Александр Бушков - Поэт и Русалка
— Простите? — поднял бровь граф.
Пушкин для наглядности поднял над полом руку с растопыренной ладонью, наглядно демонстрируя расстояние, равное аршину, потом продолжал:
— Как легко догадаться, господа, презренному злодею никто не поверил, посчитав его слова то ли неуклюжей попыткой направить розыск по ложному пути, то ли помутнением рассудка после убийства. Однако так уж повернулось, что в непосредственной близости к этому делу пребывал смышленый и толковый агент Особой экспедиции, тут же сопоставивший этот случай с событиями трехлетней давности. Князь прислушался к его аргументам и приказал провести негласное расследование, уже по нашей линии. Выяснились преинтересные вещи. Начнем с того, что статуэтка изменилась.
— Это в каком смысле? — спросил барон, завороженно слушавший.
— За две недели до гибели бедняга заказал художнику картину с изображением гостиной. Диван, на котором все и произошло, статуэтка — все было выписано предельно тщательно, с несомненной похожестью на оригинал. Но в том-то и дело, что позы, в которых пребывал античный воин на полотне и в реальности, несколько отличались — достаточно, чтобы усмотреть различие. Привлеченный нами доктор, человек старательный и надежный, заверил, что «стилет», которым якобы была нанесена смертельная рана — и который, кстати, так и не был отыскан — вполне мог оказаться тем бронзовым мечом, что как раз и держал в руке античный воин.
— А что с этим воином? — жадно спросил барон, подавшись вперед. — Он там у вас ничего такого не выкидывал?
— Увы, барон, — с грустной улыбкой ответил Пушкин. — Он давно уже стоит в одном из помещений Особой экспедиции, но за все это время никаких сюрпризов не продемонстрировал. Ведет себя так, как и подобает бездушному истукану, отлитому в прозаической литейной мастерской… Дело в другом. Наш агент, как он признавался впоследствии, по какому-то наитию вспомнил именно это событие трехлетней давности. Три года назад при абсолютно схожих обстоятельствах расстался с жизнью дальний родственник господина Ключарева, опять-таки других наследников, кроме Ключарева, не имевший. Тогда произошло то же самое, вплоть до мелочей: покойный — кстати, еще не старый, изрядного здоровья мужчина — расстался с жизнью, будучи злодейски зарезан ночью своим камердинером. Именно таков вердикт полицейских. Что еще могла подумать полиция, когда выяснилось, что владелец дома был найден с колотой раной в комнате, куда не имел ночью доступа никто, кроме камердинера? Беднягу сослали в каторгу, мы отправили за ним людей, но пройдет немало времени, прежде чем они вернутся из Сибири…
— А статуи там не было? — выпалил барон. — В том, первом случае?
— Господин барон, вы мне испортили сценический эффект… — усмехнулся Пушкин. — Представьте себе, и в первом случае статуя, как вы изволили выразиться, была. Вот такого примерно роста бронзовый крестоносец с мечом наголо, стоявший на сей раз, правда, не в изголовье дивана, а на некотором отдалении, в углу комнаты… Мне сказать, кем была подарена и эта статуя, или вы догадаетесь сами?
— Кровь и молния! — воскликнул барон. — Неужели снова?
— Совершенно верно, — сказал Пушкин. — У господина Ключарева обнаружилась похвальная на первый взгляд привычка: делать довольно дорогие подарки людям, единственным наследником которых он числился. Вот только в обоих случаях последствия оказывались самыми трагическими… Мы оказались в сложнейшем положении, господа. Особая экспедиция за годы своего существования сталкивалась с вещами даже гораздо более страшными и удивительными — но никогда не имела возможности нарушить тайну. Кто-кто, а вы-то можете представить, как мы выглядели бы, явись князь или господин Бенкендорф в уголовную палату и потребуй привлечь к суду человека, совершившего два убийства с помощью оживающих бронзовых статуэток…
— Да уж! — с чувством сказал барон. — Я про своего оборотня и заикнуться не могу, пока не окажусь среди людей понимающих. На смех подымут, а то и к докторам запрут… — Он вдруг яростно хлопнул себя кулаком по ладони: — Тысяча чертей, а ведь мне ваша история кое-что напоминает…
Граф осведомился с непроницаемым лицом:
— Надо ли понимать вас так, что виновник оказался вне вашей досягаемости?
— Именно, — сказал Пушкин. — Не было причин ему препятствовать, весь остальной мир пребывал в неведении, и он, преспокойно исхлопотав паспорт, выехал за границу. В его доме мы нашли огромную кучу пепла в камине, конечно, не установить уже, что за бумаги он жег, — но библиотека этой участи избежала. Странная библиотека для молодого человека из высшего общества. Почти целиком состоящая из всевозможных печатных изданий на трех языках, касающихся чернокнижия, колдовства и тому подобных вещей. Сами по себе эти книги, каждая в отдельности, совершенно безобидны — изданы в Европе законным образом и не таят каких бы то ни было ужасных откровений… но круг интересов господина Ключарева обозначился чрезвычайно ярко. В сочетании с двумя помянутыми случаями крайне многозначительная получается комбинация…
— А он не в Пруссию ли сбежать изволил, ваш Ключарев? — со странной, недоброй ухмылкой поинтересовался барон.
Пушкин молча поклонился.
— Ну то-то же и оно! — с ликующим видом выкрикнул молодой барон. — Теперь-то я понимаю, начинаю сопоставлять… Совсем недавно у нас, в Гогенау, произошло чрезвычайно загадочное убийство… чертовски напоминающее, господин Пушкин, ваши трагедии. Некий господин был найден мертвым в запертой на ключ комнате, пораженный в самое сердце неким подобием стилета… который, как и в вашем случае, не найден. Как и у вас, за неимением лучшего арестовали слугу, этакого доверенного, имевшего второй ключ от барской двери. Сочли, он соблазнился только что поступившими деньгами — убитый господин этот был банкиром не из мелких, не брезговал ростовщичеством, иные особо ценные заклады держал в шкафу в своей спальне…
— Наследники были? — с величайшим хладнокровием осведомился граф.
— Один-единственный, — отозвался барон. — Племянничек, некий молодой вертопрах… в ту ночь находившийся в соседнем городке, что и могла подтвердить добрая дюжина свидетелей. Вне всяких подозрений. Вот только… Нашелся припозднившийся субъект, категорически утверждавший и клявшийся, будто собственными глазами видел, как из окна банкира вылезло и проворно спустилось по водосточной трубе нечто, слишком мелкое для человека. Вот только нализался он в ту ночь как сапожник, и шел-то из кабака в кабак, так что веры ему никто не дал. Но случился поблизости агент, человечек прыткий, он эту историю вставил в недельное обозрение странностей… ну, вы знаете, у вас, как я понимаю, такие же составляются… А вот, кстати, у вашего Ключарева не было ли в приятелях итальянца-кукольника?
— Откуда вы знаете?
— Ха! А потому что в то время в Гогенау как раз пребывала парочка иностранцев: некий русский барин, истинный аристократ, по отзывам, и персона совсем другого пошиба, итальянец с куклами-марионетками. Очень уж они не сочетались, потому их и заметили, недоумевали, что столь разные субъекты путешествуют вместе, и водой их не разольешь…
— Действительно, — тихо сказал Пушкин. — Был такой итальянец, синьор Джакопо, зарабатывавший на жизнь в Петербурге театром марионеток. Прислуга Ключарева наперебой уверяла, что этот Джакопо частенько навещал барина, без всяких марионеток, и они подолгу сидели, запершись… Слуг это удивляло не менее, чем, надо полагать, ваших добрых бюргеров из Гогенау: совершенно непонятно, что могло связывать столь разных людей… Да, они уезжали в Пруссию. И после вашего рассказа я уже не сомневаюсь, что и там они занялись чем-то предосудительным… Интересно, у вашего банкира в комнате не было какой-нибудь статуи?
— Да никто не выяснял! — с сердцем сказал барон. — Я просто вспомнил страничку из очередного обозрения, вот и все. Никакого розыска не происходило. Хотя, теперь-то…
— Простите, барон, вы не можете припомнить поточнее? — сказал граф. — В каких именно выражениях ваш пьянчуга характеризовал то, что видел в ту ночь?
Барон старательно наморщил лоб, завел глаза к потолку и сидел с такой гримасой достаточно продолжительное время. Потом сказал врастяжку:
— Ну… «Маленькое, чертовски проворное существо, то ли на кошку похожее, то ли на чертенка». И все.
— Значит, не статуя. Хотя… Что мы знаем о том, как себя ведет приведенная в движение какими-то магическими практиками статуя?
— Статуя осталась бы на месте, — сказал Пушкин. — Простите за невольный каламбур, притворившись статуей… Но, с другой стороны… Вы правы: что мы о них знаем? Кстати, бронзовая статуэтка, если она достаточно тонкой работы, была бы неплохим закладом, господа ростовщики падки на все, что угодно, лишь бы представляло ценность. И вот что еще, господа… Вы, наверное, и так уже догадываетесь, почему мы попросили съехаться непременно в Праге, но на всякий случай позвольте уточнить: в Дрездене один из знакомых Ключарева по Петербургу видел его устраивавшимся в пражской почтовой карете. Я отстал от него всего на несколько дней…
