Начало - Алексей Викторович Вязовский
– Я на вас Петр Федорович поражаюсь – докладывал безо всякой иронии доктор – Все прошло, как вы и описали. Небольшое покраснение на плече, легкое недомогание пациента. Может быть у вас еще какие-нибудь секретные методы лечения есть?
Лицо Максимова было абсолютно серьезно, он даже наклонился вперед на стуле, чтобы слышать меня лучше.
– Викентий Петрович, вы докторов в полки назначили? – меня волновал вопрос медицинской службы в нарождающейся армии.
– Все, как вы и велели – Максимов достал из сюртука записную книжку, пролистнул ее – В каждом полку есть главный врач и его помощник. Все из Оренбургского гошпиталя, мои ученики. При них есть перевязочный полотна, а также весь необходимый хирургический инструмент. Скальпели, пилы, шины для переломов. Пришлось пожертвовать некоторые личные. Хлебное вино тоже выдано и я приказал мыть в нем руки, протирать раны… Хотя категорически не понимаю смысла сей процедуры.
А смысл дезинфекции я объяснить пока не мог. Для этого нужен микроскоп и демонстрация в нем возбудителей болезней. Хотя Левенгук уже больше ста лет назад изобрел микроскоп, устройство все еще было в огромном дефиците. В основном из-за сложности полировки нужных линз. Но даже те врачи, которые имели возможность рассмотреть бактерии, никак не могли признать концепцию возбудителей. В 1720 году британский врач выпускник медицинского факультета университета Абердина Бенджамин Мартен издал книгу о своей новой теории туберкулёза как болезни, вызываемой микробами, которых он наблюдал в мокроте больных. Открывший микробов Левенгук не считал, что они могут вызывать какие-либо болезни, и его авторитет и общий уровень развития науки того времени привели к тому, что теория Мартена была признана в мире только после открытия Коха 160 лет спустя.
У Максимова микроскопа не было, поэтому все, что мне оставалось – это тяжело вздохнуть и распорядиться:
– Делайте, как я указал! Никаких кровопусканий и мыть руки и рану хлебным вином!
Я побарабанил пальцами по столу – И вот что еще. Пока нас не будет, озаботьтесь подготовкой личных медицинских наборов для солдат.
В очередной раз мне удалось поразить Максимова.
– Что за зверь такой эти наборы??
Я помассировал уставшие глаза. Черт, даже слова бинт – еще не существует. Приходится обходиться эвфемизмами.
– Так их придется учить оказывать себе помощь прямо на поле боя – задумчиво произнес Максимов.
– Начать можно с того, чтобы выделить в ротах особых солдат. Назовем их санитары. Обучить сначала помощи раненым их. Затем уже распространить новую методу на всех. Согласны?
Глаза у Максимова загорелись. Он закивал.
– Таким макаром, мы с вами, Викентий Петрович, многих солдатиков и казачков сохраним для будущих баталий. А обучать их будут как раз санитары, которым ваши эскулапы разъяснят, как оказывать первую помощь на поле боя и как раненого быстрее доставить к врачу.
Доктор ушел от меня ошарашенный.
Второе событие, которое просто перевернуло мою жизнь – тоже было связано с фамилией Максимовых. Уже поздно ночью, когда я разделся и был готов погасить свечу – в дверь тихонько постучали.
– Войдите! – я сел на кровати, на всякий случай положил справа заряженный пистолет. На ночь в доме оставалось всего три поста казаков – у черного входа, в стеклянном переходе и возле приемной.
Дверь отворилась и в спальню зашла бледная Маша. Девушка была одета лишь в ночную сорочку, сквозь которую просвечивали соски ее крупной груди. В руках Максимова держала свечку и судя по дрожанию пламени – сильно волновалась. Ее распущенные волосы лежали на плечах.
– Мария Викентьевна! – я пытался оторвать взгляд от ее бедер и талии и не мог – Как сие понимать?
– Петр Федорович! – Маша решительно закрыла дверь – Я больше не могу терпеть этого горького мучения и хранить в себе это пламя страсти…
Грудь девушки учащенно вздымалась:
– Вы являетесь во сне мне каждую ночь, я часа не могу прожить, чтобы не увидеть вас… Под любым предлогом! А нынче я узнала, что вы уезжаете на войну… И там всякое может случится. Даже самое ужасное. Я знаю, что поступаю дурно, вы вправе наказать меня презрением, отец сошел бы с ума узнав о позорном моем деянии…
Маша еще больше побледнела, покачнулась. Мне пришлось подскочить, взять ее под руки. Я решаю забрать ее свечу и поставить ее на пол – еще уронит и устроит пожар в доме.
Мы садимся на кровать, девушка дрожит, порывается что-то сказать.
– Мария Витольдовна… Маша! – я чувствую что сам не свой – Мое положение нынче таково…
– Мне все-равно! – пальчик девушки упирается в мои губы – Я гибну, гибну без тебя!
Это признание все переворачивает во мне. Я безо всякой подготовки целую Машу в горячие губы. Она отвечает! Неумело, но отвечает! Моя рука тут же задирает ей сорочку, другая – ложится на ее шею. Девушка с необычайной силой и страстью обнимает меня. Я валю ее на кровать, попутно срывая нижнюю рубашку. Иступлено целую сначала одну грудь, потом другую. Маша стонет, стаскивает мои подштанники и сама подвигает меня к своим раздвинутым ногам. Мы соединяемся в единое целое и тут уже девушка почти кричит.
– Тебе больно?? – я останавливаюсь.
– Это сладкая боль! – Мария сама начинает подо мной двигаться, заставляя продолжить начатое.
Потом мы лежим обнявшись. Я глажу ее волосы, девушка водит пальцами по шрамам на моей спине.
– И правда поротый – Максимова садится, поднимается с пола свечку, рассматривает меня – А я не верила Татьяне Григорьевне. Думала, что та придумала… Ой! Тут все в крови.
Девушка стремительно краснеет.
– Я завтра все поменяю и застираю. Боже, как стыдно!
– Не стыднее чем быть поротым царем – усмехаюсь я.
Маша молчит, рассматривая что-то в пламени свечи.
– Это судьба! – наконец произносит она – Нам суждено быть вместе.
Я очень сильно в этом сомневаюсь, но просто закрываю ее уста новым поцелуем.
* * *
– Значит уезжаешь? – Харлова взяла мою лошадь под узды, посмотрела снизу вверх своими синими глазищами. Утром погода испортилась, повалил снег и казаки, что собирались на площади были покрыты белыми хлопьями. Девушка тоже зябко куталась в шубку, поправляла шаль на голове. Я оглянулся. Маши не было – ушла стирать наши ночные приключения. Пока ее не было, я решил не устраивать слезных прощаний. Кликнул Ивана, велел собирать казачков.
– Уезжаю.
– Со щитом или на щите? – Харлова попыталась пошутить, но получилось плохо.
– Татьяна Геннадиевна, идите в дом, здесь холодно – я поправил соболиную шапку. Подумал, что надо бы Агею заказать специальную корону ободком, которая бы подходила к головным
