Наследник - Алексей Иванович Кулаков
— Когда предок наш, Рюрик, примучивал племена, его проклинали. Святослав, внук его, разгромил Хазарский каганат — и побежденные призывали на голову князя-пардуса все мыслимые и немыслимые кары. Сын его, равноапостольный Владимир, убил единокровного брата, снасильничал его супругу, да и свою первую жену Рогнеду тоже взял силой, перед этим убив ее отца и братьев. После же крестил Русь. Огнем и мечом крестил, и проклинаем был не только волхвами, но и собственным народом. Ярослав Мудрый, Владимир Мономах, Юрий Долгорукий, Александр Невский, Иван Калита, Симеон Гордый, прочие прадеды — расширяли и защищали Русь, но не раз были прокляты своими врагами, тайными и явными. Чем древнее род, тем больше на нем… Всякого темного.
Полностью успокоившийся Иоанн Васильевич погладил сына по голове и немного не в тему заметил, тяжело вздыхая:
— Совсем ты у меня взрослый стал, речь прямо как думный боярин держишь.
Еще о чем-то подумал и встрепенулся:
— Это что же получается, раз бабка моя Софья была императорской крови, значит, и у нее тоже родовых проклятий как блох? Да?.. Наверное, оттого и обычай появился жену выбирать на царских смотринах — кровь обновлять.
Скребанув ухоженными ногтями по столешнице, великий государь рассеянно посмотрел в сторону дверей, повел взглядом по светлице и дернул ворот кафтана, ставший вдруг ужасно тесным.
— Понятно теперь, чего Федька такой квелый. И Дунька, поди?
Ворот стал еще шире, отлетела прочь пуговица… А потом темно-синие глаза тридцатилетнего властителя засветились надеждой:
— Раз с Ваньки порчу снял, значит, и с них получится? Да?
Царевич неуверенно пожал плечами:
— Не знаю, батюшка, то мне пока неведомо. Что на мне было, легко свел, а ради Ивана пришлось зарок на себя взять.
Иоанн Васильевич разом подобрался:
— Каков зарок?..
Дмитрий опасливо оглянулся на двери и зашептал что-то прямо на ухо отцу.
— Десять тыщ душ православных?!
Великий государь как-то разом обмяк на своем креслице.
— Да где же их столько взять-то?..
Обняв отца за шею обеими руками, мальчик продолжил шептать.
— Так. Ишь ты! Значит, и так можно?
Отстранившийся мальчик мелко покивал. В явном сомнении огладив бороду, великий князь подпер затем ладонью подбородок. Встрепенулся, притянул к себе сына и что-то негромко спросил. В ответ отрок с еще большей неуверенностью пожал плечами, отвечая так же тихо:
— Немного, батюшка, — как ты через два года от этого Полоцк возьмешь, как литвины через пять лет посольство важное пришлют, про мачеху, как войско Шуйского через три года попадет в засаду, как Курбского через год под Невелем разобьют, как он после того сбежит… Дальше не смог — боль пересилила.
Иоанн Васильевич опять притянул к себе наследника, успокаивая и одаривая его скупой родительской лаской, — и только лихорадочно поблескивающие глаза выдавали охватившее его возбуждение.
— Кхе-кха… Государь?..
Как ни старался владычный митрополит шуметь поболее, его возвращение осталось незамеченным — толстые ковры смягчили звук шагов, а петли на дверях были слишком хорошо смазаны, чтобы предупредительно скрипнуть. Кинув короткий взгляд на верного сподвижника и двоих его комнатных бояр, с двух сторон поддерживающих бледного духовника, царь досадливо покривился и шепнул сыну, чтобы он про родовые проклятия да грядущее никому, кроме него, не рассказывал. Меж тем болезный священник, увидев своего бывшего подопечного, довел свою бледность до легкой синевы и как-то странно дернулся левой половиной тела. Правой же не смог, ибо ее уже давно разбила слабость и немочь. Собственно, даже его лицо и то перекосилось: слева оно непроизвольно подергивалось в нервном тике, а справа было спокойно, только уголки губ заметно сползли вниз.
— Димитрий?
Послушно подойдя к опальному черноряснику, царевич медленно провел рукой вдоль его тела, затем сказал как плюнул:
— Сядь.
И, не обращая никакого внимания на явственное напряжение и даже опаску отставного духовника, возложил на его голову руки. Немного их передвинул, затем еще — и на краткое время застыл в полной недвижимости. Затем глубоко вздохнул и вернулся на свое место, напоследок одарив Агапия весьма красноречивым взглядом. Примерно таким же рачительный хозяин смотрит на дохлую крысу, обнаружившуюся вдруг на его подворье.
— Он здоров, владыко.
— Спаси тебя Бог, отроче.
Уже ничему не удивляющиеся митрополичьи бояре сноровисто уволокли не верящего своему счастью монашка прочь из покоев, а сам архипастырь, внимательно поглядев на великого государя, задал наиболее интересующий его вопрос:
— Димитрий, скажи мне, что значат твои слова про… Гхм… наказание огненное для темной души?
Вместо ответа десятилетний отрок с явственным вопросом покосился на своего отца. Тот медленно кивнул, разрешая.
— То мне неведомо, владыко. Лишь знаю, что такое дано.
— Гм… А что за души такие? Продавшиеся нечистому?
— И это мне неведомо, владыко.
Макарий, пытливо поглядев в глаза царевича, отступился до времени, и разочарованный, и успокоенный одновременно.
— М-да, понятно, что ничего не понятно. А вот насчет того, чтобы скреплять клятвы. Это как?
В этот раз мальчик на отца оглядываться не стал, довольно равнодушно ответив:
— Если во время крестоцеловальной клятвы крест будет в моих руках, то отринувший присягу заплатит за то жизнью или долгими муками.
Судя по взглядам взрослых, которыми они обменялись, головы у них уже шли кругом, и спрашивать что-то еще они попросту опасались. Переварить бы то, что уже услышали!.. Впрочем, царственный отец хотя и слушал сына более чем внимательно, но раздумывал явно над другим, время от времени с силой сжимая резные подлокотники креслица или теребя кончик рыжеватой бороды.
— Хорошо, Митя. Возвращайся к своим занятиям.
Поправив чуть-чуть перекосившуюся тафью на сыне и ласково поцеловав в щеку, царь проводил его до выхода из светлицы. Вернулся, тяжело осел на свое место и уставился на вернейшего из сподвижников и мудрейшего из соратников. Того, кто наставлял и утешал когда-то его самого, посильно ограждая от множества обид, чинимых сироте властными опекунами. Не раз находившего правильные слова и своевременный совет… Им многое предстояло обсудить.
— Говори.
Дьяк, официально приставленный к наследнику, дабы облекать все его желания в правильные и доходчивые словеса для мастеровых людишек (а неофициально — глядеть, внимать и запоминать), послушно склонился, одновременно снимая обвязку с небольшого свитка.
— Первым делом было указано изготовить две клиновых давильни[87], каждая весом в тридцать три пуда, из свиного железа[88]. Исполнено мастерами Бронного приказа по рисункам Димитрия Иоанновича. Вторым — особливые бумазейные мельницы, валки для кручения и иную ремесленную утварь, по рисункам его же руки. Сей урок исполнили в царских мастерских. Также было приказано доставить в бумагодельню мела, рыбьего клея, конопли и льна, а из лабазов Аптечной избы…
Повинуясь небрежному взмаху
