Андрей Бондаренко - Страж государя
А ещё через неделю и два дня татарская конница, понеся очередные серьёзные потери, и вовсе ушла из донских степей – откочевала куда-то на восток…
Осада крепости шла солидно, размеренно, как по нотам. Вот и расслабились все немного, накликали беду. Хотя Егор и пытался честно беду ту предупредить…
В русской армии существовал стародавний (абсолютно дурацкий – на взгляд Егора) обычай: после сытного обеда всем лагерем ложиться спать. Воины дружно, на все лады, храпели: от юного солдатика до генерала, убеленного сединами…
«Это же запросто можно большую часть армии спящей вырезать! – возмущался внутренний голос. – Бардак какой-то, натуральный и легкомысленный!»
Предварительно переговорив с генералами Гордоном и фон Зоммером, он доложил об этом безобразии царю. Пётр выслушал очень внимательно и тут же издал приказ, согласно которому половина армии должна была в послеобеденное время непременно бодрствовать – в полном обмундировании и с заряженным оружием. На следующий день спящие и охраняющие их сон менялись местами…
Первую неделю приказ соблюдался строго и повсеместно, а потом навалилась вязкая жара, то да сё, опять местами возобновился бардак послеобеденный, сонный…
Позиции Преображенского полка располагались как раз напротив главных крепостных ворот, до них от первой линии полковых траншей было метров семьсот-восемьсот. В траншеях – по приказу Егора, круглосуточно, меняясь посменно, всегда равномерно располагались семьдесят солдат, у каждого из которых было по пятнадцать ручных бомб – сиречь гранат, сложенных в специальные корзины.
– За воротами бдить неустанно! – наставлял Егор своих офицеров. – В случае вылазки противника – в панику не впадать! Бодрствующим тут же подавать команду на построение, после чего батальонными строями выдвигаться к траншеям и там ждать – с оружием наизготовку. Огонь по неприятелю открывать только после начала гранатометания. После его завершения примкнуть багинеты и – в штыковую атаку!
Правей преображенцев располагался Семёновский полк, вот там-то явно дисциплина хромала.
– Что у них происходит? – гневно вопрошал Егор, наблюдая в подзорную трубу за семёновскими позициями. – Спят все вповалку, мерзавцы! Всего двух часовых выставили, да и те клюют носом!
– Так их полковник, Иван Троекуров, животом скорбен уже полную неделю, лежит в лазарете, – охотно пояснил Фёдор Голицын. – А его заместитель – Сенька Троекуров, двоюродный братец Иванов, третьи сутки уже пребывает в крепких объятиях Бахуса, в запой, то есть, ушёл…
– Александр Данилович! – обратился к Егору другой его батальонный командир – Андрюшка Соколов. – А турки-то тоже на семёновцев любуются в подзорные трубы! Как бы не случилось чего – паскудного и нехорошего…
– Ладно, не сглазь! Сегодня вечером я поговорю с Петром Алексеевичем, пусть нового командира назначит для семёновцев. Того же Якова Брюса, к примеру…
Не успел он поговорить с царём: минут через семь преображенские барабаны громко забили тревогу.
– Андрюшка, дрянь такая, сглазил! – взвыл Голицын. – Надо же было плевать через левое плечо! – бодро побежал к своему батальону.
Егор достал из-за голенища ботфорта подзорную трубу, жадно приник к окуляру. Из широко распахнутых крепостных ворот показался турецкий отряд. Странный такой отряд: порядка пятидесяти янычар, по двое взявшись за ручки, несли широкие бронзовые чаши, оснащённые короткими треногами-штырями, между носильщиками мелькали одинокие фигуры с горящими факелами в руках.
«Что-то здесь не так! – взволнованно зашептал внутренний голос. – Басурманы явно задумали какую-то гадость неординарную!»
Турки быстро преодолели половину расстояния до преображенских траншей, остановились, выстроив длинный ряд из странных бронзовых чаш на треногах, люди с факелами забегали между чашами, через полминуты Азовская крепость была окутана густым бело-серым дымом.
– Чёрт побери! Да за этой завесой можно что угодно спрятать! – засомневался Егор. – Голицын, Соколов! Выкатывать полевые пушки к траншеям! Незамедлительно открывать огонь по самому низу этой стены дымовой! Стрелять ядрами и картечными гранатами – через раз, чередуя!
– Данилыч! Турки стороной обходят тот дым! На семёновцев идут! – доложил Егору его третий батальонный командир Никита Смирнов. – Вся сонная команда, два батальона, уже на ногах, строятся! Приказывай, командир!
В подзорную трубу было хорошо видно, как из клубов густого дыма вынырнул другой турецкий отряд, состоящий не менее чем из пяти (может и более, за дымом не разобрать!), сотен янычар, и устремился к лагерю семёновцев, где уже началась предсказуемая паника. Ветер донес отголоски звериного воя, с которым турки устремились на русский лагерь.
– Второму и четвёртому батальонам оставаться здесь, неустанно вести пушечную стрельбу! – громко скомандовал Егор, слыша, как его приказ тщательно дублируется офицерами. – Первый и третий батальоны, примкнуть багинеты! За мной! – быстрым шагом устремился в сторону позиций Семёновского полка, слыша за своей спиной взволнованное дыхание солдат и офицеров первого батальона…
Помощь подоспела вовремя, схватка получилась жаркой и бесшабашной.
Натуральный такой ближний бой – с применением сугубо холодного оружия: визг, хрип, стоны, лязг железа… Только изредка звучали отдельные пистолетные выстрелы да пару раз басовито разорвались ручные бомбы.
Турки не выдержали и побежали к спасительной дымовой стене.
– Отставить, врага не преследовать! – приказал Егор, слыша, как дисциплинированно и безостановочно палят преображенские пушки, – не хватало ещё, чтобы погоня попала под свою же картечь. – Багинеты отомкнуть! Ружья – заряжай! Вслед неприятелю – огонь!
Со стороны дымовой завесы загремели частные взрывы ручных гранат.
«Это Федька Голицын велел гранатомётчикам подползти к стене дымной! – восхитился внутренний голос. – Молодец, сам додумался! Хотя, с другой стороны, это самоуправство натуральное!»
Егор тщательно обтёр свою окровавленную шпагу о тёмно-синие шаровары ближайшего мёртвого турка, отправил – со звоном – шпагу в ножны, огляделся вокруг и принялся сердито ругаться:
– Чего расселись-то, воины славные? Отдыхаем? Встать всем немедленно! Запомните, первым делом после боя завершившегося полагается раненым помогать! Сперва раненые товарищи, потом уже всё остальное! Только так будет, пока я командую этим полком… Чем перевязывать? Рубашки холщовые да льняные с мёртвых тел рвите на полосы! Для чего покойникам рубашки? Скоро и Сёстры Милосердные подоспеют, помогут! – подавая подчинённым пример, самолично занялся перевязкой усатого солдата-семёновца, получившего секущий удар ятаганом по груди…
Вечером царь возле своего шатра проводил «разбор полётов».
– Получается, что мой приказ – это ерунда полная, на которую можно начихать? – грозным взглядом обвёл Пётр лица собравшихся генералов и полковников. – Шутки всё шутим? Войну считаем за потеху воинскую? Я вам сейчас покажу потеху! Где эти Троекуровы, так их растак?
Вывели перед грозные царские очи братьев Троекуровых – уже без камзолов офицерских, со скованными руками.
– Смотреть на них не хочу! – проскрежетал зубами Пётр. – Треть полка потеряли по их вине! Вороги, душегубы! Отвести их в сторонку и расстрелять! Все их деревеньки и вотчины отписать в казну! Родственников – в ссылку вечную! Кто хочет возразить?
– Дозволь мне, государь! – раздался звенящий Санькин голос.
«Ничего другого я от неё и не ожидал! – грустно объявил внутренний голос. – Сейчас и вам достанется – на орехи! Если всё только Сибирью закончится, то считай – и повезло!»
Но на Саньку царь гневаться не стал, только отмахнулся небрежно – как от комара назойливого, и заявил:
– Не дозволяю! Всем известно, что супруги Меньшиковы у нас – все добрые и нежные из себя! Легко быть добрым! – нахмурился, но уже через секунду улыбнулся: – Но и смелые они, Меньшиковы! Оба – смелые! Вот этому – всем поучиться у них требуется! – обернулся к Егору: – Что вы там ещё придумали, относительно этих Троекуровых?
– Да просто разжаловать в солдаты да и направить к генералу Лефорту – апроши рыть. Работа там трудная, не хуже каторги сибирской…
– Апроши, говоришь? – опять нахмурился Пётр и строго спросил у Саньки: – Скажи-ка мне, Главная Сестра Милосердная, а сколько людей мы лишились сегодня, во время этой наглой турецкой вылазки?
– Убитыми – сто семьдесят человек, ранеными – вдвое больше! – бестрепетно доложила Санька. – Но и турки – убитыми и пленными – потеряли около четырёхсот отборных янычар!
– Это хорошо – четыреста янычар! – согласился царь. – И заслуга в этом – лично полковника Меньшикова и его подчинённых, которые галок и ворон ртами не ловили! Ладно, принимаю такое – справедливое насквозь – решение: Ивана Троекурова – животом скорбного – отправить в апроши, а братца его Сеньку – расстрелять… Всё на этом, я сказал!
