Андрей Дай - Поводырь в опале
— Я напишу ему, — загорелась княгиня новой идеей. — Завтра же к полудню пришли посыльного. Думается мне, это будет куда лучше, его самоедских кушаний для праздной публики… И, кстати, почему бы и тебе не выступить там же? Зная тебя, не на миг не усомнюсь в том, что у тебя давно готовы все доводы к переменам в сибирской губернии. А я приглашу на твою лекцию покладистых корреспондентов газет. По нынешним временам бойкое перо куда как скорее достучится до умов, чем хождение по инстанциям!
Выразил сомнения в своем литературном таланте, и тут же получил многословную отповедь. Елена Павловна весьма саркастично относилась к современной литературе.
— И этот, как его там… Кандальник… Вместо того, чтоб возвышенно вопрошать: «que faire?», лучше бы занялся делом. Даже мне понятно, что сотня отменно образованных господ, куда полезнее стране, чем сомнительные сны какой-то безвестной мещанки. А ведь как начинал! Эта его работа… «Эстетические отношения искусства к действительности» кажется. Да-да! Эта диссертация наделала столько шуму…
В конце концов, позволил себя убедить в том, что у меня хватит ума преподать идею необходимости скорейшего развития Сибири так, чтоб это заинтересовало общество. А там, хорошо оплаченные журналисты сгладят шероховатости и преподнесут мои слова так, что не заметить, проигнорировать не посмеют ни в одном министерстве.
— Ныне иные времена, — неожиданно грустно сказала на прощанье Великая Княгиня. — Я, твоими стараниями, ныне снова вхожа в кабинеты… Так и там читают газеты. Возвратившийся с лечения Эзоп подговаривает Сашу отменить цензуру. Говорит, это стыдно теперь — не дозволять гражданам мыслить вольно. Страшно мне, Герман. Газетчики — страшные люди. Коли их никто цензурировать не станет, так они и в окна подглядывать начнут, и всякие мерзости на потеху публике печатать. Это же мерзко…
Эх, княгиня! Если бы ты знала, во что выльется эта свобода печати. Как британская принцесса станет скрываться от навязчивых папарацци, и погибнет в итоге в страшной автокатастрофе. С каким извращенным смакованием начнут рыться в грязном белье! Как станут раздувать маломальские скандалы, и на полном серьезе интересоваться мнением о международной политике у пустоголовых звезд эстрады. Господи! Какое счастье, что, в это благословенное время, клоуны еще не победили рыцарей!
Всю дорогу на набережную Фонтанки размышлял о способах управления общественным мнением. Ну почему я не специалист по PR? И где бы такого найти в 1865 году от Рождества Христова?
А дома отец и вовсе придавил. Криво ухмыляясь, сообщил, что шестого, на Крещение Господне, мне предстоит разорваться пополам. Каким-то фантастическим образом успеть поприсутствовать на церемонии крещения датской принцессы Марии-Софии-Фредерики-Дагмары в Царском Селе — приглашение от имени Его Императорского Высочества цесаревича Николая уже дожидалось меня на комоде. И в это же самый день, по Фонтанке в казенном доме у Египетского моста, нас ждала на смотрины невесты семья Якобсонов. Между двумя частями меня должно было оказаться двадцать пять верст, и всем было плевать, как у меня получится побывать и там и там. А старого генерала, похоже, это еще и забавляло.
Ничего не имел против того, чтоб Густав Васильевич немного поразвлекся. Да и не о том голова болела. Следовало приготовиться к завтрашним визитам.
Если бы Герман столь же хорошо разбирался в придворных интригах, как в городских достопримечательностях, цены бы ему не было. Тем не менее, гид у меня в голове так торопился выплеснуть все знания о столичных окраинах, что ни о чем другом думать, просто не получалось. Каждому мосту, статуе на мосту, улице от моста или переулку от улицы соответствовала своя история или легенда.
Понятия не имею — зачем мне это, но благодаря Гере я узнал, что Литейный проспект, на который экипаж свернул с Невского, один из старейших в граде Петра. И что к востоку от проспекта раньше, лет еще сто назад, кроме бараков рабочих и солдатских казарм, жилых зданий вовсе не было. И называлось это все — Артиллерийской слободой. А улочки между времянками — номерные Артиллерийские линии и, как ни странно Артиллерийские улицы. Тоже с номерами.
У особняка Орлова-Денисова свернули направо, к Спасо-Преображенской площади. Потом, объехав по кругу гигантский, одноименный собор, мимо доходного дома Татищевой, попали в Спасский переулок, с которого оставалось всего ничего до Кирочной.
Кирочная была названа… в честь кирхи. А если точнее — Анненкирхи — старейшей лютеранской церкви Санкт-Петребурга. Оказывается, ее построил еще соратник Петра Великого, первый обер-комендант новой столицы Роман Брюс. Правда первоначально она располагалась в Петропавловской крепости, и лишь потом, сто лет спустя, церковь была перенесена, к Пятой Линии Литейной части, где в то время проживало много лютеран, в основном служащих Литейного двора.
Через переулок, в громадном доме номер пять, располагались офицерские казармы столичного жандармского дивизиона. А чуть дальше, во втором доме — Главное казначейство Министерства Финансов. Так что в доходных домах, которые стали спешно отстраивать вдоль Кирочной, проживали большей частью государственные бухгалтера. И, в квартире номер шесть, по Кирочной — семь, генерал-майор в отставке, Илья Петрович Чайковский с детьми.
Который, судя по словам дворника — «тама оне, тама», был дома, но двери гостю открывать не торопился.
— Илья Петрович, откройте, пожалуйста, — крикнул я, устав дергать за веревочку звонка. Волшебство из «Красной шапочки» не срабатывало. — Я знаю, что вы дома.
Спустя несколько минут из-за преграды донесся тонкий детский голос:
— Папа приболел и не принимает. Он сказал, что непременно оплатит векселя завтра же.
— А ты Модест или Анатолий? — коварно поинтересовался я.
— Анатолий, — мальчишка печально вздохнул. — Модест в театр с Петром уехал еще утром.
Ого! Я даже начал сомневаться, что приготовленные подарки — два одинаковых ружья Allen&Wheelock Drop Breech Лондонского мастера-оружейника Гарри Холланда 0.22 калибра — понравятся увлекающимся театром четырнадцатилетним пацанам.
— Анатоль, — как можно убедительнее воскликнул я, непроизвольно переходя на французский. — Передай Илье Петровичу, что к нему с визитом явился Герман Густавович Лерхе, Томский губернатор.
— Конечно, месье. Минуту, — почему я сразу не догадался звать хозяев на парижском наречии? Еврейские ростовщики, у которых умудрился наделать долгов генерал-майор, второго языка русского дворянства не ведали.
Вскоре дверь открылась, и мы с Артемкой, тащившим пакеты с подарками, смогли войти в небогатую, но чистенькую квартирку. Чтоб обнаружить, что она гораздо меньше, чем можно было ожидать от дома бывшего директора Санкт-Петербургского Технологического Института. И много беднее, чем приличествует генералу.
По моим сведениям старший из детей генерала — Николай, окончивший Горный Институт, служил тогда в чине инженер-поручика в Вильно, товарищем начальника паровозного депо. Тот самый Петр Ильич — должен был вот-вот окончить обучение в Петербургской Консерватории, Ипполит, прошлым летом получивший чин гардемарина русского флота, служил где-то на Каспии. Все три дочери генерала были уже замужем. Так что я ожидал увидеть в доме старого Чайковского только самых младших его детей. Тем не менее, встретить меня в прихожую вышла какая-то, полная и невысокая сорокалетняя женщина.
— Действительный статский советник, Томский губернатор, Герман Густавович Лерхе, — отрекомендовался я и сбросил пальто на руки Артемке. — Прошу прощения за вторжение, однако дело мое не терпит отлагательств… Эм… С кем имею честь?
— Елизавета Михайловна Александрова, — приятным голосом представилась она. — Друг семьи… Мы слышали о вас, сударь. Кажется, это вы спасли Его Высочество цесаревича от злодейского заговора?
— Это произошло совершенно естественным образом, мадам. Поверьте, я не достоин всех этих… дифирамбов… Могу я увидеть Илью Петровича? У меня есть к нему предложение…
Едва сдержался от известного по знаменитому фильму продолжения фразы. Все-таки, некоторые штампы остаются с нами на всю жизнь.
— Предложение? — как-то нервно переспросила «друг семьи». — Последнее время Илье Петровичу предлагают только вернуть долги. Это делает его больным…
— О! Не беспокойтесь, мадам. Я, в некотором роде, хотел бы обсудить с генерал-майором то, как ему расправиться с этими неприятностями.
— Благодарю вас, сударь. Сейчас я схожу пригласить Илью… — ага! Друг семьи? Как же, как же. — Но помните! Вы обещали не расстраивать его этими несносными кредитами. Проходите пока в гостиную…
После великокняжеских дворцов, да даже после отцовского дома на Фонтанке, обстановка показалась… убогой. Опрятной и стремящейся соответствовать статусу, но донельзя простой. Самая обычная, для жилищ среднего чиновника или начинающего купца, мебель. Несколько фарфоровых безделушек. Вышарканный ковер на полу. Давно потерявшие цвет шторы на окнах. Никаких излишеств, вроде зеркал в полный рост, картин или золоченой лепнины по потолку и бордюрам. Похоже, престарелый генерал, все что имел, истратил на образование детей. Все запасы, накопленные за годы службы. Да еще и в долги влез, без перспективы избавления от неумолимых кредиторов.
