Ц 6 (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Видит бог, сэр, — ворчливо заметил Джек, — я пытался образумить этих идиотов.

— Знаю, — утомленно вздохнул Форд, и щелкнул пальцами. — Мы пойдем другим путем! Генри, надо бы организовать встречу с Бреж-невым, — сбивчиво выговорил он. — И поскорее!

— Не раньше лета, мистер президент, — озаботился глава Госдепа.

— Пускай! — рубанул рукою хозяин Белого дома. — Встречусь с Леонидом — и подкину ему идею интернационализации предиктора! Пускай, мол, выйдет польза всему мировому сообществу. Или, как русские любят выражаться, всему прогрессивному человечеству.

— Идея неплоха, сэр, — задумался Даунинг. — Создать некий международный центр, пусть даже в России… Хм… Знаете, сэр, а ведь может сработать! Но только в том случае, если мы предложим Москве нечто ценное, очень и очень заманчивое — то, что принесет русским реальную и весьма ощутимую выгоду.

— Может, Аляску вернем? — захихикал Киссинджер.

— Думаете, им Сибири мало? — фыркнул Джек.

— Нет, нет! — вскинул руки Форд. — Тут надо хорошенько подумать. А варианты есть! Думайте, джентльмены, думайте… Сроку — месяц. И помните, — в его голосе прорезалась жесткость, — эту игру мы не должны проиграть! Ни в коем случае. — Он криво усмехнулся: — Ставки сделаны, господа, ставок больше нет!

Суббота, 9 апреля. Ближе к вечеру

Москва, улица Строителей

— Ой, а мы успеем обратно? — волновалась Рита. — А то задержат еще…

— У меня пропуск есть, — улыбнулся я, предвкушая сюрприз.

Мне, и правда, выдали закатанную в пластик картонку — «Пропуск номер такой-то на право прохода по городу Москве в запретное время».

Комендантский час объявили с одиннадцати вечера до шести утра. Нарушители шли под трибунал, а всяких «борцов» и провокаторов разрешалось расстреливать на месте.

Жестко, зато безопасно. Даже уголовники залегли на дно, а уж всякие «подпольщики и агенты империализма» и подавно. Усиленные патрули шагали пустынными улицами, прочесывали дворы и парки, подвалы и чердаки. Город к ночи затихал — и спал спокойно. А с утра москвичи шуршали свежими газетами, высматривая рубрику «Сообщения ГКТО».

Инфа от Госкомитета труда и обороны поступала сжато, но частенько с любопытными подробностями. А вечером дикторы — чернявый Кириллов или кудрявый Балашов зачитывали сводку в программе «Время», да с роскошными репортажами.

В Мытищах накрыли подпольную типографию, где печатали антисоветские листовки… В Свердловске захватили боевиков из «Демсоюза», увлеченно грабивших сберкассу… На днях расстреляли Новодворскую… Во Львове арестовали группу бандеровцев… В Ленинграде выловили «фашиков»…

Я свернул к «красному дому», и притормозил у подъезда.

— Пошли, — мой голос звучал совершенно обычно, — покажу кое-что.

Выйдя из машины, я открыл дверцу Рите.

— Миша… — сощурилась девушка, принимая мою руку. — Ты от меня что-то скрываешь! Думаешь, я не вижу? Недели две, как минимум!

— Ровно месяц, — вздохнул я, капитулируя, и вытащил из кармана ключи. — Вот. Выбирай любой.

Ах, как приятно было смотреть в округлившиеся черные глаза!

— Это… что? — прошептала Рита. — Это…

— …Наша квартира.

Девушка не взвизгнула, не кинулась меня тискать — она лишь ласково прижалась, обнимая за шею, нежно поцеловала в щеку, и замерла, всхлипнув разок.

— Ну, вот, здрасте, — улыбка развела мои губы. — А я-то думал, обрадуется…

Рита посмотрела мне в глаза, смаргивая слезинки.

— Мишечка… — пробормотала она, запинаясь. — Ты… Другого такого нет! Ты самый лучший! Ох… — девушка прижалась мокрой щекой. — Ну, вот за что мне столько счастья? Мне одной?

— Правильно, делиться надо, — вытолкнул я, пряча смущение за натужным юмором. — Что это ты всё одна да одна… Еще парочку невест, ага?

— Я вот тебе дам — парочку… — улыбнулась Рита, шмыгая носом.

— Пошли, жадина, познакомишься с жилплощадью!

Весь этот месяц я приводил квартиру в норму — купил кухонный гарнитур и холодильник «Розенлев», старую кровать ручной работы (спасибо краснодеревщику — не скрипела от слова «совсем»!), телевизор и диван, после чего мои капиталы иссякли.

Так что паркет циклевал и натирал сам. И мойку заменил…

— Ой, какой лифт интересненький!

Как и в любом порядочном «сталинском доме», лифт ходил между лестничными пролетами. Я раскрыл деревянные створки с окнами, и пропустил Риту.

— Мы на шестом.

— Ага!

Кабина с гулом вознесла нас, куда нужно, и вот она, вожделенная дверь в отдельную квартиру.

— Трехкомнатная! — голос мой звучал хвастливо, но и горделивые обертона тоже угадывались. — Спальня, гостиная и кухня выходят во двор, а еще одна комната — на улицу.

— Ух, ты… А потолки какие… — Рита задрала голову, шагая длинным и широким коридором.

— Три метра, — скромно прокомментировал я.

— А кухня? Это кухня?! Ничего себе… И мусоропровод! Ну, вообще…

— Ох, я с ним и намучился! — сокрушенно покачал я головой. — Никакой герметичности!

— Воняет? — наморщила носик девушка.

— Да нет, тараканы лезли. Еле вывел! Так что смотри, не впусти букашек-таракашек…

— Ни за что! — пылко пообещала Марик, и взяла меня за руку. — Пошли!

— Куда?

— В спальню! Буду говорить спасибо! Большо-ое спасибо!

…Я встал ночью и тихонько вылез из-под одеяла. Рита даже не пошевелилась — умаялась…

На цыпочках прокравшись к холодильнику, достал трехлитровую банку с квасом и присосался. Жажда обуяла.

Спрятав сосуд и тихонько прикрыв дверцу, я зачем-то шлепнул себя по голым ягодицам, словно тестируя на упругость, и выглянул в окно.

Во дворе стыла темнота, лишь у дома напротив бегали синеватые лучики фонарей — это проходил «патруль порядка».

«Всё будет хорошо!» — в миллионный раз повторил я свое излюбленное заклинание.

И разве ж оно не действует?

Глава 11

Глава 11.

Воскресенье, 17 апреля. После полудня

Москва, улица Грановского

Рассказывают, что Сталин, когда лечился в «Кремлевке», вел себя очень скромно — здесь правил не он, а врачи.

«Немощь, хвори… М-да».

Брежнев невесело хмыкнул и с опаской подвинулся, устраиваясь поудобней. Больничная койка, щелкая механикой, изогнулась здоровенным креслом.

— От так, от так… — бормотал генсек, удерживая рычажок. — К-хм…

Раны подживали, слабость от большой потери крови уходила помаленьку, а дела не ждали — копились и копились. Хорошо, конечно, что помощников куча. Так ведь не всякие бумаги доверишь разгрести, пусть даже архинадежным людям.

Генсек покосился на телефоны, тускло блестевшие гербами, и нацепил очки, всматриваясь в текст на экране монитора.

«Арестованы и дают показания боссы «торговой мафии» — директор гастронома № 1 Ю.Соколов, его зам И.Немцев, завотделами Н.Свежинский, В.Яковлев, А.Коньков и В.Григорьев, начальник Главка торговли Мосгорисполкома Н.Трегубов, председатель Мосгорисполкома В.Промыслов, второй секретарь Московского горкома КПСС Р.Дементьев и первый секретарь Московского горкома партии, член Политбюро ЦК КПСС В.Гришин…»

— Мафиози! — посокрушался Брежнев. — Дожили… — и заворчал с долей ревности: — Ишь, как Юра развернулся! Ну-ну… А это кто тут челом бьет? Ах, Димаш…

Кунаев рапортовал четко, по-военному:

«Оформляем размен территорий. Туркменской ССР передана южная часть Мангышлакской области (до плато Мангышлак и Устюрт), а Казахстану отошла широкая береговая полоса от залива Кара-Богаз-Гол до иранской границы, где воссоздана Закаспийская область. Пустыня Кызыл-Кум к югу от Сырдарьи присоединена к Узбекской ССР. Взамен Казахская АССР получила Каракалпакию, принадлежавшую РСФСР до 1934 года…»

— Молодец, — добродушно буркнул Леонид Ильич, — быстро управился.

Со вздохом удовольствия откинувшись на подушку, он посмотрел за окно. С кровати мало что увидишь, а шкандыбать в такую даль — до самого подоконника, дозволялось лишь в присутствии врача и пары санитаров. Брежнев ухмыльнулся — он-то, конечно, санитарочек предпочел бы, вот только не удержать им генерального секретаря. Так, втроем, и завалятся…