Олег Курылев - Руна смерти
– Ты сравниваешь нас с варварами…
– Ну не вообще нас, нашу тактику ведения этой войны. Понадеялись на то, что от первого же тычка там все разбегутся. Франция застила глаза. Одной левой расправились с врагами на Балканах и решили, что всё теперь можно делать тяп-ляп. Побомбили англичан – бросили. Решили, что лучше с ними драться в Африке. Ничего и там не довели до конца – повернули на Восток… Знаешь, – Ротманн, вынув изо рта сигарету, сменил тон на более спокойный, – нам всем тогда, летом сорок первого, казалось, что нас ведет гений, просчитавший всю эту шахматную партию до последнего хода. Нам нужно только идти и ни о чем не думать. Даже те генералы, что были себе на уме, в августе уже потирали руки и подсчитывали оставшиеся дни. Я никогда не видел столько пленных. Казалось, сдавался весь мир, что лежал от нас на восток. А сколько у них было танков… Мы презирали их технику, а она оказалась лучше нашей. Ты видел летящий в атаку «Т-34»? Ты пробовал подбить его из нашей тогдашней 37-миллиметровки? До появления «пантер» летом сорок третьего им не было равных. Если бы они – русские – еще умели ими пользоваться… А потом, когда мы перешли к обороне, знаешь, что меня поразило? За нашей спиной тысячи их разбитых танков, самолетов, орудий и миллионы пленных. Всё, что у них было. Всё, что они сделали за годы подготовки к этой войне. А нас атакуют новые тысячи танков и бомбят новые эскадрильи самолетов. Миллионы новых русских солдат окружают нас, не считаясь с потерями. Они всё еще плохо пользуются своим оружием, атакуют бесхитростно, в лоб. Действуют напрямую, выполняя дурацкие приказы своих командиров. Но сдвиги уже есть. Они потеряют еще несколько миллионов, но неизбежно настанет то время, когда они научатся воевать. Почувствуют вкус победы, который опьянит их, как вкус крови. И тогда с их потенциалом, о котором наши генштабисты знать не знали и ведать не ведали, они неотвратимо сломают нам хребет. А теперь прибавь к этому западных союзников, которые тоже многому научились и боятся лишь одного – как бы большевики их не опередили и не проглотили Германию первыми и в одиночку. А с нею и всё то, что лежит от нее к востоку.
– И с такими мыслями ты воевал еще два года?!
– А что оставалось? А с какими, по-твоему, мыслями сейчас воюет вся страна?! С мыслями о победе? И будет воевать до конца! Можешь быть в этом уверен. Когда не останется стен, чтобы писать на них лозунги о мужестве наших сердец, мы будем писать их на развалинах. Кое-кто хотел, правда, что-то изменить…
– Ты сочувствуешь заговорщикам, Отто!
– Знаешь, Вилли, о том, что их план не удался, многие из самых твердолобых еще пожалеют уже после войны. Посидят на развалинах тысячелетнего рейха, покумекают оставшимися мозгами и поймут, что кое с кем можно было бы договориться. А мешал этому в общем-то лишь один человек.
Ротманн, давно уже готовый к таким откровениям, хотя и считавший их пустой и опасной тратой времени, загасил сигарету и сказал:
– Ладно, наливай свой коньяк и говори, что ты там придумал.
Примерно через час у них уже был выработан план действий на завтра. Согласно ему Ротманн вывозит Дворжака (личный номер подследственного 541) в район того места, где тот был задержан полицией тринадцатого октября. Русский якобы собирается показать там какой-то тайник, но на самом деле только морочит голову выдумками своего больного воображения. Затем в большой и еще достаточно темной от оставшейся листвы роще, протянувшейся от здания Спортхалле (бывшей спортивной гимназии) к Красному замку (военно-морской школе), сумасшедший Дворжак пытается бежать. Ротманн якобы убивает его при попытке к бегству, переодеваясь на самом деле в другую одежду, а одежду Дворжака напяливают на заранее привезенный труп, спрятанный в этой тихой роще в кустах. Труп должен быть хотя бы слегка похож на русского по комплекции. Это уже задача Юлинга. Затем Ротманн тайно увозит Дворжака на одну из конспиративных квартир, о которой практически никто не знает, и запирает его там на прочный замок не открывающийся изнутри. На обратном пути он заезжает в полицейский участок предупредить о происшедшем и попросить похоронить тело в братской могиле с остальными, погибшими за последние дни. Вряд ли полицейские что-то заподозрят и станут проверять хорошо знакомого им офицера из гестапо. Они просто пошлют похоронную команду из двух-трех хиви. Вернувшись тем временем к себе, Ротманн пишет отчет о случившемся и докладывает об этом Цибелиусу. В отчете всё должно быть представлено так, будто речь идет о свихнувшемся и явно не местном жителе, личность которого установить так и не удалось. Вероятно, это был датчанин, которому как-то удалось пересечь границу. Это, кстати, объясняет его акцент. Гауптштурмфюрер СС Юлинг, со своей стороны, должен был в случае чего подтвердить версию о сумасшедшем, как свидетель неадекватного поведения несчастного. Учитывая, что время сейчас неспокойное и забот у начальства хватает, была большая доля уверенности, что всё получится и никто не станет заниматься раскопками.
Конечно, оставались еще кое-какие проблемы. Например, с полицейскими, задержавшими Дворжака. Но это уже было не столь существенно. Их отчет был изъят. Вещи Дворжака они видели недолго и мало что поняли. К тому же Юлинг, будучи знаком с майстером Ботманом, сказал, что зайдет в тот участок и как бы между делом расскажет ему о смерти психа, пойманного ими несколько дней назад. При этом настоятельно попросит не распространяться об этом случае, чтобы не травмировать население слухами о сумасшедших, якобы уже толпами шатающихся по городам Германии.
Вечером 20 октября Антона Дворжака «застрелили» при попытке к бегству… чему он был весьма рад. Это позволило ему сменить холодный застенок в подвале гестапо на уютную квартирку в третьем этаже одного из домов на улице Розенштрассе. Правда, инсценировка оказалась связана с очень неприятной процедурой, но, поразмыслив, Антон уверил себя в том, что всё это вполне в духе времени и обстоятельств, в которые он попал. Здесь просто нельзя иначе.
В квартире не ощущалось особенного тепла, но зато там была настоящая кровать, пара теплых одеял и роскошная пуховая подушка. Антон несколько часов блаженствовал, лежа на этой кровати с книгой в руках – каким-то романом из времен кайзеровской Германии. Он мог в любое время согреть себе на плите в маленькой кухне чай, а также, подойдя к одному из двух окон, подолгу всматриваться в виднеющуюся над низкими крышами домов напротив полоску блистающей морской глади. Открывать штору ему было строжайше запрещено, и он, надев очки, смотрел на мир сорок четвертого года через узкую щелку между ее краем и оконной рамой. По близкому звону колокола, несколько раз в день доносившемуся слева, он догадывался о расположенной рядом церкви. Позже от Ротманна он узнал, что это кирха Святого Николая.
Но самым большим блаженством была ванная. Чтобы не шуметь, он наполнял ее слабой струей, отчего и без того еле теплая вода становилась совсем холодной. Но в предвкушении ожидавших его теплых одеял можно было и потерпеть. Одет он был теперь в униформу рядового войск СС. Дома носил солдатские бриджи на подтяжках – совершенно новые и чистые, – серую солдатскую майку и свитер. Была у него и куртка с черными погонами и звездочкой штурммана над левым локтем. Имелась даже шинель. На кухне урчал небольшой обшарпанный холодильник с достаточным запасом консервов, крупы и кое-каких овощей.
Обстановка комнаты не отличалась изысканностью и разнообразием. Кровать, журнальный столик, кресло, пара стульев, шкаф. Над кроватью висели настенные часы с двухнедельным заводом, на подоконнике стояла небольшая вазочка из голубого стекла.
Он не знал всего того, чему был обязан такими переменами, но о многом догадывался. Тот гестаповец, видно, решил его спрятать от начальства и прочих любопытных глаз. Антон был ему нужен. План с Роммелем всё-таки удался, и теперь предстояло обдумать свое дальнейшее поведение и действия.
Накануне Ротманн с Юлингом сделали всё, как задумали. К вечеру следующего дня Антона вывели из его камеры и доставили к штурмбаннфюреру в кабинет. Тот при виде арестованного встал, молча застегнул на его руках наручники и, надев фуражку, велел следовать за собой.
Когда они вдвоем приехали в запланированное место и прошли несколько шагов пешком до каких-то кустов, штурмбаннфюрер снял с него наручники и приказал ничего не понимающему Антону раздеваться. «Ну вот и пришел мой смертный час, – подумал тот, – только зачем же раздеваться?» Видя испуг на лице Дворжака, Ротманн бросил перед ним на траву какой-то узел, перевязанный бечевой.
– Вам нужно переодеться. И давайте побыстрей.
Антон дрожащими руками распутал веревку и, мало что соображая, переоделся во что-то солдатское, жесткое и грубое. Машинально проверив карманы своей одежды, он вытащил из джинсов единственное, что там еще оставалось, – небольшой клочок бумаги – и сунул его в карман куртки. Стоявший в стороне Ротманн скептически оглядел его и велел подойти. Затем он раздвинул ближние кусты, и Антон увидел на земле голое тело.
