Дмитрий Ясный - Вернувшийся к рассвету
Я с облегчением разогнулся. Вроде бы всё. Топорик уложил, нож на ремне, соль со специями в боковом кармашке рюкзака, потёртый армейский спальник закреплён сверху клапана. Мясо замочено, утром переложу в банку. Скромный мангал на четыре шампура топорщится углами железных пластин у двери. Вопрос – где всё взял? Ответ – мясо на рынке заранее купил, а остальное в кладовке и на балконе было. Ведь мой неожиданно обретённый и постоянно отсутствующий двоюродный дядя – геолог. Или по документом он геофизик? А, неважно, важно, что легенда поддерживается необходимым походным антуражем. Моем руки, ужинаем и спать. Настроение так себе. Ежу понятно, что компания не моя и не в моём вкусе, но мне как-то плевать на Макса, его толстого адъютанта и прочих. Будем существовать в параллельных мирах. Пусть жрут мясо и пьют халявную водку, песнями под гитару я не их охмурять собираюсь. И не Настю. Подружка Макса хоть и куколка, но стерва редкая и с наличием мозга. Зато у неё есть подружки, что постоянно находятся в её орбите, будут и в походе. Брюнеточка Света или допустим полногрудая Аля, легкая в общении и прочем. Ага, со мной полностью согласны низы – Аля предпочтительней. Хорошо, когда желания совпадают.
На часах было шесть сорок, когда я вышел из метро на Курском. Нужная мне, то есть нам, электричка отправлялась в семь тридцать пять. Ровно пятьдесят пять свободных минут. Перестарался я с ранним подъёмом. Народу почти никого нет, пусто. Одиннадцатое мая, воскресенье. Кто хотел или кому было надо, уехали на дачи и садовые участки ещё вечером девятого. Вернутся усталые, довольные, пахнущие землей, срезанными сорняками и перегаром. Так что сейчас лишь человек десять кучками стоят у стеклянных стен вокзала, патруль семечки грызёт, рядом с ними воркуют голуби. Мороженщица, зевая, расправляет накрахмаленную наколку. Непривычное зрелище, обычно продавщиц из вокзального буфета раньше девяти утра не увидишь. Жестяной лоток надежно устроен на передвижной тележке и истекает каплями на боках под лучами утреннего солнца. Широкий брезентовый ремень для переноски лотка грозно свисает спереди, поблескивая медными пистонами, так и кажется, что это донышки патронов. Эх, мороженное это замечательно, особенно пломбир. Не устою и не собираюсь, куплю обязательно. Прислонив чехол с гитарой к бетонному кубу напротив входа в вокзал, поправил лямку рюкзака и откусил поджаренную часть ободка вафельного стаканчика. Вкусно хрустнуло. Хорошо. Милиционерам надоело кормить голубей, и они сдвинулись с места, неуклонно забирая в сторону мороженщицы. Верное решение.
– Дима, салют!
– Олин, здорово! Чё, давно ждешь?
Я завертел головой, пытаясь одновременно отследить источники приветствий с разных сторон. Макс приехал со своей принцессой на такси, Ларин с Олегом и Алей со Светкой на метро. С ними ещё три незнакомые девчонки, сутуловатый дрищ с заложенными за уши длинными патлами и две шкафообразные носатые фигуры. Близнецы Качко. Эти то, что здесь делают? Рюкзаки за плечами, сапоги с завернутыми голенищами, штормовки один в один как у меня, только на три размера больше. Ясно, эти спортсмены идут с нами в поход. Плевать, не смертельно, но мороженное стало почему-то уже не такое вкусное.
– Привет, народ! Идём билеты брать?
Скинулись по пятьдесят пять копеек, всё-таки седьмая зона. Дрищ самодовольно продемонстрировал проездной. Близнецы сдали в общий котёл рубль и набычились, десять копеек в кассе за них доплатил Макс. В электричку загрузились под песню Малежика, что рассказывал о мармеладном короле. Магнитофон был у Ларина, двухкассетник 'Филипс' в серебристом пластмассовом корпусе. Нёс он его за перемотанную синей изолентой ручку словно знамя, нежно и строго. На покусившегося на магнитофон дрища он посмотрел так, что тот на секунду запнулся и заработал кулаком между лопаток от одного из близнецов. Вроде бы от Артура. Тоже, очень интересные товарищи. Вместо того, что бы изнашивать в институте физкультуры майки с надписью 'Динамо', братья крушат микроскопы и превращают на лекциях в стеклянную пыль предметные стёкла и мензурки. Впрочем, после того, как они разбили подряд две бутыли Вульфа на пять и два с половиной литра, зачет за лабораторные работы им ставили автоматом. Короче, их присутствию на факультете объяснения я найти не могу и не пытаюсь. Ага, ну наконец-то! Кассетник у Ларина отобран и печального Малежика сменяет Тото Кутуньо с его бессмертным 'Я – итальянец'.
'Доброе утро Италия, доброе утро Мария, с глазами полными печали. Позволь мне спеть, что я горд тем, что я итальянец'. А я горд тем, что я русский. И когда-нибудь кто-то об этом споёт. Обязательно споёт.
За двойным стеклом окна мелькали деревья, шлагбаумы железнодорожных переездов, прикрытые пыльной листвой стены домов. Стальные колеса электрички мерно постукивали, словно подбирали мотив для ещё не существующей песни.
Костер потрескивал сучьями, облизывая огненнымязыком котелок с похлёбкой и чуть дымил. Не смотря на то, что я постарался лапник, принесённый близнецами Качко, откинуть подальше от костра, очкастый дрищ, то есть Петр Сафронов, не ленился таскаться за ним. Девчонки, хихикая и постреливая глазами по сторонам, возились у палатки, нарезали хлеб, шушукались, бренчали эмалированными мисками. Шашлыками занимался Ларин под чутким руководством Макса. Братья-боксеры сначала тоже пытались поучаствовать в процессе, но почти сразу переключились на пиво – к водке их не подпускала Настя – и сейчас, раскрасневшиеся, азартно рылись в рюкзаке. Грязные от маринада руки они кое-как оттерли лопухами и об штаны. Нравились они мне всё меньше и меньше. Сперва вроде бы ничего, парни как парни. Здоровые, веселые, по-молодецки таскающие кучи сучьев с обязательными 'бля' или 'ёб ты', вбивающие колышки палаток. Сумки девчонок на перроне без разговоров взвалили себе на загривки и, позвякивая бутылками с 'жигулёвским', пёрли до самой поляны.
Однако, не зря Макс поляну нахваливал, хорошая поляна. Аккуратный зелёный овал в лесу был тщательно оборудован для отдыха на лоне природы. Кто-то выкопал глубокую яму под мусор, прикрыв сверху щитом. Не поленился привезти с собой под вертел рогатки из арматуры. Натащил и аккуратно уложил вокруг кострища несколько пиленных на полутораметровые чурбаки, ободранных от коры брёвен. Топором вырубил грозного лешего из разлапистого пня. Или кикимору, это если с боку смотреть. Мне на поляне понравилось. Близнецам нет. Расположение импровизированных сидений их не устраивало. Скинув штормовки, они принялись таскать их туда-сюда и к ёлке. Когда я вернулся от родника с водой, они перекладывали их по второму или третьему разу, сердито сопя под неодобрительными взглядами остальных. Я молча обогнул вспотевших от работы носорогов, только еле заметно поморщился от сильного запаха пота. Если кому-то очень хочется бессмысленно таскать тяжести, то это его личное дело. Канистру с водой у меня отобрали девчонки, а Аля тут же отправила за дровами. Хорошая будет кому-то жена. Чётко знает, кого можно запрячь, а к кому пока лезть не стоит. Да и взгляд её, обращенный на очкастого Сафронова и Ларина мне понравился – жалостливый такой, бабий. Мол, ну не этих же убогих за дровами посылать? И это правильно, нам только колото-рубленных ран тут не хватает – до электрички километра три-четыре, на дверях станционного медпункта здоровый замок, а в стеклянной будке на перроне ни трубки телефонной, ни самого телефона. Лучше я один за топливом схожу, прогуляюсь. Если нужна будет помощь в транспортировке, позову этих слонов в застиранных футболках. Его высочество Макса я беспокоить не собирался – занят Макс был очень важным делом – демонстрировал себя и свои достоинства перед девушками. Дело важное и нужное, пусть юноша тренируется, пригодится в жизни.
– Мальчики! Кушать!
Замечательные слова и главное вовремя. Утренние бутерброды с вокзальной мороженкой давно канули в лету и мой желудок недовольно порыкивал. Обжигающе горячая переваренная гречневая каша с мясом, поджаренный до обугливания краёв на костре хлеб, настоявшийся чай из китайского термоса с танцующим журавлём. Замечательно, просто превосходно. Вечером шашлыки, песни под гитару, закат, комары, сон на свежем воздухе и утреннее пробуждение под трели пернатых. Романтика. Чёрт, а вот 'Поморин' я забыл! Зубную щётку и мыло взял, а пасту нет.
– Эй, Олин! Для аппетита полста грамм будешь? Холодная!
– Нет, спасибо. Я вечером, под шашлыки.
– А счас чё? Боишься, декан за кустом сидит?
Громкий ржач на два голоса. Это Артур и Эдуард Качко. М-да, претензии непонятно на что у их родителей зашкаливали. Вот какие они, на хрен, Эдуард с Артуром? Федя и Петя чистопородные, образцово-показательные.
– Так он там и сидит. Вон край блокнота торчит, и оправа очков сверкает.
– Где? – Артур резко оборачивается, его рука непроизвольно прячет кружку с водкой. У нашего декана недобрая слава и его ежедневник в черной обложке известен всем на курсах. Попадать на его страницы было чревато – три галочки напротив фамилии и здравствуй, родная Советская Армия. Были прецеденты. Или морфлот, это уж как кому повезёт. На жалобы и уговоры родителей студентов декан внимания не обращал, мужчина он был правильной закалки, полковник медслужбы запаса. Правда, звонки 'сверху' некоторых студиозусов спасали. Время такое.
