Вторая жизнь Арсения Коренева - Геннадий Борисович Марченко
— А продолжать учиться не думали? Высшее образование получить?
— Тётя Лида тоже предлагала мне в сельхозинститут пойти, а мне и трёх лет в совхозе-техникуме хватило. Да зачем мне высшее образование, я же не собираюсь академиком становиться, и так вот бригадир на птицеферме, чего ещё желать-то?
Да уж, привык человек довольствоваться малым, что ж теперь… Кто-то и правда в академики стремится, или продвинуться по партийной линии, а кому-то хватает должности бригадира на птицеферме.
— А я не жалуюсь, — словно прочитав мои мысли, продолжила Евдокия. — У меня и телевизор вон есть, и холодильник, и машинка стиральная, куры… Свиней не держу и корову тоже, возни с ними много. Я мясо и молоко у соседей по хорошей цене беру, да вон и тётка подкидывает. Мне-то одной много и не надо…
— Теперь вот меня ещё кормить придётся.
— Ничего страшного, колхоз на вас средства выделил, — улыбнулась она и тут же сменила тему. — А вы что заканчивали?
— Саратовский медицинский институт.
— Это вы вместо Анны Петровны, значит… Хорошая женщина, и специалист неплохой, жаль, что она уезжает, — сказала она и тут же торопливо добавила. — Но вы, как наш председатель говорит, тоже врач хоть и молодой, но талантливый.
— Ну, это он слегка преувеличивает, — скромно улыбнулся я.
И в этот момент раздаётся дежурный, какой-то беззлобный лай Тимки, а Рыжик тут же запрыгивает на подоконник.
— Евдокия! Ты дома? — слышится снаружи почему-то знакомый голос.
Оказывается, пришла едва не овдовевшая Алевтина, которая с порога вывалила на хозяйку дома новость о том, как я спас её благоверного от неминуемой смерти. И в качестве благодарности принесла здоровый шмат домашнего сала, завёрнутого в плотную крафтовую бумагу, в которую продавщицы в магазинах обычно заворачивают не только продукты, но и, к примеру, одежду.
Сало тут же было развёрнуто, чтобы продемонстрировать, какое оно чудесное, нежное, с мясными прослойками и прожилками. Тот факт, что недавно куском этого сала подавился её муж, меня нисколько не смутил и, поскольку шмат был предназначен мне, а не Евдокии, и мне же и предстояло решать, брать или отказываться — я кобениться не стал, принял подношение.
— У меня и своего много, — немного ревниво заявила Евдокия, когда гостья ушла с чувством выполненного долга. — В морозильнике килограмма полтора лежит, и в холодильнике ещё кусок.
— И причём очень вкусного, — добавил я. — Ничего, и это не спеша съедим. Не зря же я спасал её мужа.
— Ой, а как это было-то? — запоздало поинтересовалась женщина. — А то Алевтина толком так ничего и не объяснила.
Ну я и рассказал в красках, Евдокия только охала, распахнув свои зелёные глазищи, и приложив ладони к щекам. От такой её непосредственности мне стало даже чуточку смешно, но я сумел сдержать улыбку.
В этот момент снова послышался лай, вернее, радостное тявканье, а следом женский голос от калитки:
— Что, Тимка, соскучился? На вот, мосолик тебе принесла, свеженький, погрызи…
На этот раз пришла Лидия Васильевна — тётка Евдокии. Вроде как проведать племянницу, а на самом деле, как я понял, за чашкой чая, который хозяйке снова пришлось наводить, поглядеть на постояльца. Мне показалось, что я произвёл на женщину приятное впечатление. Засиживаться она не стала, объяснив, что ей ещё холодец варить.
Спать я отправился почти в одиннадцать вечера. Евдокия сказала, что посидит немного за машинкой, дошьёт себе платье, а потом тоже на боковую — в 6 утра ей нужно быть на птицеферме. И меня разбудит, как пойдёт, чтобы я свою работу не проспал.
Вырубился я моментально, всё-таки день выдался достаточно напряжённым, даже вон человека от смерти спасать пришлось. А проснулся от светившего сквозь закрытые веки солнца. А ещё что-то несильно давило мне на живот. Открыв глаза, я увидел свернувшегося калачиком Рыжика, который сладко посапывал поверх простыни, которое в тёплом ещё августе я предпочёл предложенному накануне вечером шерстяному одеялу с пододеяльником. Как он пробрался-то, вроде дверь закрыта, а на форточке москитная сетка… Хотя я же дверь не запирал, а открывается она вовнутрь, так что котяра вполне мог прошмыгнуть, приложил небольшое усилие.
Не успел сообразить, что делать с наглым котом, как раздался деликатный стук в дверь.
— Да-да, — оживился я, всё-таки сбрасывая с живота недовольно мяукнувшего Рыжика.
Дверь открылась, и моим глазам предстала Евдокию. Чистое, сияющее без всякой косметики лицо. Оно и вчера было без косметики, но сейчас, может быть, и оттого сияло, что на него из незанавешенного шторкой окна падал луч рассветного солнца, и лицо это казалось мне каким-то ангельским.
— Доброе утро, Евдокия! — улыбнулся я, сладко потягиваясь. — Вы прекрасны, как это августовское утро!
— Спасибо за комплимент, только от августа-то осталось всего ничего. В среду уже 1 сентября, детишки в школу пойдут.
Тут она почему-то резко погрустнела. Хотя ясно, почему — детей-то она в браке не нажила, и теперь уже и не наживёт. Не повезло Евдокии…
— Я вам глазунью с салом пожарила, — сказала она, встрепенувшись. — Вы утром чай или молоко пьёте? Если молоко, то найдёте в холодильнике, оно в трёхлитровой банке. Там же, в холодильнике, колбаса и масло. Хлеб в хлебнице. А обедать домой придёте?
— Да вроде врачей в амбулатории в обед кормят.
— Ну если что, то в холодильнике картошка вчерашняя, можете на сковороде обжарить по-быстрому и яйцом залить — я так часто делаю. Котлеты в кастрюльке… Ну всё, я побежала.
— А ключ? Замок? Запирать как дом?
— Ой, да что вы, — отмахнулась она, — у нас в селе никто двери не запирает, все друг друга знают. Я уж и не помню, когда кто-то у кого-нибудь что-то украл. А если
