Сергей Артюхин - На прорыв времени! Российский спецназ против гитлеровцев
Дуэль звена Голенко с неизвестным противником продолжалась уже довольно долго. Никита понятия не имел, что ему противостоит экипаж самого Курта Книспеля, одного из лучших танкистов Вермахта.
— Двенадцатый, я Орел-Два, как слышите? — голос в радиостанции принадлежал летчику, барражирующему сейчас над этим районом.
— Я двенадцатый, слышу вас хорошо.
— Танкеры, ваш друг в четырехстах метрах от вас, на два часа, как поняли? — в голосе пилота явно слышалась снисходительность.
— Четыреста метров на два часа, вас понял, — Никита, будучи максимально сосредоточенным, не стал реагировать на небольшое высокомерие летуна.
Развернувшийся к противнику лбом советский танк неторопливо стал объезжать невысокий холмик, за которым как раз и прятался противник.
«Сейчас, сейчас, еще чуток», — мысли гвардейского танкиста не отличались в этот момент оригинальностью.
Несмотря на постоянное ожидание появления вражеского танка, тот все равно успел выстрелить первым. Но броня «Иосифа Сталина» выдержала. Стодвадцатидвухмиллиметровая пушка рявкнула в ответ. Попадание! Башню четверки перекосило, сорвав с погона. Откинулся люк. Из танка с трудом вылез человек. Он явно был ранен.
БМП «Лаврентий Берия» с пехотой на броне, держащаяся в отдалении, стремительно подъехала к разбитому танку. Танкист особо и не сопротивлялся своему взятию в плен.
Путь на Мариенбург более ничто не преграждало. Особая Армия рвалась вперед, словно спущенная со сворки гончая…
18 апреля 1942 года, вечер
Москва, Лубянка
— Насколько хорошо ваше знание португальского, товарищ старший лейтенант? — уставший Стольнин не ожидал такого вопроса, совсем не ожидал.
Узнав, что его путь лежит на Лубянку, Василий напрягся. Но, увидев в светлом кабинете, куда его привели, спокойного генерала Ледникова, снова расслабился. И тут такой неожиданный, мягко говоря, вопрос.
— Ну, э, я…
— Старший лейтенант, у нас есть пометка в вашем личном деле, что вы изучали португальский. Это так?
— Ну да. Но это еще в школе было, ну и в академии потом чуть-чуть. Просто я уже давно ничего не повторял, и язык подзабыл довольно капитально.
— Но знания у вас базовые есть. И это хорошо. С завтрашнего дня с вами будут усиленно заниматься специально назначенные товарищи, поднимать, так сказать, ваш уровень, — полковник уверенно кивнул головой.
Стольнин непонимающим взглядом посмотрел на Ледникова. Тот, с подбадривающей улыбкой, сказал:
— Я полагаю, Павел Сергеевич, нам надо бы объяснить старшему лейтенанту, что происходит.
— Конечно, товарищ генерал армии. Вы, товарищ Стольнин, получите особое задание в одной стране…
— В, мать ее, Бразилию поедешь, — перебил полковника Ледников.
— Я? Но зачем?
— Это, Стольнин, тебе еще расскажут. А пока — свободен. Иди, отдыхай. У тебя предстоит напряженная неделька. А то может и две. Так что шуруй.
— Так точно, товарищ генерал армии, — отдав честь, старший лейтенант вышел из кабинета, где его уже ждал офицер из НКВД. Знаком показав Василию, чтобы тот следовал за ним, энкавэдэшник отправился к выходу. Все еще удивленный Стольнин отправился вслед. Его ждала специальная база в Подмосковье и недели усиленных тренировок…
19 апреля 1942 года
Г. Дебрецен, Венгрия
— Саня, держись!! Держись, понял! Не смей помирать! — рядовой Алексей Тлиев с бессилием смотрел на раненого товарища, находящегося, казалось бы, так близко — всего-то десятка полтора метров. Вот только эти метры простреливались парой пулеметов и минимум десятком винтовок. Потому любая попытка высунуться из-за угла дома могла привести к фатальному знакомству с десятком-другим пуль.
Раненый солдат не добежал до спасительного угла всего пару метров и теперь лежал за мусорным контейнером, набитым камнями обрушившейся стены. Этот долбанный Т-образный перекресток стал серьезным препятствием для одной из рот батальона.
Васильев за последние месяцы видел такое уже не раз. Получив на днях звание майора, он совсем этому не радовался. Пройдя с боями половину Румынии, войска Третьего Украинского фронта буквально ворвались в Венгрию. Среди этих войск была и дивизия, в которой воевал Леонид.
Но сейчас его мысли были совсем не об этом. На этот раз надо все же попытаться спасти солдата.
— Охлопков! — майор знал, кого надо звать. Якут был одним из лучших бойцов батальона, если не лучшим.
— Я!
— Живо найдите мне пару покрышек. И еще чего-нибудь чадящего.
— Дымовой завесой будем улицу прикрывать?
— Да. Исполняй.
— Есть, — вскинув руку к голове, старший сержант умчался искать покрышки, прихватив с собою несколько солдат.
Вернулись они довольно быстро, прикатив с собой даже не две, а все четыре шины.
Охлопков аккуратно плеснул внутрь бензина. Тлиев и еще один солдат грузинского вида, фамилии которого Васильев не помнил, поднапрягшись, катнули шину на середину улицы, что вызвало еще один шквал выстрелов.
Васильев, поджигая самодельным факелом в виде тряпки, обмотанной вокруг кривой ветки, выломанной из рядом стоящего деревца, уже вторую покрышку, громко прокричал:
— Бергоев, держаться! Это приказ! — черт, ну почему у них нет хотя бы легкого танка?
Занявшиеся покрышки начали заполнять улицу черным дымом. Еще чуть-чуть — и можно будет рискнуть. Отвратительная вонь горящей резины лишь подстегивала советских солдат. Тлиев весь подобрался, готовясь к рывку, когда контейнер с камнями взорвался — постаралась пушка, неизвестно каким образом попавшая в далекую цель. И приготовившийся бежать солдат, и раненый Бергоев умерли практически одновременно, став еще одними жертвами этой жестокой войны.
Десять минут спустя у перекрестка появились советские танки — звено КВ — быстро уничтожившие немецкий взвод.
Перемазанный кровью Васильев, закрыв глаза убитому осколком Тлиеву и вытащив из под камней мертвого Бергоева, подобрал их документы. Больших почестей павшим солдатам Леонид оказать не мог — городские бои только начались…
20 апреля 1942 года
Берлин, Штаб резерва сухопутных войск
— Господин генерал, для меня честь встретиться с вами, — сказал молодой человек в форме Вермахта, пожимая протянутую руку Людвига Бека.
— Граф Штауфенберг, я тоже рад встрече с настоящим героем войны.
Воевавший на советско-германском фронте Клаус фон Штауфенберг получил, как ни странно, гораздо больше возможностей проявить себя, чем в первоначальном варианте истории. Отличившись в Варшавских боях, подполковник, получив похожее ранение (разве что потеряв не руку, а только пару пальцев) и будучи отправленным в тыл, занял все ту же должность начальника штаба армии резерва.
— Полковник, если вы сможете прибыть на небольшой ужин в моем доме, я буду этому действительно рад, — генерал Бек возлагал серьезные надежды на этого парня.
— С радостью приму ваше предложение, герр генерал-полковник.
Поговорив еще пару минут, вояки расстались, довольные друг другом.
«Штауфенберг может помочь нам с нашим планом. Он очень важен», — Бек уже начал придумывать, как использовать подполковника в попытке переворота…
21 апреля 1942 года
Майор Антонов, улыбаясь и насвистывая что-то непритязательное, вышел из штаба. Жизнь налаживается! Вчера получил письмо от Насти, находящейся в порядках наступающей Особой Армии не так уж и далеко от майора, а сегодня, наконец, выбил разрешение на участие в операции.
Он будет командовать несколькими группами, чьей целью станет один из аэродромов Люфтваффе. Именно оттуда попробуют смыться генералы окруженных частей Вермахта. Не все конечно. Но и тех, что будут пытаться — вполне достаточно командованию.
Еще пару часов спустя двадцать человек внимательно слушали своего командира.
— Значит так. С сутью задания всем все понятно, так? — Владимир внимательно посмотрел на своих спецов. — Вопросы?
— Что с оружием? Вроде говорили, что с новым пойдем? — спросил старший лейтенант Береза, приглаживая влажные еще после душа волосы.
— Ага. Ну, это для них новое. «Калаши», РПГ — правда, только вторые, — пулеметы те же, ПД, которые ПК. СВТэшки с оптикой еще будут.
— Когда выходим? — вечно хмурый Абдулов выглядел сегодня еще более недовольным.
— Завтра в десять вечера. Еще вопросы?
Вопросов более не последовало. Распустив отряд готовиться к завтрашнему выходу, Владимир уселся писать Анастасии ответ. С каждым разом у него получалось все лучше — первые письма походили скорее на большие эсэмэски. Самое трудное было не ставить смайлики — в некоторых случаях они так и просились на бумагу.
22 апреля 1942 года
Атлантический океан, линкор «Южная Дакота»
