с сургучными печатями. Вопросительно взглянул на капитана.
— Вскрывай, — почему-то шепотом произнес Первунов.
Сломав печати, Алексей быстро развернул лист и побежал глазами по ровным рукописным строчкам. Украшенные завитушками буквы прыгали и сливались в слова старой орфографии: «…обнаружил казачий разъезд сотника Маркова-второго… противник, силами до тридцати линейных и семи легких батальонов, сорока эскадронов при 50 орудиях… принял смерть за Веру и Отечество, пытаясь задержать… 5-й егерский полк рассеян, а Полтавский линейный отступает в беспорядке… если помощь не придет, то Смоленск удержать не имеется никакой возможности… буду принужден оставить лазареты и магазины… умоляю, Ваше высокопревосходительство, предоставить подкрепление… остаюсь Вашим преданным слугой, генерал-лейтенант Н.Н. Раевский».
— Все, — окончив читать, Гранович поднял глаза и замер. Его поразила перемена, произошедшая в лице комбата. Лицо Первунова приобрело то хищное выражение, которое редко-редко, на одно мгновение осеняет лицо азартного охотника, обращая человеческий образ в страшную маску тигра-людоеда.
— Значит, говорит, Смоленск не удержать? — тихо выдохнул капитан. — Ошибся их благородие — удержать, да еще как! Вот что, политрук: давай-ка, объясни бойцам все как надо. Сейчас пойдем французам красную юшку пускать.
07.00. 16 августа 1812 года.
Южнее Смоленска.
Генерал Дельзон гнал свои войска ускоренным маршем. Дорога скрипела, стонала и отдавалась гулким звуком под тяжестью тысяч сапог и копыт. Впереди летели польские уланы, высланные командиром кавалерии, генералом Рожнецким, в дозор и боевое охранение. Скорее, скорее, пока русские не узнали о гениальном замысле императора, пока не опомнились.
Малочисленные дозоры и заслоны были сметены с дороги, и теперь сводный отряд генерала Дельзона в составе трех пехотных и двух кавалерийских дивизий приливной волной шел в тыл все еще сопротивлявшимся в Смоленске. После такой блестяще проведенной операции можно рассчитывать даже на маршальский жезл, который, как говорит их полководец, носит в своем ранце каждый солдат великой армии…
Размышления прервались звонким, похожим на удар бича, выстрелом, и генерал увидел, как в центре колонны встал невысокий столб разрыва. В стороны еще летели куски тел и обрывки мундирного сукна, когда ударил второй выстрел. Третий, четвертый, пятый… Дельзон похолодел: судя по частоте выстрелов и разрыву снарядов, где-то рядом находилась замаскированная русская батарейная рота. А она не может быть одна, без прикрытия. Минимум три-четыре батальона…
Точно в подтверждение его слов с другой стороны дороги из леса ударили ружейные выстрелы. «Егеря, — понял Дельзон. — Они залпами не бьют».
106-го линейного полка больше не существовало. Из двух тысяч человек, только что шедших по дороге широкой колонной по двадцать в ряд, уцелело не более трех сотен разбегающихся в панике, потерявших от ужаса человеческий облик существ.
— Мой генерал, мой генерал! — адъютант уже давно тряс его за рукав. — Мой генерал, 11-я дивизия отступает, генерал Разу убит. Они натолкнулись на засаду и были рассеяны.
Но Дельзон не слышал своего адъютанта. Расширенными от ужаса глазами он смотрел и никак не мог поверить тому, что видит. На дороге появилось нечто, напоминающее не то телегу, не то домик. Оно не имело колес, но, тем не менее, быстро двигалось вперед. Верхняя часть этого непонятного сооружения повернулась, и из торчащего оттуда ствола посыпались выстрелы. Пушечный грохот перекрыл невыносимый ружейный треск, и восьмифунтовое орудие, успевшее встать рядом с дорогой, выплюнуло свое ядро в сторону этого чудища. Непонятное сооружение развернулось, окуталось дымом и вдвое быстрее, чем лошадь, скачущая галопом, устремилось к артиллеристам. Те прыснули в стороны, точно брызги от попавшего в лужу камня, но чудовище легко настигло их и буквально раздавило несчастных своим весом.
Дельзон молча сошел с коня. Он обнажил шпагу и теперь стоял, дожидаясь, пока к нему подбегут солдаты в зеленых русских мундирах необычного покроя. Вот перед ним оказался высокий молодой детина со странным ружьем, у которого не было штыка, но сверху имелся какой-то непонятный диск. Генерал сделал глубокий выпад шпагой, но русский резким движением увернулся, и на голову Дельзона обрушился тяжелый удар приклада…
— Товарищ старший лейтенант, во — фрукт! Сопротивлялся, — сержант Семичасный, точно тростинку, держал в одной руке пехотный «дегтярь», а в другой, чудовищной веснушчатой лапищей, как нашкодившего котенка, удерживал за шиворот человека в богатом мундире.
Гранович изучал французский в институте, но допрашивать он не очень-то умел. В голове вертелись обрывки фраз: «Ваша тетушка вырастила прекрасные розы… где находится советское представительство?.. эта дорога ведет в Париж?» Он сумел задать лишь несколько вопросов: об имени, звании и направлении движения группы.
— Что ты с ним возишься, комиссар? — Первунов высунулся из танка и с интересом посмотрел на пленного. — Допросил — и в расход шаромыжника…
14.30. 16 августа 1812 года. Западнее
Смоленска.
— Мой император, — Даву виновато наклонил голову и от этого сделался похож на обиженного быка, — сир, мой корпус бежит. Прикажите расстрелять меня, сир, но я ничего не могу сделать…
— Сир, — Бертье стоял сзади. Наполеон не видел его лица, но мог поклясться, что оно бледно. — Русские применили нечто необыкновенное. Доклады офицеров и генералов противоречивы, но все сходятся в одном: у русских есть что-то вроде вагенбурга, вооруженного орудиями невероятной разрушительной силы.
— Так возьмите орудия! Ларибуазье, вы — начальник артиллерии, командуйте же, черт побери! Выставьте сто пушек, двести пушек и остановите это… это… — не найдя слов, он умолк и, засунув руку за борт сюртука, принялся шагать по избе, где разместился его штаб.
