Алексей Кулаков - Наследник
«Похоже, хоть Михалыч борозды и не портит, но пашет все же неглубоко».
Горница с больной на женской половине, куда его привели, предварительно задержав неторопливой дегустацией хозяйского сбитня и осторожными расспросами, встретила царевича сильным запахом ладана. А еще каких-то женских притираний (или духов?) и тонким привкусом химии от «чудодейственных» микстур и пилюль штучного приготовления – свежего же воздуха в этой ядреной смеси обнаружить не удалось.
«Так, медицина оказалась бессильна, и больная продолжает жить… Господи, как высохла-то!»
Увидев боярыню, царевич наконец понял, зачем его так долго мариновали, – чтобы челядинки успели принарядить и чуть подкрасить свою госпожу.
– День добрый, Анастасия Дмитриевна.
Видя, как женщина медленно набирает воздуха для ответного приветствия, мальчик ее упредил:
– Говорить не надо.
Сняв перчатку с правой руки, он очень мягко коснулся головы:
– Так легче? Вот и хорошо.
Развернув ладонь, он неспешно повел ее от шеи и до ступней, совершенно не смущаясь тонкой пуховой накидкой, не позволяющей увидеть ничего, кроме очертаний тела. Закончил, немного помедлил и повел рукой в обратном направлении, остановившись на животе. Опять продолжил, а дойдя до головы, пренебрегая хозяйскими обидами, спокойно убрал в сторону волосник[99] и пропустил между пальцами редкие ломкие пряди.
«Отравление, да какое сильное! Печень, суставы, желудок, кишечник, даже в волосах есть следы. Специально ядом потчевали или?..»
Муж болящей, она сама и ее доверенная челядинка внимательно и с надеждой смотрели на глубоко задумавшегося царевича. Вот он еще раз провел рукой над животом, затем легонько мазнул кончиками пальцев по женской щеке и подошел к единственному маленькому окошечку, забранному бычьим пузырем. Всмотрелся в беловатый след, поднес руку еще поближе к окошку и недовольно дернул бровью. После чего одним слитным движением вытянул из-за пояса кинжальчик и полоснул острием по мутной пленке пузыря.
– Белила?
Глянув сначала на хозяйку, а потом и на хозяина, челядинка осторожно подтвердила:
– Они самые.
– Дай.
Приняв от служанки увесистую серебряную коробочку, мальчик ее открыл, полюбовался на содержимое и равнодушно вернул обратно, заинтересовавшись остатками лекарственных препаратов. Осторожно понюхал горлышки миниатюрных кувшинчиков, разломил одну из трех оставшихся пилюль и опять недовольно поморщился.
«Ну да, как я мог подумать, что пилюльки не из сулемы! Она да ртуть – две чудодейственные панацеи от доброго доктора Арнольда Линзея, коими он и мертвых поднимает на ноги. Конечно, если от такого не умер, остальное уже не страшно. А тут что? Хм… этот состав, пожалуй, мне незнаком».
Вылив несколько капель непонятного отвара себе на ладонь, а потом их же и лизнув, десятилетний целитель вначале задумался, а потом спросил:
– Кто готовил это лекарство?
Боярин от такого простого вопроса неожиданно замялся. Глянул на жену, на дверь и все же ответил, правда, на удивление тихо:
– Коренщик[100] один, мне про него верные люди подсказали…
– Как его найти?
– Да уж никак, пропал месяца два тому.
– Ты помог?
От такого прямого вопроса Захарьин опять замялся, потом удивился, затем почувствовал гнев… Который странным образом пропал, стоило царевичу подойти ближе – так, чтобы стали отчетливо видны его глаза. Успешно подавив несвоевременное желание перекреститься, Василий Михайлович ответил чистую правду:
– Не успел.
Сразу потеряв весь интерес к продолжению разговора, наследник взял в руки несколько снадобий, пудреницу и напоследок прихватил свинцовый гребешок, коим боярыня расчесывала и одновременно подкрашивала свои рыжеватые волосы. Вернувшись к постели больной, он аккуратно присел на краешек и опять приоткрыл шкатулку со свинцовыми белилами:
– Это медленный яд. Употребленный один или даже несколько дюжин раз – никак не сказывается. А при постоянном пользовании напитывает своей отравой все нутро и кости, портит Богом данную красоту, старит кожу и способствует рождению юродивых детей. Или НЕ рождению.
Из рук страшно побледневшей челядинки звучно упало что-то мелкое, но в то же время достаточно тяжелое, посинели губы у хозяина дома, – а Дмитрий вместо шкатулки подхватил гребешок:
– Такой же яд, как белила.
На затянутую в перчатку ладонь легли два бугристых шарика:
– Сулема, из коей состоят пилюли, в чуть большем количестве есть страшный яд, смерть от которого хоть и быстра, но весьма мучительна. Любит тебя Господь, Анастасия Дмитриевна!
Едва слышно булькнул невзрачный глиняный кувшинчик, задетый указательным пальцем:
– Настойка на киновари есть яд. Слабее сулемы, но сильнее двух первых. Теперь ты поняла, что с тобой?
Две мокрых дорожки пролегли от ее глаз.
– Да. Скажи, я буду?..
– Божией милостью и волей отца моего ты будешь исцелена. Но не сразу – уж больно тяжел твой недуг, боярыня.
Чуть повернув голову к еле дышащей челядинке, малолетний лекарь негромко распорядился:
– Чарку теплого молока. Бумагу, чернила и перо. Быстро.
Суета поднялась нешуточная – благо за дверью подслушивала почти вся боярская дворня. Ну, может, и не вся, но уж половина точно.
– Болезную перенести в другое место, чтобы никакой духоты. И больше солнечного света.
Затребованные канцелярские принадлежности доставил почему-то один из постельничих сторожей. Отдал хозяину дома, одновременно скользнув по горенке быстрым взглядом, уважительно поклонился и исчез, а боярин с нарастающим удивлением смотрел, как четвертушка бумажного листа покрывается непонятными знаками. Впрочем… Напрягая в легком сумраке комнаты свое заметно сдавшее в последние года зрение, он все же смог разобрать закорючки латыни, а за его спиной в приоткрытую дверь тихонечко просачивались ближние домочадцы.
– Эти травы можно купить у царского аптекаря Аренда Клаузенда. Понадобятся через три дня…
Влетевшая с кувшином горячего молока и небольшой чарочкой служанка буквально светилась от надежды на то, что хозяйка оправится от яда и будет жить.
– Готово, царевич-батюшка!..
«Определенно, это новое слово в титуловании членов царской семьи. Или старое, но хорошо забытое?»
Приняв полную до краев чарочку, он проверил, достаточно ли пригодно молоко для питья, и трижды перекрестился на иконы.
– Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое…
Перекрестив и чарку, он поднес ее к губам боярыни, а догадливая служанка тут же приподняла голову своей госпожи.
– До дна.
Подождав, пока кончится молоко, Дмитрий положил руки на живот хозяйке терема и прикрыл глаза. Минута, другая, а потом слегка порозовевшая и отчетливо налившаяся жизнью Анастасия Дмитриевна удивленно пожаловалась:
– В нутрях словно бы печет?!
Десятилетний мальчик слабо улыбнулся и обнадеживающе заметил:
– Не болит только у мертвых.
Еще минут через пять он убрал руки с живота, встал и немного потянулся:
– А теперь все прочь, кроме тебя.
Дернувшаяся было на выход личная служанка боярыни осталась на месте. Как, впрочем, и сам боярин Захарьин.
– Что именно тебе непонятно в моих словах, Василий Михайлович?
Явно прикусив язык, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, хозяин дома покорно ушел отводить душу на скопившейся за дверью челяди, – а наследник поправил сбившийся рукав своего кафтана и заметил:
– Сейчас молоко пойдет наружу. Это хорошо, потому что в него я вытянул яд. Вернее, его малую часть. Может вернуться дурнота, но уже к вечеру тебе полегчает… Завтра я вновь навещу тебя.
Увидев, что ее целитель собрался уходить, боярыня Захарьина с усилием сглотнула и слабо шевельнулась:
– Спаси тебя Бог, Димитрий Иванович!..
Оставив в горенке сотрясающуюся в спазмах тошноты хозяйку и ее служанку, что-то тихо причитающую с бадейкой наготове, царевич вышел за дверь и тут же ее прикрыл, прямо перед посунувшимся было войти Василием Михайловичем – вовремя, потому что даже через толстую створку донеслись весьма характерные звуки.
– Не стоит смущать ее своим присутствием, ей и без того плохо.
Больше не задерживаясь, наследник зашагал на выход, старательно сохраняя на лице легкую отстраненность, «не замечая» шепотков и взглядов дворни, а также топота дворцовой стражи впереди и позади… Душа Дмитрия буквально пела от радости: во-первых, лечить ему НРАВИЛОСЬ. Во-вторых, его наконец-то начали отпускать «погулять» за пределы кремлевской стены.
«Ну и в-третьих, – после сегодняшнего представления пойдет такая волна слухов, что мало никому не покажется!»
