Самый лучший комсомолец. Том четвертый [СИ] - Павел Смолин
— Поздравляю, — вручил призы занявшей третье место четырнадцатилетней девочке Тане из города Оренбурга.
Попозировали фотографу и кинооператору — конкурс снимался силами той же съемочной группы что и концерт, по принципу «чего добру пропадать».
— Поздравляю, — вручил занявшему второе тринадцатилетнему мальчику Шаду из города Алматы.
— Поздравляю, — вручил занявшему первое пятнадцатилетнему рыжему и веснушчатому мальчику Косте из колхоза имени Ленина, расположенного прямо здесь, в Краснодарском крае. — А ты чего хмурый такой? — спросил я, заметив полное отсутствие радости на худом лице.
— Просто, — буркнул он, нервно теребя призы.
— Улыбнись, пожалуйста, фотографу, — попросил я.
Пацан выдавил улыбку, на этом конкурс закончился, и мы потопали на обед.
— Видела победителя? — спросил я Олю по пути.
— Мрачный какой-то и глаза пустые, — ответила она.
— Это странно.
— Странно, — согласилась она. — Может с ним никто не дружит? Он из какого отряда?
— Фиг его знает, — честно признался я. — Давай после обеда про него разузнаем?
— Давай! — загорелись подружкины глазки.
На первое сегодня суп с лапшой, на второе — рис с четвертью вареной курицы, на десерт — ватрушка с чаем.
Откинувшись на стуле, погладил переполненный живот и признался Оле:
— Уже как-то даже и не охота.
— Пошли, лентяй! — хихикнула она, взяла меня за руку и зависла. — А куда идти-то?
— А вон вожатые сидят, — направил я нас.
Подошли к столу пионервожатых:
— Извините, товарищи пионервожатые, а в чьем отряде Костя Журавлев, который сегодня в конкурсе победил, числится?
Сидящий через два места слева от Инны Антоновны темноволосый гладковыбритый очкастый молодой человек «чуть за двадцать» интеллигентно промокнул губы салфеткой и покаялся:
— В моем. Вы на него не обижайтесь, ребята — он хороший, тихий, добрый мальчик.
— Мы вовсе не обиделись! — замахала ручками перед собой Оля. — Нам просто интересно почему он такой странный. С ним не дружат?
— У нас очень дружный отряд, — поспешил заверить нас пионервожатый.
— А кто у него родители? — задала подружка правильный вопрос.
— Он с отцом живет, в колхозе тут, недалеко, — ответил он. — Отец — тракторист.
— А как в «Орленок» попал? — спросил я.
— Костя выиграл краевую олимпиаду по математике. Настоящая гордость отряда, — последняя фраза прозвучала настолько «протокольно», что у меня аж зубы свело.
— Спасибо, — поблагодарил я и под напряженным взглядом вожатого повел Олю к столу, за которым сидели Костя и еще тройка ребят — легкий гастрит у бедолаг, поэтому питаются не так вкусно.
— Я бы не хотела в отряд к этому мужику, — по пути поделилась чувствами девушка. — Инна Антоновна лучше — она веселая, красивая и дядю Ваню любит. Я почти ее уговорила переехать в наш совхоз!
Какая потешная инфа!
— Это ты хорошо придумала, — одобрил я. — Мужик-то может и нормальный, просто мы его напрягли — думает что мы сейчас к директору побежим, и его из «Орленка» попрут за профнепригодность.
— А мы побежим? — Оля всем видом демонстрировала готовность.
— Не побежим, — покачал я головой. — Он же не может силой ребят заставить с Костей дружить. Ну и грусть понятна — без мамы плохо, даже хуже чем без папы.
— Таня не грустит, — задумчиво заметила подружка и сама себя одернула. — Ой, она же к маме каждую неделю ездит. И вообще ее уже скоро выпустят. Мне немного страшно с ней знакомиться.
— Тетя Тоня хорошая, просто ее муж-козел довел, — пожал я плечами. — Ты не бойся, она больше никого убивать не будет, а когда человек за преступление отсидел и вышел, он заслуживает право на хорошее отношение. Она пекарь-кондитер, в совхозный кооператив устрою и домик выдам. Может и замуж второй раз выйдет.
— Я бы на месте мужиков за неё выходить не стала, — захихикала Оля, опомнилась. — Прости, над таким смеяться нельзя.
— Не переживай, я же понимаю что ты хорошая, — вогнал я ее в легкую краску. — Смеяться можно над всем, если это никого не обижает, а смеющийся осознает весь ужас ситуации. Смех в этом случае — защитная реакция психики, которая…
— Опять свои лекции читаешь! — заткнула меня подружка.
— Просто садимся и болтаем как ни в чем не бывало, тихонько наблюдаем за Костей — его не трогаем.
— Как разведчики! — с потешной серьезностью кивнула Оля.
Добрались до стола, ребята (кроме безучастно глядящего в пустые тарелки перед собой Кости) посмотрели на нас распахнувшимися от радости глазами и заулыбались. Поздоровавшись, спросили разрешения и некоторое время трепались с деточками ни о чем. Да, Косте совершенно плевать на окружающий мир. И это — точно не стеснение, но нужны дополнительные исследования.
По окончании обеденного времени пообещали завтра прийти к новым знакомым на экскурсию в дружину «Комсомольская» — они все оттуда, основная фишка — автодром с машинками-картами. Покатаемся! Заодно узнали имя пионервожатого — Никита Евгеньевич.
— Теперь пошли в администрацию, в таких местах всегда можно найти папочки с личными делами, — поделился с Олей секретами детективного мастерства.
— Социализм — это учет и статистика! — продемонстрировала она образцовую политическую подготовку.
Моя школа!
Внезапно позади послышался торопливый бег.
— Взрослый бежит! — я из режима детектива так и не вышел.
— Постойте!
Обернулись — да, это пионервожатый Никита Евгеньевич.
— Мы идем в администрацию! — жизнерадостно заставила мужика оступиться и рухнуть на асфальт певица.
— Что же вы так не аккуратно-то, — вздохнула она, бросившись на помощь бедолаге. — Коленку разбили, а у взрослых раны хуже заживают, мне папа рассказывал, он в КГБ работает, полковником — он про раны много знает! Вот ваши очки, Никита Евгеньевич, не теряйте!
Успевший подняться мужик дрожащими руками принял очки и надел на увлажнившиеся — не от боли надо полагать — глаза.
Вот она — моя лучшая ученица! Стоп, я же не превратил светлую девочку Олю в социопатку? Да не, фигня — просто деформировалась от плотного общения со мной, дальше легкого глумежа не пойдет. А если и попытается — пресечем и перевоспитаем.
Дядя Ваня от комментариев воздержался, но по его лицу ясно читалось отношение к молодому педагогу. А я с выводами спешить не буду — не все в этом мире имеют характер «стойкий, нордический», и это никак не мешает быть хорошим человеком.
— Так чего вы хотели? — спросил я пионервожатого.
— Про Костю поговорить хотел, — сглотнув, не удивил он.
— Это нам надо, — улыбкой поощрил я.
— Он странный, — отвел он взгляд. — Нелюдимый совсем, даже не разговаривает почти.
— Звучит правдиво, — одобрил я.
— В отрядных мероприятиях не участвует, по гуманитарным наукам — тройки с натяжкой, зато по точным — лучше всех в крае учится, все олимпиады берет, — первый шаг сделан, и дальше Никита Евгеньевич говорил без пауз. — Только на кубик этот и пошел участвовать. В воду и на зарядку не загонишь, письма отцу не пишет. Мне что, его силой заставлять? Я и так, и этак — а он уперся как осел, в одну точку смотрит и молчит — все ему как о стенку горох. Не улыбается никогда — я же не слепой, ребят просил с ним попытаться подружиться, а он ни в какую! Телевизор не смотрит, на танцы не ходит, одного Колмогорова читает!
— Который математик? — уточнил я.
— Математик! — поморщился пионервожатый. — Ест тоже странно — на завтрак только яйца отварные, а из супа сначала картошку всю достает, потом — морковку, и только потом остальное доедает. Боюсь я его — и отец у него странный, они же рядом живут, не на автобусе приехал, как все, а с отцом. Прощались — ни слезинки не пролил, а у этого на лице как будто облегчение — спихнул нам своего дебила и рад!
— Обзывать кого-то «дебилом» недостойно Советского педагога, — сделала ему внушение Оля.
— Да он больной! — всплеснул руками вожатый. — Ему к психиатру нужно, лечить — нормальные дети так себя не ведут! Я ночами не сплю, в коридоре караулю — вдруг у него в голове щелкнет, перережет соседей по палате — что я потом делать буду? — сняв очки, он рукавом вытер слезы. — Я же даже не педагог еще! Студент, на красный диплом иду, конкурсы выигрываю. Вот, поощрили за успехи. Знал бы я, кого подсунут, лучше бы в Подмосковье на подработку устроился — там поди такого нет!
— Насчет «перережет» это вы зря, — вздохнул я. — У него не шизофрения с буйными припадками, а другая особенность.
Потому что аутизм не болезнь, а дар или проклятие — тут уж куда повернется. В Костином случае — скорее дар.
— У нас с Олей подруга есть, Надя Рушева, художница. Знаете такую? — спросил я.
— Знаю, — подтвердил пионервожатый.
— Вот она за пределами, так сказать, профессиональной сферы почти ни на что внимания не обращает. Не потому что зазналась или глупая, а потому что ей это просто не интересно. Не интересно настолько, что как бы она или другие ее не заставляли, толку не будет —
