Роман Юров - Чужие крылья.
- Летчик? - глаза у него округлились, когда он раскрыл трофейные немецкие документы. - Братцы, да мы шпиона взяли.
- Виктор хотел было оправдаться и сунул руку достать свои документы из гимнастерки. Но Михайлов резко взмахнул рукой и впечатал рукоять пистолета ему в лицо. Уставший и измотанный долгим переходом Саблин едва успел увидеть его замах, как мир провалился в кровавую муть…
В себя пришел он позже, лежа на дне окопа. В голове гудело, перед глазами проплывали разноцветные пятна, а к горлу подкатывал тошнотный ком. От сильного головокружения, хотелось наблевать прямо на обступившие его ноги в клешах с замызганными ботинками.
Между тем, над его телом шли ожесточенные дебаты. Двое моряков предлагали его быстренько расстрелять, другие двое упирали на то, что расстрелять всегда успеют, а для начала неплохо бы показать шпиона начальству. Высокий моряк, что с хриплым голосом, пока хранил молчание, изучая немецкие документы, бросая на Саблина задумчивые взгляды.
- Я швой, - Виктор решил не сдаваться, получить пулю от своих, решительно не хотелось. - Старший сержант Шаблин… што двенадшатый иштребительный полк… шбит над Мариуполем… 9 марта… перешек фронт ношью…документы не мои… немца заштрелил… трофейные.
Слова давались с огромным трудом, рот был полон крови, разбитые губы онемели . Во рту что-то было не так. Он сплюнул кровь и вместе с кровью вылетели осколки зубов.
- Шука! Ты мне шубы выбил! - Злость и обида придали сил, он поднялся на ноги и с короткого размаху, как учил Шишкин, зарядил Михайлову по морде. Тот отлетел в дальний угол и затих, а на Виктора накинулись уже вчетвером. Он пытался отбиваться, успел хорошенько врезать в глаз высокому моряку, но кто-то сбоку заехал ему прикладом в голову и мир снова померк.
Некогда беленый, но теперь покрытый копотью потолок был весь в трещинах. Это было первое, что Виктор увидел, открыв глаза. В голове было удивительно пусто, тело казалось неподъемным, все ныло. Губы пульсировали болью, а во рту ощущался привкус крови. Он лежал, как и был одетый, в сапогах, на чем то твердом. Попытка подняться добавила резкую боль за ухом, заныли ребра, а мир вокруг начал плавно покачиваться.
В комнате, он был не один. За столом, у окна, в одних подштанниках, сидел тот самый длинный моряк, и пытался бриться, рассматривая себя в осколок зеркала, болезненно морщась при каждом движении. Один глаз у него основательно заплыл, наливаясь синевой.
- О, очнулся, хороняка. - Моряк скосил на него здоровый глаз, - Ну, раз глазами лупаешь, значит, жить будешь…
- Где я? - Головокружение начало проходить и Виктор уселся на жесткий топчан. Комната была маленькая, с двумя топчанами и маленьким, похожим на вагонный, столиком. Второй топчан, на котором восседал моряк, был застелен белой тряпкой. Приглядевшись, Виктор узнал в ней остатки своего маскхалата.
- У своих. - моряк закончил бриться и теперь аккуратно вытирал лицо полотенцем. - В Матвеево-Кургане, аккурат в расположении геройской 76 бригады морской пехоты. А еще точнее, в кубрике отделения старшины первой статьи Хряща Семена Власовича. То есть меня. Осознал?
- Значит, все-таки дошел, - несмотря на боль, губы растянулись в улыбке. - Я уш думал вшо. - он потрогал разбитые разбитое лицо, губы распухли варениками, один глаз заплыл, трогать нос было страшно. Во рту недоставало двух передних зубов, осколки больно ранили изрезанный язык, движение челюстью тоже вызывало боль. - За шо вы меня так?
- А чего ты, падел, дерганый такой? - Хрящ непроизвольно потер подбитый глаз. - Зачем за пазуху полез? У нас братва нервная, думали ты за гранатой… и вообще… Ты зачем на Ваську кинулся? Из-за зубов? Подумаешь, выбили, дело житейское, - он довольно осклабился, демонстрируя золотую фиксу.
- Будешь тут дерганый, два дня от немшев бегал. Как за жайшем гонялишь…
Невдалеке громко ухнуло, хата вздрогнула и с потолка посыпалась белая пыль вперемешку с глиной.
- Не дрейфь, авиация. - Хрящ, с видом превосходства, посмотрел на испуганно присевшего Виктора. - Это немчура с минометов обстреливает. Сейчас они, с пяток мин кинут и успокоятся.
И действительно, чуть подальше, с небольшим интервалом ахнули еще четыре взрыва, и наступила тишина.
- Видал? - В голосе Хряща было такое торжество, как будто немцы стреляли по его приказу. - Я этих скотов уже хорошо изучил. Первый раз еще под Одессой в штыки ходил. Сам-то давно на фронте?
- Ш октября. - Из-за боли Виктор старался говорить короткими фразами. - На МиГе летаю. Шбил трех лишно. И одного в хруппе. А шбили как? Мы вдвоем на пару мешшов напали, одного сбили, второго дишимали уше. Тут еще пара. Не увидели… Как врежали, я шражу загорелся. Прыгнул. Вот теперь тут…
- Ну силен, - в голосе у моряка скользнули уважительные нотки, - я так сразу подумал: - “Откуда у простого сержанта орден? Ведь не за красивые глаза? За малым не угробили хорошего человека. А ведь, говорила мне мама: - “Сема, не спеши. Успеешь” - он подмигнул Виктору здоровым глазом. - Ты, кстати, где финку так закровянил?
Только сейчас Виктор увидел, что на столе лежит все его имущество с документами. Выслушав рассказ, Хрящ недоверчиво скривился и замолчал задумавшись.
- Полуянов, - крикнул, наконец он в соседнюю комнату, - ротному передай, летун очнулся. Он с тобой поговорить хотел, - понизив голос, сообщил он Виктору. - У него брат летчик, тут где-то, воюет. Если бы не ротный, то тебя на месте кончили бы. Это уже потом увидали твой орден и документы.
- Там это, - Виктор вдруг вспомнил прошедшую ночь, - возле немцев, наш, раненный. Кричал так… Я не шмог найти… немцы штреляют, ракеты…
- Мда, - Хрящ сразу помрачнел и сгорбился. - Может, и вытащили его. Сегодня всю ночь раненных выносили. И мы лазили и местные помогали. Много братушек полегло. Три дня на эту гору проклятую… - он замолчал и сердито сопя, принялся сворачивать самокрутку.
Ротный пришел вскоре, он был невысокий плотный, с забинтованной головой. Сквозь повязку пробивался роскошный чуб.
- Здорова сержант, - выглядел ротный смертельно уставшим, но старался держаться бодрячком. - Ты старшего лейтенанта Алексея Николаева знаешь? На чайке летает. - Грустно вздохнул, услышав ответ, начал было пытать Виктора, что он увидел в немецком тылу. Саблин принялся излагать историю похождений, ротный на пару с Хрящом хмыкал, недоверчиво посмотрел на оставшиеся невредимыми трофейные летные очки. Только когда Виктор рассказал, как Людка сдала его немцам, принялся ругаться: - Вот же б…. Муж, наверняка, в армии, а жена… Ладно, толку нам, от того, что ты видел роту немцев и два пулемета никакого. Отдыхай пока.
- Хрящ, накормите человека и, как стемнеет, отправьте в тыл. Да, еще, - голос ротного приобрел командные нотки - Старшина первой статьи Хрящ, вы назначаетесь командиром третьего взвода. Через полчаса доложите мне о наличии бойцов, оружия и боеприпасов.
И он ушел, провожаемый печальным взглядом новоявленного комвзвода.
- Пропал Сема Хрящ, - театрально запричитал он, как только за командиром закрылась дверь. - Совсем пропал. Говорила мне мама, - “Сема, не ходи на флот, пропадешь”.
Он торопливо оделся и выскочил на улицу. Виктор снова было задремал, как явился хмурый фельдшер. Весь серый от усталости, с глазами красными от недосыпа, он скорее напоминал ожившего покойника, чем живого человека. Однако дело свое знал туго, быстренько размотав тряпки, глянул на раненную ладонь. По мнению Виктора, выглядела рана страшно. Пуля прошла наискосок, прямо по одной из линий, толи “жизни”, толи “судьбы”, разорвав кожу и вырвав кусок мяса. Теперь она воспалилась, края почернели и разбухли, сама рана сочилась сукровицей. Однако фельдшер лишь хмыкнул и принялся ковырять в ране пинцетом. У Виктора от такого обращения потемнело в глаза, от боли он едва не сломал остатки зубов, но тот уже ловко бинтовал ему кисть.
- До свадьбы заживет, - хмуро буркнул фельдшер, завязывая бинт. - Как подстрелили? Ствол отбивал? Ну, похоже на правду, а то ожог… характерный… - с этими словами, не прощаясь, он вышел, оставив Виктора в одиночестве.
Спать уже не хотелось. Потревоженная рана горела огнем, пустой желудок требовал еды. Кряхтя как старик, охая, тревожа отбитые места, Виктор кое-как поднялся. Его имущество лежало на столе, и он распихал документы и пистолет по карманам, а потом долго оттирал финку от крови. Судя по часам, было уже пять вечера. “Хорошо, что часы не разбили и не украли, - подумал он - жалко было-бы, хорошие часики”. Вспомнив про трофеи, он сунул руку в боковой клапан и с удивлением нащупал там флягу. “Вот это моряки лопухнулись, - обрадовался он, встряхивая почти полный трофей, - Да они свои тельняшки съедят, ели узнают”. А вот браслета на месте не оказалось, впрочем, Виктора это не расстроило.
В соседней комнате слышалось тихое позвякивание, приглушенный писк и негромкие детские голоса. Он, заинтересованно, заглянул. Комната была похожа, с таким же земляным полом, потрескавшимся потолком, но была куда больше, с двумя окнами и печкой, у которой возилась женщина. Явно чужеродными элементами в этой комнате были двое грубо сколоченных деревянных нар. На одних из них, на нижнем ярусе, завернутый с головою в бушлат, спал моряк. Зато под другими, увлеченно играли трое ребятишек лет трех-пяти. Игрушками у них были разнокалиберные и гильзы и потрепанная тряпичная кукла. Виктор удивленно протер глаза, линия фронта, трупы, постоянные обстрелы и мирно играющие на полу дети не укладывались в голову. Дети, увидев его, прекратили игру и настороженно принялись рассматривать, поблескивая бусинками любопытных глаз.
