Александр Бушков - Поэт и Русалка
Они уселись. Синьор Страцци остался стоять, умильно им улыбаясь и поигрывая фальшивым брильянтом на часовой цепочке. Колыхнулась занавеска, и в гостиную впорхнули два очаровательных создания — светловолосая девушка в синем муслине и черноволосая в изумрудно-зеленом: сияя обворожительными улыбками, приседая, они подошли к новоприбывшим так непосредственно и живо, словно были знакомы давно. Барон, топорща усы, звучно крякнул с видом довольным и мечтательным.
— Позвольте рекомендовать, — маслено улыбаясь, сказал синьор Страцци с видом доброго дядюшки из старых английских романов, намеренного устроить счастье благородным юным парам. — Синьорина Тереза (светловолосая улыбнулась), синьорина Франческа (черноволосая лукаво склонила головку). А это — наши друзья, синьоры Алессандро и Алоизио, путешественники по торговой части…
Как, должно быть, оказалось заранее оговорено, Тереза без колебаний направилась к Пушкину, а ее подруга не менее целеустремленно присела на подлокотник кресла барона, взиравшего на нее со столь умильным видом — словно русский квартальный на рубль взятки, — что Пушкин всерьез забеспокоился, не забудет ли Алоизиус о долге службы. От этих мыслей его тут же отвлекли — склонившийся к его уху синьор Страцци сладеньким голоском пропел:
— Синьор Алессандро, не пожелают ли гости чем-нибудь угоститься? Девушек тоже следовало бы попотчевать… и дать им немного денег, чтобы заранее знали, что имеют дело с благородными людьми…
Не раздумывая, Пушкин вынул четыре золотых дуката и сунул ему в ладонь. Поскольку никаких предварительных договоренностей касаемо размера платы не велось, поступок был не вполне здравый — однако как нельзя лучше соответствовал принятому им на себя образу глупого богатенького молодчика, преспокойно швырявшего деньги без счета. Барон, не мешкая, внес свою лепту, небрежно бросив золотые на стол, так что они, мелодично позвякивая, раскатились по скатерти в бело-красную клетку.
Проворно сгребя деньги, синьор Страцци исчез за занавеской. Вскоре служанка внесла поднос, на котором благородным багрянцем отливало вино в хрустальном графине, золотились свежайшие апельсины с зелеными листиками на черенке, а на отдельном блюдечке были красиво уложены засахаренные конфеты.
Потом она проворно убралась, пятясь задом в знак, надо полагать, особенного почтения — вот только Пушкин, притворяясь, что всецело увлечен тонкой ручкой сидевшей на подлокотнике его кресла Терезы, краешком глаза перехватил примечательный взгляд толстухи, украдкой брошенный на них с бароном. Это был вовсе не злой взгляд, и коварства в нем не прослеживалось — просто-напросто рачительная кухарка именно так осматривает гусей в загоне, без всякой злобы или кровожадности прикидывая, кто из них еще не нагулял должного жирка, а кто вполне готов к завтрашнему обеду…
Синьор Страцци больше не появился: ясно было, фигурально выражаясь, что эта крепость отдана им на разграбление…
Франческа, с игривой улыбкой, мимоходом проведя кончиками пальцев по щеке барона, уселась за клавикорды, и, мастерски себе аккомпанируя, грациозно взметая изящные обнаженные руки над клавишами, запела какую-то итальянскую песенку. Ее голосок был таким чистым, нежным, самозабвенно увлеченным мелодией, что все подозрения на миг показались жутким вздором — именно что на миг…
«Я уже никому не доверяю, — смятенно подумал Пушкин. — Никому и ничему. Значит, это ремесло уже начало коверкать душу. Все люди вокруг — за исключением барона — представляются участниками жуткого карнавала, за человеческими лицами прячущими звериные морды… а самое страшное, что так порой обстоит и в действительности. Алоизиус мне не нравится, ах, как не нравится он мне сейчас, у него чересчур увлеченное лицо, простая душа, он может ненароком поддаться маскам… Все-таки взгляд служанки был очень уж плох — положительно, таращилась, как на гуся, откормленность опытным глазом прикидывая… Девицы пьют из того же графина, так что отравы там сейчас оказаться вроде бы не должно. В разгар веселья внезапно вломятся какие-нибудь брави со шпагами наголо? Нет, чересчур шумно, примитивно и… ненадежно, на дворе все-таки не шестнадцатое столетие, непритязательное и открытое в своей жестокости, когда даже герцогам преспокойно резали глотки посреди бела дня, на шумной улице. Наш просвещенный век предпочитает действовать зельем… Хорошо бы им оказаться обыкновенными непотребными девками… но это означает, что рухнет задуманная охота…»
Допев последнюю строфу, Франческа встала из-за клавикордов и, безмятежно улыбаясь, сообщила:
— Эту песню когда-то написал для Чечилии Галлерани Леонардо да Винчи…
— Ваш знакомый? — столь же безмятежно поинтересовался барон. — Ну что ж, есть способности у парня… Что вы все смеетесь?
Больше музицирования не было. Пушкин, перебирая тонкие пальчики несшей всякую чепуху Терезы, слушал ее вполуха, в нужных местах отвечая столь же легковесными репликами. Он стал думать, что зря беспокоился за барона — Алоизиус, перемежая свои речи комплиментами и сомнительными гусарскими шуточками, живописал прелестной Франческе, как великолепно идут у них с кузеном торговые дела, какую ошеломительную прибыль они получили, как пустили по миру два соперничающих торговых дома в Париже и один в Болонье, какие грандиозные планы готовятся претворить в жизнь, после чего, вернувшись в следующий раз, увешают Терезу с Франческой такими драгоценностями, каких нет и у великой герцогини Тосканской. Судя по этому хвастливому монологу, барон всецело сохранял деловую хватку и помнил, зачем они приехали.
В конце концов, в веселой болтовне наступило некоторое замедление и обе красотки стали обмениваться чуть удивленными взглядами. Ясно стало, что соловья баснями не кормят, и настал момент перевести знакомство в иные эмпиреи.
Пушкин встал и, глядя на Терезу с ухмылочкой, произнес громко:
— Мне отчего-то вдруг пришла фантазия осмотреть дом… Не проводите ли, синьорина?
Тереза, нимало не удивившись — наоборот, увидев в происходящем привычную определенность — протянула ему руку и увлекла в коридор, беленый, с низким сводом. Едва за ними закрылась дверь, бросилась ему на шею и прильнула к губам. Поцелуй был настолько жаркий и естественный, что вновь захотелось: пусть бы задуманное самими предприятие сорвалось, чтобы — ни зелья, ни разбойников…
Она отстранилась, взяла его крепко за руку и со смехом повлекла по узенькой лесенке наверх. Ни одна ступенька не скрипнула, несмотря на почтенный возраст… есть в этом что-то подозрительное или нет? Приспособлена ли лестница для того, чтобы по ней в нужный момент бесшумно поднялся кто-то незваный, или все подозрения — не более чем разгул воображения на фоне роковых совпадений? В конце концов, репутация синьора Страцци держалась исключительно на словах Луиджи, которого Пушкин знал не более чем пару минут…
Тереза распахнула невысокую дверцу и за руку втащила своего спутника в небольшую комнатку, где не имелось никакой мебели, кроме большой, застеленной, безукоризненно чистой постели и изящного столика возле — на нем опять-таки красовался графин с вином, на сей раз золотисто-прозрачным, и двумя бокалами.
Остановившись возле постели, скрестив руки на груди, Тереза с лукавой улыбкой попросила:
— Задерните шторы, Алессандро, я порядочная девушка и смущаюсь чересчур яркого света…
Он подошел к окну, протянул руки…
И напомнил себе, что подозрения не сняты до конца. Что наступил самый удобный момент…
Притворяясь, что всецело поглощен шторами, краешком глаза наблюдал, как очаровательная светловолосая девушка, нисколечко не меняясь в лице, молниеносным движением выхватила из-за выреза платья тонюсенькую стеклянную трубочку и одним ловким жестом опрокинула ее содержимое в один из пустых бокалов…
Недомолвок не осталось — и он испытал горькое разочарование в странной смеси с радостью оттого, что рассчитал все правильно. Когда он оборачивался, раздался тихий плеск струящегося в бокалы вина. Тереза протягивала ему один, держа свой в левой, улыбалась самым непринужденным образом, без тени порочности или коварства — так, словно сейчас состоялось наконец долгожданное свидание, венчавшее их долгий роман. «О женщины, вам имя — вероломство», — вспомнил он слова великого Шекспира.
Принял у нее бокал, поднес было к губам — Тереза следила за ним без малейшего напряжения, улыбаясь совершенно невинно — словно вспомнив что-то, резко отвел. Улыбнулся сам:
— Ты знаешь, душа моя, у меня на родине есть старый обычай… Мужчина и женщина меняются бокалами, чтобы чувства были крепче…
И преспокойно протянул ей свой бокал, другой рукой попытавшись взять тот, что она по-прежнему держала в левой руке.
