Попытка возврата - Владислав Николаевич Конюшевский
Угостив его столичным «Казбеком», поинтересовался:
— Что, шпиона очередного поймали?
— Ворюга. Детали с завода таскал и на дому чего-то химичил. Взяли с поличным. Сначала вроде смирный был, а теперь, гляди-ка, раздухарился. Ну да ничего. Если его сейчас не прибьют, уму-разуму обучая, то все равно — по законам военного времени стенка этому паразиту обеспечена.
Я курил, вспоминая борзого беглеца, и думал, чем же он мне понравился. Дерзостью, наверное. Надо же, решился на сопротивление, причем в самом, можно сказать, логове местных гебешников. А теперь этого прыткого пацана просто к стенке прислонят. Мы в группу таких вот шустрых по крупицам собираем, а здесь их шлепают почем зря… И дерется он неплохо, вон как допрашивающих уделал, даром руки зацоканы за спиной были. Все-таки надо бы его повидать. Поэтому, раздавив окурок каблуком, спросил у капитана:
— Дашь с ним пообщаться?
— Хоть сейчас. Пойдем только побыстрее, пока ребята из него душу не вытрясли.
Успели вовремя. Парень лежал на полу, а ребята с хеканьем вышибали из него уже, наверное, остатки души. Капитан жестом прекратил веселье и приказал привести подследственного в чувство. Привели, облив водой из ведра и усадив на табурет, оставили нас наедине. Расхититель социалистической собственности сидел, покачиваясь и мотая головой, пытался стряхнуть воду с лица. А! Так он же до сих пор в наручниках. Когда я освободил ему руки, тот взглянул на меня и издевательски ухмыльнулся, показывая дырку свежевыбитого зуба. Крепкий пацан, его ведь до сих пор не сломали… Хотя буцкали на совесть. Поэтому, чтобы начать беседу, помахал ладонью у него перед лицом и спросил:
— Эй, земляк! Ты там как? Живой?
— Я-то живой. А ты, начальник, не боишься руки мне освобождать?
Он опять ощерился в улыбке и выплюнул кровь изо рта. Надо же, сколько экспрессии. Еще и на испуг берет. Битый арестант мне нравился все больше и больше. Поэтому я, тоже ухмыльнувшись и почесав ухо, сказал:
— Ну, бояться не боюсь, а вот опасаюсь, это да. Я же не знаю, на что ты способен. Хотя на рывок безграмотно пошел. Надо было не на таран меня брать, а от стенки оттолкнувшись, нырком в окошко за дежурным уйти. Тогда хоть и маленький, но шанс был бы. А так получается, попер буром и нарвался на более подготовленного противника.
Парень был удивлен моим монологом. Похоже, здесь с ним так не говорили. Пока он, хлопая глазами, переваривал мои слова, я спросил:
— Если б получилось свалить, куда бы делся потом?
— Да тут бы не остался. Ушел к фронту и ищи меня!
— К немцам?
У арестованного вздулись желваки на щеках, и он даже не сказал, а выплюнул:
— Вы, суки, по себе людей не судите! К нашим бы пошел! К любой части прибился, и хрен бы вы меня нашли. Вас ведь на фронт не заманишь. В тылу себе хари наедаете, только и можете, что без вины людей хватать.
— Ну, ты-то явно не невинная овечка. Детали тырил?
Парень шумно выдохнул и безнадежно, видно, уже не в первый раз, сказал:
— Не тырил. Пружину я сделал для патефона. Ее и выносил. А мастер, гад, меня заложил. Я ему морду побил да зуб выбил, еще летом, вот он и злобился. А тут такая возможность расквитаться…
— А морду за что? По пьянке?
— Сука он потому что. Про отца моего гадости плел.
Сначала парень (в процессе разговора выяснилось, что его зовут Леха Пучков) говорил нехотя, но потом разошелся. Выяснилось, что отец его в свое время работал на КВЖД, а когда китайцы отмели ее себе назад, на советском Дальнем Востоке. Кстати, там Леха и научился разным приемчикам, у одного старого корейца. Жили себе не тужили, и тут отца перевели в Москву, в министерство. Радости полные штаны. Они всей семьей — отец, Леха и две его сестренки вселились в огромную трехкомнатную квартиру. Через год поступила в институт сестра. Еще через год сам Леха. А еще через полгода отца арестовали как японского шпиона. Как они ни бегали, отца упекли, а их поперли и из квартиры, и из институтов. Помыкавшись по знакомым, осели у дальней родственницы в Туле. Там с большим трудом устроились на завод. Пучков подался в слесари, а сестра его формовщицей. Мелкую определили в школу и опять начали жить. Только недолго. Мастер узнал, что Лешка — сын шпиона, и начал его изводить. Получив прореху между зубов, затаился на время и, выждав удобный момент, сдал с потрохами.
— А мне ведь повестка уже пришла. Работал последний день. Вот и решил, кто, кроме меня, этот патефон починит? На фронте убьют, и мужика в семье вообще не останется.
Пучков, видно, сам расстроился от воспоминаний, но потом, зло глянув на меня и опять сплюнув кровью на пол, сказал:
— Хотя тебе, начальник, это все глубоко по херу. Жалко только вот так попусту гибнуть. Ну да ничего, в следующей жизни сочтемся!
Ха! Тоже мне, буддист малолетний выискался. Видно общение с корейским гуру не прошло даром. Старичок его, судя по всему, не только приемчикам хитрым обучил… Молча встав и выложив перед ним на стол пачку папирос и спички, я сказал:
— Сиди пока здесь. Часа через два за тобой приду.
Выйдя из камеры и наказав не трогать арестованного, побежал ловить Колычева.
Полковника получилось убедить на удивление быстро. Выслушав меня и задав всего несколько вопросов, он позвонил и все разрулил. Пока я шел за Лехой, меня, как Ивана Васильевича из одноименного фильма, терзали смутные сомнения. Как-то все очень гладко идет. И командир почти моментом согласился, и местные препон не ставили, когда он у них злостного расхитителя и дебошира захотел забрать. Понятно, что полковник — величина значительная и здешние гебешники против него не пляшут. Но сам-то он тоже моментом подписался на это предложение.
