Дорис Лессинг - Сириус экспериментирует

— Да что ты знаешь о Шаммат, сирианка? — И он вновь начал бродить по комнате, шагая от стены к стене.

Я почувствовала, что нащупала еще одну часть головоломки.

— Так, значит, Шаммат — не просто внешняя тирания?

— Разве это не очевидно?

— Так вот оно что.

Назар удивился по-настоящему.

— Какие тут могут быть вопросы?

— Есть масса вопросов, которые я буду задавать вновь и вновь. Но пока я так и не получила ответа ни на один из них.

— Но разве это был не ответ?

Я почувствовала, что отягощена полузнанием, туманным и мучительным, похожим на бесконечный, томительный вопль, терзающий душу. Подобные чувства отражались и на лице Назара.

— Это страшное место, — сказал он без выражения, словно только что понял это, он, который жил здесь так долго! — Страшное место.

— Но почему? — спросила я. — Объясни мне. Что такое Шаммат? Вот что я хочу знать. Может быть, тогда я смогу понять Канопус?

Он снова засмеялся, абсолютно искренне.

— Что такое Шаммат? Я объясню тебе. Ты строишь город, идеальный город, где все чувства и мысли пронизаны духом Канопуса. Но мало-помалу гармония звуков начинает нарушаться фальшивыми нотами — сначала изредка, потом чаще и чаще, — пока дух Канопуса не исчезнет без следа… Так случилось и со мной… Ты начинаешь все сначала, и собираешь вместе несколько человек, и снова учишь их руководствоваться принципами Канопуса — если ты способен на это, — но Шаммат поднимает голову и наносит ответный удар, и против десятка последователей Канопуса появляется вдесятеро больше сторонников Шаммат. Те, кого ты взрастил, — если они выстоят и не сломаются, как я… И если за словом «любовь» для тебя действительно стоит Любовь… — его речь становилась все более невнятной, а в голосе слышалось страдание и отчаяние. — …Но потом в ней появляется надлом, фальшивый звук, который становится все фальшивее, и любовь превращается в вожделение… О, Элиле, Элиле, моя прекрасная Элиле…

— Назар, — оборвала я его. Он вздохнул и пришел в себя.

— Да, — сказал он, — Любовь поет свою песню недолго, она быстро теряет голос… Она постепенно убывает, сходит на нет и превращается в Ненависть. Все прекрасное превращается в свою противоположность, вот что такое Шаммат. Что такое Шаммат, спрашиваешь ты? Ее зловредная суть заключается в том, что, полюбив, ты не успеваешь оглянуться, как твоя Любовь превращается в Ненависть… Возжаждав гармонии, ты получаешь скандалы и ссоры, а если ты произносишь слово «Мир», это означает, что вот-вот разразится Война, — все это Шаммат, сирианка.

— Однако Канопус не хочет уходить с этой планеты. Он не считает ее обузой, от которой пора избавиться. Вы продолжаете опекать Роанду.

— Такова наша политика.

— И ты поддерживаешь ее?

— Нет, лично я ее не поддерживаю, но ведь теперь я тоже стал частью Шаммат, поэтому мое мнение уже не имеет значения.

— Тебе приказали вернуться, а ты не хочешь уезжать?

— Да.

— Ты боишься возвращаться, потому что знаешь, что тебе придется снова отправиться на Роанду?

— Да.

— А если я отдам тебе серьги и все остальное…

— Будет вполне достаточно, если ты отдашь мне только серьги… Более чем достаточно… — горячо пробормотал он.

— Но ты должен соблюдать ритуал, который расписан до мелочей и меняется, когда меняются обстоятельства… Разве не так?

Назар посмотрел на меня с уважением, смешанным с неприязнью.

— Абсолютно верно.

— Серьги нужны тебе не для того, чтобы обеспечить свою безопасность, а для того, чтобы подарить их Элиле. Правильно? Или есть что-то еще?

— Возможно.

— Может быть, путтиоряне, которые не умеют пользоваться украденными серьгами, хотят, чтобы ты присоединился к ним?

— Что-то вроде того.

— Это просто не укладывается у меня в голове! Тебя соблазнила Путтиора?

— Почему бы и нет? Если я не устоял перед Элиле — а ведь она не просто соблазнила меня — в сущности, я был ее мужем… И довольно долго… Лучше я не буду вспоминать об этом…

— И сколько времени это продолжалось? — спросила я, подумав, что жизнь этих созданий очень коротка.

— Именно так, сирианка, — подтвердил Назар. — И это делает мою боль еще острее… Эта безупречная непостижимая красота мимолетна, она — как снег на ладони. И кажется, что это дает тебе право влюбляться до безумия, напиваться, лететь на огонь, как бабочка… На Сириусе есть бабочки?

— Нет. Но мне приходилось видеть их на других планетах.

— По понятиям Шикасты, я любил Элиле целую вечность. С нашей точки зрения, я пью и пускаюсь во все тяжкие, пытаясь овладеть снежинкой. Способна ли ты понять меня, сирианка?

— Назар, тебе нужно вернуться домой. И рассказать все это кому следует.

— И что потом? — изумленно спросил он таким тоном, словно разговаривал с маленьким ребенком.

— Ладно, — сказала я. — Пускай тебя не устраивают методы Сириуса. Но ведь дисциплина остается дисциплиной везде. Ты должен подчиняться приказам, признавать свои ошибки и нести заслуженное наказание — впрочем, ты утверждаешь, что у вас не бывает наказаний.

Назар вздохнул и снова зашагал по комнате.

— Кроме того, тебе следует объяснить властям Канопуса свою точку зрения. Сказать, что ты считаешь вашу политику на этой планете неправильной.

Он сел на груду подушек, вытянул ноги, сцепил руки за головой и посмотрел на меня с улыбкой.

— Ты предлагаешь Канопусу спорить с Канопусом, — вздохнул Назар. — Что ж, почему бы и нет. Такого еще не бывало. Хотя… — Он засмеялся.

— Не вижу здесь ничего смешного, — парировала я. — У меня огромный опыт административной работы, и я знаю, как вести себя с подчиненными. Я всегда считала, что нужно постоянно прислушиваться к мнению персонала. Администрация, которая не покидает пределы родной планеты, не может быть в курсе происходящего на местах. В этом случае политика властей делается несбалансированной и негибкой. Мой опыт говорит о том, что в отсутствие оперативной связи между Главным управлением и чиновниками на местах редко удастся добиться поставленной цели.

Выслушав эту тираду, Назар расхохотался и смеялся так долго, что я разозлилась не на шутку. Мне было обидно не за себя, а за Сириус. Ведь он смеялся именно над ним.

— Отлично, — сказал он, — ты считаешь, что я должен подчиниться приказу и вернуться назад. Я должен сделать все, чтобы вернуть себе доброе имя, поскольку я запятнал его. Мне следует выступить против нынешней политики Канопуса… И сказать, что я делаю это по рекомендации Сириуса… — Он был готов снова расхохотаться, но, увидев мое лицо, осекся. — Извини, — пробормотал он. — Не обижайся. Но ты просто не понимаешь…

— Да, я не понимаю. Но я хочу, чтобы ты действовал именно так. Если твои аргументы окажутся несостоятельными и нынешняя политика Канопуса не изменится, тогда… — Я поколебалась и решительно заявила: — Не скрою, Сириус хотел бы заполучить всю Роанду. Наши идеи, судя по всему, резко отличаются от ваших. И, возможно, они не столь прекраснодушны… Эта планета очень удобна для проведения экспериментов. Мы весьма эффективно использовали южное полушарие… — И здесь я была вынуждена остановиться. Разговаривая с этим канопианским чиновником свысока, я совсем забыла, что наши помыслы были далеко не всегда чисты! Я очень надеялась, что Назар не сумеет прочесть мои мысли, но знала, что он уже прочел их.

Я заставила себя сказать:

— Известно ли тебе, что наши эксперименты на юге не всегда соответствовали нашим договоренностям?

— Разумеется.

Похоже, он не собирался продолжать. Считал, что в этом нет смысла?

— Мы знали, что вы не станете придерживаться духа — не говоря уже о букве — наших соглашений, и делали поправки на это.

Теперь я разозлилась по-настоящему. И была готова защищаться.

— Я не понимаю одного: вроде бы Канопус придает этой маленькой, убогой планете куда большее значение, чем мы, — разумеется, я отдаю должное вашим достижениям, — но в то же время вы относитесь к делу весьма небрежно… А теперь ты наверняка скажешь, что вы действуете в соответствии с Необходимостью.

— А что еще я могу сказать? — спросил Назар с искренним удивлением.

В эту минуту мне почему-то вспомнились «люди-насекомые» с Планеты 11 — один из них держал в руках розового хрупкого младенца, и тот извивался, как червяк, окруженный волнообразно движущимися щупальцами взрослых. И эти омерзительные создания стояли на эволюционной лестнице выше меня, во всяком случае так говорил Клорати, а значит, Назар думал так же. Разговоры про «Необходимость» требовали от меня терпения, которым я не располагала. И вновь мы, я и Канопус, подошли к тому пределу, когда вот-вот должны были забрезжить свет и возникнуть взаимопонимание. Но это опять закончилось ничем. Гнев, чувство вины и неверие в собственные силы мешали мне двигаться вперед.