В августе сорок первого (СИ) - Тарханов Влад

Ни Гитлер, ни Шахт не знали, что уже сработала операция «Снег»[3], а из портов Японии с соблюдением режима радиомолчания вышел Японский флот для удара по американской базе в Перл-Харбор. В декабре 1940 года, на Рождество, в Вашингтоне состоялась встреча представителя СССР Виктора Павлова с помощником министра финансов США Гарри Десктером Уайтом. Советский специалист по Востоку и Японии, в частности, передал Уайту ряд документов и изложил свою позицию по вопросу растущего японского милитаризма. Перспектива захвата страной восходящего солнца нефтяных месторождений делает их военные силы и экономику слишком опасным соперником даже для США. Документы были настолько убийственно убедительны, что Уайт составил доклад на имя своего шефа, Моргентау[4], который донес внезапно окрепшую озабоченность до Рузвельта. В результате этого уже в январе Конгресс вводит эмбарго на поставки Японии нефтепродуктов и бензина, товаров военного или двойного назначения. Фактически, США предъявляют стране Восходящего Солнца ультиматум, требуя убраться из Китая и освободить Маньчжурию. В августе японский нарыв прорвало.

[1] В РИ погибнет в ходе Смоленского сражения

[2] Такие переговоры действительно велись в РИ.

[3] В РИ операция снег — апрель 1941 года. В декабре Япония напала на Перл-Харбор.

[4] Моргентау был не просто министром финансов, но еще и близким другом президента Рузвельта и имел на него серьезное влияние.

Глава девятнадцатая

Кризис и его последствия

Москва. Кремль. 19 августа 1941 года.

Награждение проходило более чем в скромной обстановке. Я получил орден Ленина за разработку операций «Кукурузник» и «Песец». А за разгром армии «Норвегия» — звание генерал-лейтенанта. Повышение заработал и мой начальник штаба Антонов, и стал на генеральскую планку Баграмян, получивший генерал-майора, правда, ему прилетела и Звезда Героя. Так было за что! В Москве его не было: обживал базы в Швеции и готовился встретиться с немецким экспедиционным корпусом, который Вермахт усиленно сосредотачивал в Дании. Заодно награждали руководство ВВС, причем не только нынешнее: командующего ВВС Новикова, его начштаба, такого интересного типа, по фамилии Худяков,[1] командиров дивизий дальней бомбардировочной авиации, но и предыдущие: Локтионова, Смушкевича и Жигарева, которые для проведения этой операции сделали тоже немало. Новиков получил Звезду Героя и звание генерал-лейтенанта авиации, аналогичные награды ждали и Худякова. Локтионов, Смушкевич и Жигарев — удостоены ордена Ленина. Орден Красного Знамени получил командир Центра ночных полетов ВВС СССР, майор ВВС Франции Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери.[2]

Эту операцию мы готовили более года. В начале сорокового среди пилотов Аэрофлота, которые летали в Германию с регулярными авиарейсами затесалось некоторое количество штурманов с военной выправкой. Осваивались и исследовались маршруты. Заранее готовились экипажи. Было решено практически все экипажи дальних и тяжелых бомбардировщиков готовить к полетам в ночное время. Бы создан и центр Ночных полетов в Уфе. Техники готовили самолеты, которые предстояло отправить в полет: на Германию планировалось направить 600 самолетов, на Румынию — 240. Им были установлены новые движки, отобраны из последних партий, с моторесурсом не менее 100 часов[3]. На начало 1941 года в ВВС РККА насчитывалось более 2000 самолетов Дальней авиации (в основном устаревшие медленные ДБ-3 в разных модификациях), более 500 ДБ-3Ф (Ил-4), около полутора сотен других самолетов дальнего действия БЕр-2, Ту-2Д, ТБ-7, которые можно было подготовить к дальнему полету. Из них часть служила для обучения экипажей и их никто никуда посылать не собирался. Что касается ДБ-3, то из них удалось отобрать чуть больше половины технически способных перенести столь длительный перелет. Лучшими экипажами отрабатывалась тактика применения боеприпасов объемного действия, новые авиабомбы требовалось сбрасывать с высоты 1000–1100 метров, которые были опасны из-за возрастающей вероятности попадания зенитных средств. Моя роль была не только в идее операции и ее обосновании, будучи начальником Разведупра я организовал разведку и уточнение данных по нефтеперерабатывающим заводам, поиск крупнейших нефтехранилищ и складов бензина и нефтепродуктов. В Германию и Румынию были направлены десятки разведгрупп, их задачей было оставить световые маркеры в местах, по которым должны были наноситься удары советских ВВС. В районе Плоешти, где было введено строгое военное положение и бдили патрули румын и немцев, было особенно трудно, не всюду удалось маркеры поставить, но и то, что наши ребята смогли сделать, серьезно облегчило задачу. Самолетам приходилось сбрасывать «вакуумные» бомбы с километровой высоты, точность должны была быть… Вот эту точность я и обеспечил. Одним из первых приборов, созданным по моим чертежам из будущего стал аналоговый вычислитель, типа Norden M, прибор, позволяющий добиться точного бомбометания, при использовании припасов объемного взрыва лапоть-второй туда-сюда не столь имели значение, но попасть надо было все-таки в объект, а не на пару километров от него. Самой большой проблемой стали гироскопы. Их у нас просто не было в достаточном количестве. Гироскопией занимались у нас … моряки. В марте 1940 года я встретился с доктором технических наук, инженер-контр-адмиралом Борисом Ивановичем Кудревичем. Он создал первый советский гироскоп, довольно неплохой по своим характеристикам, наладил его производство на ленинградском заводе Электроприбор, внедрял гироскопию на флоте. Поработать на авиацию — это предложение поначалу у упрямого уроженца Харькова никакого энтузиазма не вызвало. А вот озвученная задача: разработать прицел для точного бомбометания, при котором бомба попадала в круг не более пятидесяти метров адмирала не могла не заинтересовать, вот только интерес был чисто теоретический. Потом я показал ему чертежи. В моем времени прицел Нордена секретом не был. Это сейчас американцы вложили в его разработку полтора миллиарда долларов и охраняли его пуще еще не созданной атомной бомбы. Вот тут и адмирала проняло! Я уже видел такой огонь в глазах Таубина, Поликарпова, Ипатьева, да вообще любого нормального ученого, которым покажут готовое решение сложнейшей задачи. Учитывая сверхсекретность прибора и сверхоперативную скорость, с которой его нужно было не только разработать, но и запустить в производство, а после этого освоить, Кудревич привлек к работе своего ученика, кандидата технических наук Василия Харитоновича Дерюгина. К новому году мы получили первую партию приборов, которые прошли успешные испытания на старых проверенных ДБ-3. Точность бомбометания составила 29–30 метров (в среднем), что для наших целей было более чем хорошо. Да. прибор был дорогим, нежным, очень требовательным к экипажам и самолетам, которые им оснащались, плюс понадобились дополнительные монтажные работы, но уже были отобраны те сто машин, на которых этот прибор мы могли поставить. Из них два десятка предназначались для обучения пользователей прибором, получившем название ПАВТ-КД-03, а у пилотов негласное прозвище «глазомер». Заодно не отказал себе в удовольствии подкинуть Кудревичу идею волнового твердотельного гироскопа, тем более, что его теория была разработана Дж. Х.Брайаном еще в 1892 году. Единственной проблемой при его создании могла стать точность обработки, потому что требовалась сверхточность, и никак иначе!

А дальше… Этой операцией и подготовкой, и проведением, руководил лично Худяков. Он был в одной из машин, которая отбомбила по одному из крупнейших нефтехранилищ Рейха. Я поражался энергии этого человека и его мужеству. Невысокий, смуглый армянин с очень обаятельной улыбкой и очень энергичными движениями казался мне воплощением вечного двигателя в человеческом теле. А чего стоило тот энтузиазм, с которым он взялся за обучение экипажей! С апреля 1940 года экипажи на тяжелых и дальних бомбардировщиках учились полетам, штурманскому делу, ночным полетам в специализированном центре, срочно созданном в Уфе. Техники трудились не покладая рук. Моторы, которые предстояло поставить на машины перебирались и вылизывались неоднократно. На самолеты ставили только новые, прошедшие проверку моторы, которые имели, как минимум, сточасовой моторесурс. Запасу прочности всех деталей и механизмов уделялось особое внимание.