Виктор Юнак - СМЕРШ идет по следу. Спасти Сталина!
– Кроме того, у меня на столе лежит приказ об аресте Канариса. Руководство следствием по делу 20 июля возложено на Кальтенбруннера. Ваш приятель Мюллер готов был хоть сегодня ехать выполнять этот приказ. Но мне удалось убедить его переложить эту печальную работу на вас. Вам ведь все равно нужно принимать дела по абверу. Так пусть их сдаст сам Канарис и лично вам. Я ведь знаю вашу взаимную с ним приязнь.
Чувствовалось, что Гиммлер немного обескуражен тем, что Гитлер поручил расследовать покушение не ему лично, а Кальтенбруннеру с Мюллером. Да и Шелленбергу это было не совсем понятно – неужели фюрер подозревает даже рейхсфюрера? Бригаденфюрер порывался что-то сказать, но Гиммлер жестом руки остановил его:
– Знаю, знаю, Шелленберг. И для Мюллера это не является секретом, и для вашего шефа Кальтенбруннера. Но я рекомендую вам вести себя с Канарисом более непреклонно. Не давайте себя усыпить! А то когда вы вместе, можно подумать, что вы закадычные друзья. Или отец с сыном. С ним нельзя иметь дело в лайковых перчатках. Это ничего не даст. Канарис – фаталист. И в отношении с ним полезна только твердость. Впрочем, с ним по-другому уже никто беседовать и не будет. Методы гестапо и его шефа Мюллера, увы, известны всем. Но еще жестче, Вальтер, следует вести себя с его последователями – шайкой болтливых интеллигентов. Они считают вежливое обращение признаком слабости. А вам со многими из них придется теперь работать, Шелленберг. Вы меня понимаете?
– Да, рейхсфюрер.
– Ну что ж, тогда идите. И жду вас у себя после того, как вы арестуете Канариса и примете все его дела. Отвезите его в Фюрстенберг и не возвращайтесь с ним в Берлин, пока все не будет выяснено.
– Слушаюсь, рейхсфюрер.
7
Шелленберг был в весьма расстроенных чувствах. Его дружеские отношения с Канарисом начальство решило использовать на свой лад. Он думал, как бы ему выкрутиться из этой ситуации и переложить обязанность ареста на кого-нибудь другого. Но 23 июля последовал звонок от шефа гестапо Мюллера. В те дни Мюллер вместе с Кальтенбруннером занимались расследованием покушения на Гитлера, совершенного 20 июля 1944 года, и в связи с этим руководили операцией по взятию под стражу заподозренных лиц, в число коих попал и адмирал Канарис. В типичной для него манере шеф гестапо резким голосом произнес:
– Безотлагательно отправляйтесь на квартиру Канариса, сообщите ему, что он арестован, и тотчас же доставьте его в Фюрстенберг. Объясните адмиралу, что он будет находиться в Фюрстенберге до тех пор, пока все не выяснится.
Выслушав монолог Мюллера, Шелленберг довольно жестко ответил:
– Я протестую, группенфюрер! Я не намерен брать на себя роль чиновника-исполнителя, и если вы будете настаивать, я обращусь по этому поводу к Гиммлеру.
– Не забывайте, – парировал Мюллер, – что не рейхсфюрер, а Кальтенбруннер и я получили приказ фюрера расследовать заговор. За неподчинение вам придется жестоко поплатиться.
Шелленбергу сразу все стало ясно, и, поразмыслив немного, он решил подчиниться.
В тот же день Шелленберг вышел из машины у дома шефа абвера адмирала Канариса, что стоял в одном из районов Берлина – Шлахтензее.
Шелленберг поднялся на крыльцо, постучал. Дверь отворил сам адмирал. Увидев, кто пришел, Канарис тут же все понял и печально улыбнулся, пожимая руку Вальтеру, как его с первых минут знакомства стал называть адмирал. В гостиной находились барон Каульбарс и родственник Канариса Эрвин Дельбрюк. В углу у камина, на коврике лежала такса, любимая собака Канариса. Он вообще любил животных, единственных живых существ, не способных к предательству. Пропустив в комнату неожиданного гостя, адмирал повернулся к друзьям, прискорбно разведя руками.
– Господа, я бы хотел остаться наедине с господином Шелленбергом.
Каульбарс и Дельбрюк встали, молча поклонились Шелленбергу и вышли, плотно прикрыв за собой дверь.
Канарис говорил совершенно спокойным голосом. Он понимал, что для него уже все кончено. И свой конец он решил принять, как и подобает настоящему офицеру – не опуская глаз и не отворачивая лица.
– Я почему-то предчувствовал, что это будете именно вы. Прежде всего, скажите, нашли ли они какие-либо письменные документы у этого болвана Ханзена?
Канарис действительно был рад появлению Вальтера Шелленберга, к которому он питал какие-то особые чувства. Может быть, духовного родства.
– Да, нашли записную книжку, в которой, в частности, был список имен тех, кого собирались убить. – Шелленберг чувствовал себя неловко, хотя оба (и он, и Канарис) понимали, что от бригаденфюрера в данном случае ничего не зависит. – Однако там ничего не говорилось ни о вас, ни о вашем участии.
– Эти типы из генерального штаба обойтись не могут без писанины.
– Господин адмирал, мне прискорбно сообщать, но я вынужден сделать это. Фюрером подписан приказ о вашем аресте и об объединении моего ведомства с вашим. Я должен принять у вас дела именно сегодня и препроводить вас в Фюрстенберг.
– Очень жаль, мой юный друг, что нам приходится прощаться в такой обстановке, – вздыхает Канарис. – Однако, – он встает и прохаживается по комнате, – мы это преодолеем. Обещайте мне честно, что в течение ближайших трех дней вы обеспечите мне возможность побеседовать с Гиммлером лично. Все прочие – Кальтенбруннер и Мюллер – это просто грязные палачи, жаждущие моей крови.
– Я обещаю вам, адмирал, сделать все, что вы просите, – Шелленберг поднялся и вытянулся в струнку. – За годы нашего знакомства…
– Нашей дружбы, Вальтер!
– Хорошо, нашей дружбы, вы ни разу не смогли усомниться в верности моего слова.
Канарис согласно кивнул и хотел что-то произнести в ответ, но Шелленберг жестом остановил его.
– А теперь, если господину адмиралу угодно завершить какие-либо приготовления, прошу считать меня в его распоряжении. Я буду ожидать в этой комнате час, а за это время вы можете делать все, что вам угодно. Я в докладе напишу, что вы пошли в спальню переодеться.
Канарис внимательно посмотрел в глаза Шелленбергу, грустно улыбнулся и покачал головой.
– Нет, дорогой Шелленберг, бегство для меня исключено. Самоубийством кончать я тоже не собираюсь. Я уверен в своей правоте и доверяю обещанию, которое вы мне дали.
Адмирал присел в кресло, к нему подбежала такса и, встав на задние ноги, поставив передние на колени хозяину, лизнула того в лицо. Канарис едва не прослезился и стал гладить собаку.
– Шелленберг, всегда памятуйте о доброте животных. Возьмем, например, мою собаку. Она ведет себя скромно и никогда меня не предаст, чего я не могу сказать о людях. Ну, иди на место.
Канарис ласково оттолкнул собаку и встал. Комок подкатил к горлу Шелленберга. Чувства к животным были у Канариса искренними. Помимо собаки, у адмирала была еще и любимая лошадь, на которой он любил кататься в особо трудные или решающие минуты, чтобы успокоиться и принять какое-то решение.
– Хочу с вами посоветоваться, Шелленберг, стоит ли мне надеть форму и награды?
– Думаю, что так будет лучше, – немного подумав, согласился Шелленберг.
– Ну, вот и хорошо. Мне нужно полчаса, чтобы побриться, переодеться и уложить вещи.
Шелленберг поднялся, подошел к таксе, наклонился к ней и стал ее гладить, а та лизать руку бригаденфюрера. Шелленберг повернул голову к Канарису.
– Я подожду вас здесь, адмирал.
– Вот дьяволы, они и вас в это дело втянут, – приговаривал Канарис, поднимаясь вверх по лестнице на второй этаж. – Будьте настороже! Мне давно известно, что они охотятся за вами. Когда я буду беседовать с Гиммлером, я расскажу и о вашем положении.
Канарис исчез в своей спальне.
Спустя некоторое время он появился вновь, обнял Шелленберга со слезами на глазах.
– Ну, теперь пошли.
Они выехали из гаража в открытой машине Шелленберга. Дорога проходила по красивой сельской местности Мекленбурга. Начинало смеркаться. Ехали практически молча, думая каждый о своем. Впереди наконец замаячили первые строения городка Фюрстенберг, где размещалась школа пограничной охраны. Канарис решился прервать молчание.
– Мне хорошо известно, Вальтер, что вы не участвовали в моем смещении. И я надеюсь, что судьба к вам окажется более благосклонной, чем ко мне, и вам никогда не придется оказаться в положении преследуемого, в какое попал я.
Шелленберг промолчал и остановился у самого здания школы. К автомобилю подошел начальник школы, бригаденфюрер СС Трюмлер, крайне несимпатичный внешне человек, с бульдогоподобной формой лица. Представившись, он затем молча провел прибывших в переднюю, где Шелленберг и Канарис сняли свои плащи и фуражки.
– Желаете ли вы поужинать вместе? – Трюмлер переводил взгляд с Канариса на Шелленберга.
