Заморозки - Василий Павлович Щепетнёв
Коляску поставили почти у сцены, эскорт уселся прямо на пол. В позе лотоса. А Гипсовая Нога нахально смотрел на меня и опять сооружал пистолет. Из трех пальцев.
Я тоже хотел бы показать кое-что, да не могу. На меня и телекамеры смотрят, и объективы сотен фотоаппаратов.
Карпов, вижу, удивлён и недоволен: откуда взялось это чудо в гипсе? Я едва заметно качнул головой: не моё, такого не держим.
Значит, я ни при чём, Карпов ни при чём, вопрос: в какую игру играют Оранжевые Балахоны? Кто и зачем прислал их сюда?
Я обратился к судье: почему эти люди сидят перед сценой, а не в зале? Они мешают моей шахматной мысли!
Судья, Лотар Шмидт, ответил, что перед матчем получил письмо от мэра с просьбой пропустить в зал инвалида из организации «Ананда Марга».
— Какой, простите?
— Это очень уважаемая организация, святые люди. Стремятся к всеобщему счастью, и чтобы никто не ушёл обиженным. Помогают бедным, больным, обездоленным, женщинам, поэтам…
— Ладно, ладно, понял. Я же не требую вывести их из зала. Пусть сядут на свободные места, смотрят, мне не жалко. Но не непосредственно у сцены.
Судья посмотрел вниз.
— А этого… колясочника?
— Вон там, там и там есть специальные места для людей с ограниченными возможностями.
Святые люди обратились к сидевшим в первом ряду. Вежливо обратились, сложили молитвенно руки, поклонились, и очистили несколько мест. Перенесли на одно из них Гипсовую Ногу, сами сели по сторонам. Коляску отвели в сторону.
— Теперь вы довольны? — спросил меня Шмидт.
— Я был бы доволен, если бы этого не было вовсе. Они-таки помешали моей шахматной мысли! — и я вернулся к позиции, возникшей после ответного хода Карпова.
Потерял нить игры. Ничего, это бывает. Как потерял, так и найду.
И нашёл! Полчаса рассматривал позицию и так, и этак, но нашёл! Вспомнил всё — в смысле, замысла партии.
И до самого до конца уже ни на что не отвлекался.
Сорок первый ход — секретный. В смысле — тайный для соперника. Чтобы он анализировал партию, не зная позиции наверное. Я его записал, ход, вложил бланк в конверт и отдал судье. Обменялись рукопожатиями — и со Шмидтом, и с Карповым. Есть контакт!
Вот так сидишь напротив, пять часов сидишь, да еще день за днём — на каком приёме это бывает? А в шахматном матче — сплошь и рядом. Широчайшее поле для человека с медицинской специальностью. Даже неудобно, получаю одностороннее преимущество, но почему, впрочем, неудобно? À la guerre comme à la guerre, а шахматы — игра военная, это же очевидно.
Итак, что я заметил сегодня? Сегодня я заметил, что Анатолий Евгеньевич устал. Все мы, конечно, устаём, пять часов интенсивной ментальной работы обходятся организму недёшево, это как пятичасовой экзамен, или пятичасовая контрольная работа по математике, или пятичасовая хирургическая операция, к исходу весь мокрый от пота. Адреналин хлещет, сердце выпрыгивает, давление стучит молотком, в общем, учение Ганса Селье о стрессе на практике. Но тут накладывается и другое. Карпов прибыл на Филиппины на две недели раньше меня, и это дало ему преимущество в начале матча: он акклиматизировался, а я — нет. Но у всякой медали есть и обратная сторона. Сейчас я акклиматизирован, а у Анатолия наступает период спада. Усталость накатывает. Организм истощил ресурсы приспособления к высоте, широте, жаре и влажности. Стресс оборачивается дистрессом. Организм хочет домой, в наши умеренные широты, с давлением в семьсот пятьдесят миллиметров ртутного столба, температурой днем плюс двадцать два, и тремя дождиками в месяц. Организму бы на травке поваляться, или на диванчике, картошечки свежей покушать, с вологодским маслицем и укропом прямо с огорода. А ему, организму, говорят — сражайся! И он сражается. Но из последних сил.
В матче обыкновенном эти силы можно разложить, как раскладывает их бегун даже на самые длинные дистанции: вот тут я поднажму, тут буду бежать полегче, не выкладываясь, а на последнем участке рвану на весь оставшийся ресурс. В безлимитном матче так не получается: дистанция-то неизвестна. Десять километров бежишь, или марафон, или вообще — до смерти соперника. Загнанных лошадей пристреливают, загнанных шахматистов переводят в аналитики.
Карпов не загнан, нет. Он не сдастся на милость победителя, он сам по натуре победитель. И потому — что? И потому он ринется в бой. Непременно. Соберёт оставшиеся силы и пойдёт в атаку. Отсиживаться в крепости смысла нет, помощи ждать неоткуда. А на морально-волевых он вполне может выиграть и партию, и две, морально-волевые у него высшего сорта, штучная работа. И потому атаковать он будет аккуратно, хладнокровно, а не сломя голову лезть в обмен ударами. Строго по шахматной науке.
Но, думаю, у меня ему всё же не выиграть. Если я постараюсь.
А я уже стараюсь.
Партия отложена, доигрывание завтра. Коротенькая пресс-конференция, «мы сражались сегодня, мы будем сражаться завтра, идёт тонкая стратегическая игра», и вот мы возвращаемся в отель.
Миколчук предлагает, нет, навязывает помощь Таля и Петросяна. Я с благодарностью её принимаю. Таль и Петросян! В специально снятом номере всю ночь и весь завтрашний день будет идти анализ отложенной позиции. Белые, то бишь я, имеют небольшой позиционный перевес. Но как его перевести в перевес побольше? Возможно ли? Фигур на доске много, варианты бесчисленны, будем искать, будем искать.
Обедаем. То есть ужинаем. За общим столом. Вместе с Талем, Петросяном и Миколчуком. Я не сказать, чтобы словоохотлив, но и не молчу. Излучаю уверенность. Своим даю задания: а что, если так? А если этак? А вот это попробуйте… Талю и Петросяну заданий не даю: они в свободном поиске. Лучше меня знают, что делать. И отдельно прошу нашего австрийского друга Клауса собрать сведения об организации «Ананда Марга», слов арбитра мне мало. Не нравятся мне эти оранжевые балахоны, ох, не нравятся.
Ужинаем не сказать, чтобы обильно, но всё же достаточно плотно: не спать ведь будем ночью, а думать. Мышление требует энергии, а откуда организму её черпать, как не из вкусной и здоровой пищи? И, не стоит забывать, легкоусвояемой, чтобы не тратить ценную энергию на обслуживание самого пищеварительного аппарата. А то ведь нередко сам аппарат и поглощает основную часть дополнительного пайка. Ветераны многое рассказывали, да не всё в печать годится. Может быть, лет через тридцать. Или через сто. Только не останется тех ветеранов через сто. Их и через тридцать вряд ли останется, фронтовиков.
Ладно. Мы поднялись в номер, пригласив Якова Владимировича зайти через часок.
Я же обещал.
Девочки убежали к себе, я, пройдя через душ и переодевшись в неофициальное, послушал американское радио. Прогноз неутешительный: опять дожди, местами значительные, местами грозы. Партия отложена в примерно равной позиции.
Примерно равной — согласен. Но и начинается партия с примерно равной позиции, но это не означает неизбежной ничьей. Фигур много, возможностей еще больше, будем играть, играть и ещё раз играть!
И я стал гулять по волнам. Гулял недолго, нашел Radio Moscow World Service. Сигнал мощный, звук чистый, диапазон сорок один метр. Из Владивостока, поди, вещают. Как раз для Филиппин. И энциклопедию покупать не нужно, сиди, слушай. Но я давно заметил: короткие волны, дальний приём за пределами Советского Союза интересует немногих. Обходятся местными станциями, а что происходит в соседнем городе, интересует население мало. А уж за пределами страны — и вовсе не интересует. Капиталистическое воспитание: каждый сам за себя, думай только о своей выгоде, твоя хата с краю, и всё в таком же духе. Не на всех, конечно, действует, но на многих. К тому же простенькие аппаратики, рассчитанные на местный приём, куда дешевле, нежели те, что позволяют принимать Москву, вот люди и экономят. Многие вообще купить радиоприемник не могут. Тот, кто грамотный, обходится выуженными из мусорных урн газетами, а неграмотный и вовсе слухами и сплетнями питается. И смотрят телевизоры в общественных местах, а что такое телевидение в капиталистической стране? Телевидение в капиталистической стране — это капиталистическая агитация и капиталистическая пропаганда! Поэтому покупайте радиоприемник в складчину и слушайте Radio Moscow World Service коллективно. Слушайте, обсуждайте, спорьте, пишите нам по адресу «Москва, Радио, Moscow Mailbag», и я вам непременно отвечу. С вами был Джо Адамов…
Я, похоже, задремал. Что ж, напряжение партии, потом ужин, кровь прилила к желудку, вот и захотелось чуть-чуть поспать. Не беда.
А тут и Яков Владимирович подошёл. Я его усадил в кресло, предложил напитки. Их у меня есть: Дамский мне сделал царский подарок, привез пять бутылок «боржоми». Наши таможенники поверить не могли, думали, спирт везет, или водку. Хотели даже откупорить бутылку, но сопровождающее Дамского лицо пригрозило отправить таможенников на Чукотку, пусть
