Второй шанс-IV (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Я ещё слишком юн, — отвечаю ему с улыбкой, — но, думаю, через год-другой обязательно побываю на фестивале в Сан-Ремо. И не только побываю, но, возможно, и стану его участником. Да, Георг Васильевич?

Мясников чуть не поперхнулся грибочками в сметане.

— Да, а почему бы и нет? — справившись с дыханием, заявил он. — Если человек талантлив, то для него у нас открыты все дороги. Хоть в Сан-Ремо, хоть куда лети!

Вот же прощелыга, смеюсь я про себя, так меня и отпустили. Даже не уверен, что и за свой счёт разрешили бы слетать, а уж выступить… Это ж опять худсоветы, цензура, сунут мне, мол, ты не состоишь даже в Союзе композиторов… Кстати, не помешало бы вступить. Если мои песни поют Пугачёва с Ротару, значит — имею право! У того же Гришина и узнаю, позвоню сегодня вечером, как это дело можно обстряпать.

— Это так, — соглашаюсь, — и я уверен, что история с премией «Грэмми» — всего лишь недоразумение.

— Что ещё за история? — напрягся Мясников.

— Ну как же, — говорю я как ни в чём ни бывало, — недавно в Лос-Анджелесе проходила 21-я по счёту церемония вручения премии «Грэмми» в области музыкальной индустрии. И моя песня на английском языке была признана лучшей песней года. Статуэтку в виде позолоченного граммофона получил атташе по культуре советского посольства. Мне тут на днях звонил собственный корреспондент в СССР американского издания «USA Today» Генри Стоун — вы должны его помнить — и он сказал, что если мне премию не передадут, то он об этом скандальном случае напишет в своей газете. Бог с ней, с несостоявшейся поездкой, отдали бы заработанное.

— Э-м-м… Кхм…

Георг Васильевич зашамкал мясистыми губами и отложил вилку в сторону.

Итальянец с интересом прислушивался к нашему разговору, забыв об еде, и только прораб, пользуясь тем, что на него никто не обращает внимания, хлопал рюмку за рюмкой и закусывал всем подряд. И то, когда ещё такая возможность представится?

— Это точная информация?

— Насчёт чего?

— Ну что тебе премию вручили… То есть ты там всех победил?

— Однозначно, — подтвердил я.

— Да? Хм… Возьму дело под свой контроль, — шлёпнул он ладонью по лакированной поверхности стола. — Завтра же… Хотя нет, теперь уже в понедельник поговорю с Ерминым, а потом, думаю, созвонимся с Демичевым. Попробуем прояснить этот вопрос.

А сам нет-нет, да и косится на навострившего уши Виченцо. Боится, что тот разнесёт у себя, как русским нелегко выбраться из-за «железного занавеса», что от ставшего в одночасье знаменитым музыканта утаивают его заслуженную награду.

— Георг Васильевич, — решил я сменить тему. — Мне тут в голову одна идея пришла… Почему бы не наладить в Пензе выпуск джинсов, скажем, под названием «Sura», в честь нашей реки, но на латинице? Молодёжь, к сожалению, падка на иностранные названия, придётся пока с этим мириться. С товарищами итальянцами контакт уже какой-никакой есть, помогут с фурнитурой, и наши связи станут ещё более крепкими. С Индией у нас вроде бы и так мир-дружба — ткань будут поставлять. Мы нашу продукцию сможем продавать по всей стране, представьте, какой доход получит бюджет области! Джинсы будут качественными и по доступной цене, без заоблачных накруток, как у тех же спекулянтов.

— Звучит заманчиво, — снова покосился Мясников на итальянца. — Как думаете, сеньор Карбоне, помогут нам итальянцы с фурнитурой?

— О, си, конечно! Многие бизнесмен с радость будут поставлять в Россия свой продотто. Если хотеть, я есть поговорить с некоторый бизнесмен.

— Поговорите, сеньор Карбоне, но мне сначала нужно обсудить эту идею с главой области и с директорами профильных предприятий. Возможно, швейная фабрика Клары Цеткин взялась бы, там и оборудование современное, и специалисты опытные, всё на лету схватывают, — бормотал он словно бы про себя и тут же встрепенулся. — А почему ткань обязательно из Индии?

— Насколько я знаю, с начала 60-х годов текстильная промышленность Индии переживает настоящий бум, достаточно посмотреть, сколько джинсов они продают по всему миру, в СССР в том числе. Там умеют изготавливают качественный деним.

Которой, правда, в отличие от американского, не трётся, подумал я, но знатоки умеют придавать ему необходимый фирменный вид при помощи обычных отбеливающих хозяйственных средств.

— А вообще, — отвлёк я Мясникова минуту спустя от общения с итальянцем, — Пензу и Пензенскую область в целом можно сделать экспериментальным регионом.

— Это в каком же смысле?

— Может быть, помочь кооперативному движению? Хотя бы немного и по мелочи?

— Та-а-к, — протянул Мясников, — продолжай.

— Я что имею в виду… Пусть люди выйдут из тени и начнут зарабатывать деньги, с которых будут платить налоги в доход областного бюджета и страны в целом. Те же парикмахеры, портные, репетиторы, служба быта, торговцы сельхозпродукцией… Поначалу, понятно, люди отнесутся к такому предложению с опаской, будут думать, что это какая-то провокация, что как только они выйдут из подполья — их тут же и повяжут. Но со временем, когда они поймут, что вот Иванова как стригла — так и стрижёт, а Петров как ремонтировал обувь — так и ремонтирует, но уже на законных основаниях, отчисляя в налоги небольшую часть от прибыли, то ситуация коренным образом изменится в лучшую сторону.

— Предлагаешь вернуться во времена НЭПа?

— В какой-то степени. И, если подумать, в НЭПе не было ничего плохого. Нэпманы занимались мелочёвкой, а заводы и фабрики построились бы независимо от их наличия. Так что зря товарищ Сталин прикрыл Новую экономическую политику.

— Гляжу на тебя — подросток, хоть и здоровый, — задумчиво сказал Георг Васильевич. — А когда слушаю — ну чисто доктор экономических наук. Или как минимум кандидат.

Посидели мы, в целом, не так долго. Пиццы и прочих яств отведали, запили всё это ввиду несовершеннолетия безалкогольными напитками, после чего я намекнул своим, что пора бы и честь знать. Тут у взрослых дядек свои разговоры, опять же, бухать при «детях» им как-то не с руки, так что вежливо откланялись, оставив Мясникова переваривать не только грибочки в сметане, но и мысль о производстве в нашем регионе изделий из джинсовой ткани.

Вечером я не забыл позвонить Гришину, поинтересоваться возможностью вступить в Союз композиторов СССР. Тот сказал, что для начала можно вступить в республиканский союз, а там уже можно будет и о союзном подумать. Пообещал взять вопрос на заметку.

На следующий день мы выступали в Никольском РДК, где нас, кстати, завалили подарками с местного стекольного завода «Красный гигант», которому и принадлежал Дом культуры. Тоже дали два концерта, на втором присутствовал директор завода с женой и двумя сыновьями. От них-то помимо заранее обговорённого Гольдбергом гонорара и вручались подарки — наборы посуды из хрусталя, которые мы везли на выданной нам от директорских щедрот машине с превеликой осторожностью, обхватив коробки руками. Нужно ли говорить, как обрадовалась мама! Хотя у нас и так имелся кое-какой хрусталь, но советская женщина разве откажется от такого набора, за которым, если выбросят в продажу, выстраивались огромные очереди?

Вечером ближайшей пятницы я уже садился в вагон «Суры». Позавчера звонил Стефанович, пригласил на субботнюю премьеру фильма «Женщина, которая поёт» меня и маму, пообещав парочку пригласительных. Эти выходные у меня были свободными, и в общем-то я готов был метнуться в столицу, хоть она уже и поднадоела мне в последнее время. Но ехать всё равно придётся, так как 26 февраля в Калинине, то бишь бывшей Твери (а возможно и будущей), стартует первенство РСФСР. Придётся высаживаться на Казанском и чесать на Ленинградский вокзал, а оттуда электричкой до Калинина. То есть если я еду на премьеру, то в Пензу мне возвращаться не резон, поэтому я и захватил с собой сумку с боксёрской амуницией. Ночь в Москве как-нибудь переживу, а с утра или днём, как захочу уже, можно будет сесть на электричку до Калинина.

Там уже пересечёмся с Храбсковым, в воскресенье же заселимся в гостиницу. Это у него уже там свои какие-то договорённости с организаторами. Просто знаю, где и когда мы с ним там встречаемся. А вообще нам с Анатольичем, по ходу, неделю придётся куковать в одном номере местной гостиницы. Неделю — если я пройду весь путь до финала, в чём у меня почти не было сомнений. Заявлять же меня Анатольич собрался в полутяжёлую весовую категорию, так как ниже 77 кг мой вес ни за что не желал опускаться.