Евгений Токтаев - Дезертир
– Спешат...
Через час, когда царь вернулся в свою резиденцию, между ним и Киаксаром состоялся разговор о то, что делать дальше. Митридат уже испросил мнение вельмож и военачальников, но советы этого человека предпочитал выслушивать наедине.
– Времени мало, – сказал Митридат.
– Я знаю, государь, но далеко не все потеряно.
– Сейчас от тебя требуется больше, чем от Таксила с Битоитом. Вся надежда на твоих гонцов и голубей.
– Алифоры своевольны, они не считают себя обязанными подчиняться...
– Я знаю. Но больше надеяться не на кого. Проклятье, я сам приказал Неоптолему выйти в море... Знал бы где упасть, соломки б подстелил...
Несколько судов, стоявших в Питане, сразу же по прибытии царя, были отправлены на поиски Неоптолема, но никто не знал, где сейчас находится флот. У берегов Беотии, где друг вокруг друга кружат Сулла и Архелай, и куда должен был выступить наварх? А может быть все еще в Геллеспонте? Или где-то на полпути?
Царь мог бы уехать на одном из этих кораблей. Один, бросив войско. Он остался.
Минуту Митридат молчал, потом вновь поднял глаза на своего советника.
– Мы балансируем на острие меча. В чем-то это даже хорошо. Опасность разгоняет кровь, застоявшуюся в праздности. Меня не страшит смерть. Пленение – возможно. Но думать об этом я не стану, ты знаешь меня, Киаксар. Я буду думать о будущем. А будущее в любом случае туманно. Родос взять не удалось. Сулла рассеял войска Архелая. Теперь этот Фимбрия... Мы упустили поводья, Киаксар.
– Мы упустили их еще четыре года назад, отказав в помощи быку. А бык не смог поднять на рога волчицу в одиночку.
– Не напоминай мне! Да, тогда все казалось иным! И как легко все начиналось. Надо было сразу бить в сердце, а не тратить силы на Родос.
– Мой царь, я все же осмелюсь напомнить тебе, что из любой ситуации есть два выхода. И это количество я, по мере моих скромных сил, всегда стремлюсь умножить.
– Те возможности уже потеряны?
– Не знаю, мой царь.
– Ты? – удивленно поднял бровь Митридат, – не знаешь?
– Ты редко слышишь от меня подобные слова, государь. Да, я не знаю. Но буду знать, – уверенно сказал Киаксар.
– За это я всегда ценил тебя, мой друг. Ты заражал меня своей уверенностью.
– Сейчас все сложно, государь. И дело даже не в нашем положении. Я отправил вестников еще из Пергама. Думаю, что подобрал правильные слова для ушей алифоров. Они соблазнятся посулами. Свора соберется, а мы прорвемся. Я уверен. Но в Италии теперь будет действовать сложнее. Пока не понятно, с кем разговаривать. Не знаю, жив ли Папий Мутил, но точно известно, что очень многие его сподвижники мертвы. Нужно искать новых союзников. Нужно искать, кто там еще остался из желающих услышать волчий вой над Капитолием. И тех, у кого достанет разума не вспоминать наш прошлый отказ.
– Мой отказ... Ты как всегда деликатен, и как всегда беспощаден, старый друг. Ищи, Киаксар. Из этой западни мы выберемся. Или не выберемся. Но тогда нам будет все равно. А если выберемся, то нужно возобновить связи с Италией.
– Я ищу, государь.
Над крепостной стеной появилась деревянная балка, на конце которой висел прокопченный дымящийся бронзовый котел. Веревки, привязанные к нему, натянулись, котел накренился, и через край полилось кипящее масло. Следом бросили дымящуюся головню. Винея, крыша, укрывающая стенобитный таран, была защищена мешками с песком. Масло, попав на край крыши, воспламенилось от головни, взметнув язык пламени до самых зубцов крепостной стены. Вспыхнула мешковина и жуткое черное варево, перемешанное с песком, потекло между щелей грубо сколоченной крыши, попадая на незащищенные головы, плечи и руки людей, толкавших колеса. Вопли ошпаренных заставили вздрогнуть древние стены, не видевшие прежде такой жути. Обожжённые катались по земле и корчились в агонии. Несколько человек, спасаясь, выбежали из-под крыши, но защитники только того и ждали: с расстояния в двадцать-тридцать шагов из тугих азиатских луков промахнуться мог только совсем уж косорукий неумеха, а таких на привратной башне не нашлось. Здесь стояли лучшие воины.
После того, как часть песка просыпалась, винея сильно накренилась. Со стены немедленно столкнули здоровенный камень, потом еще один. Второго удара крыша не выдержала и с треском рассыпалась, задавив насмерть остатки обслуги стенобитной машины.
– Таран разрушен!
Человек в дорогих доспехах и бронзовом шлеме с высокой загнутой вперед тульей спешил к легату, наблюдавшему за штурмом из-за палисада. Приблизившись, он приподнял искусно выполненную маску, защищающую лицо, и прокричал:
– Таран! Таран разрушен!
Фимбрия, лицо которого побелело от ярости, прорычал в ответ, брызгая слюной:
– Срань ты бесполезная, Аполлодор! Твои бездельники вообще на что-нибудь годятся?!
Аполлодор из Кизика, стратег вифинцев, присоединившихся к Фимбрии, сбивчиво оправдывался:
– Это все доски, гнилые доски. Эти сараи годились только на дрова, ты так подгонял нас, что мы никак не успевали...
– Да мне насрать!
– ...разжиться хорошей древесиной...
– Куском щебня твой таран развалили!
– Господин...
– Иди к воронам, Аполлодор! Строй новый!
Плюясь и бранясь, Фимбрия удалился в свою палатку. За ним последовал Носач. Через полчаса Гай Флавий выглянул наружу и приказал дежурному тессерарию[59]:
– Севера ко мне.
В тот день Квинт отвечал за посты. Все шесть легионных трибунов занимались этим по очереди. Едва начало светать, Север вышел из своей палатки, а возле нее уже сидел на перевернутой корзине тессератий. Звали его Луцием Барбатом, и он был в легионе главным источником сплетен, слухов и новостей. Такие люди, которые знают все про всех, нередко раздражают окружающих, но к Барбату солдаты относились с симпатией. Был он парнем веселым, жизнерадостным, знал много разнообразных баек, имел отлично подвешенный язык. Про таких говорят – душа компании.
Квинт заметил рядом с тессерарием деревянное ведро.
– Это что у тебя тут? Вода? Полей-ка на руки.
Префект стянул тунику через голову. Вода была холодной.
– Давай теперь, на шею лей. Ага, хор-р-рошо!
Квинт довольно фыркал и отплевывался. Закончив, потряс головой, как пес, прогоняя воду из волос. Оделся.
Барбат протянул ему покрытую воском дощечку-тессеру, от которой и произошло название его должности. Север раскрыл половинки тессеры, между которыми обнаружилось заложенное стило, костяная палочка для письма и задумался.
– Ну что у нас вчера было? "Слава Мария"? Кто хоть придумал-то такое? Магий что-ли? "Слава Магия" видать хотел, да постеснялся.
Луцием Магием звали трибуна легиона Близнецов, второго из легионов Фимбрии, названного так, поскольку он был образован слиянием двух других расформированных соединений. Накануне Магий, согласно очереди, распоряжался постами.
– Давай-ка что-нибудь поинтереснее родим, – сказал префект, выводя буквы по воску, – "кап-кан... для..."
Север сложил дощечку и протянул тессерарию:
– Пароль на сегодня – "Капкан для Диониса".
– Намек на этого, что-ли? – Барбат мотнул головой в сторону крепостной стены Питаны.
– На этого.
В Понтийском царстве полагалось считать, что Митридат есть воплощение Диониса.
– А не боишься?
– Кого?
– Диониса.
– Митридата?
– Нет, того Диониса, – тессерарий указал рукой на небо.
– Не боюсь. Свободен, тессерарий!
Барбат отсалютовал и мгновенно скрылся. Север посмотрел на башни Питаны. Вспомнилось недавнее воодушевление:
"На Пергам! Захватим Митридата!"
Ага, захватили.
К полудню, когда Фимбрия предпринял первую попытку подвести к воротам таран, Север в лагере отсутствовал, с тремя десятками всадников объезжал окрестности. Когда вернулся, проехав через Десятинные ворота, первым, кого встретил, помимо часовых, оказался все тот же вездесущий Барбат.
– Командир, легат тебя зовет!
Север кивнул, спрыгнул с коня и отдал поводья Луцию. Тессерарий за минуту умудрился пересказать префекту подробности сегодняшней неудачи с тараном, используя всего три слова, в которых, однако, содержался целый ворох разнообразных смыслов. Картина происшествия прямо-таки цвела кровавыми подробностями.
На входе в палатку легата префект нос к носу столкнулся с вышедшим из нее Титом Сергием. Примипил как-то странно взглянул на Квинта и, раздраженно пробурчав себе под нос нечто нечленораздельное, привычным для себя широким шагом удалился. Север удивленно посмотрел ему вслед и вошел внутрь.
– Садись, – пригласил легат.
Фимбрия сидел за походным столиком и что-то писал на папирусе. Префект сел на складной табурет и терпеливо ждал.
– Митридат заперт в портовом городе, – Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.
