Владимир Прягин - Волнолом
- Нет, но...
- Тогда, может, уже поедем?
Она брезгливо отряхнула ладони, и цветок рассыпался темной пылью - до Генриха только теперь дошло, что это была очень качественная иллюзия. Он уважительно кивнул и сказал:
- Прошу в экипаж.
- Чтобы я там примерзла к лавке? Нет уж, спасибо. У меня локомобиль за углом.
- Как скажете. Минутку, пожалуйста - я рассчитаюсь с кучером.
Дамочка закатила глаза, будто он попросил подождать до завтра. Едва Генрих отдал монеты, развернулась и зашагала по тротуару, уверенная, что он не отстанет. Локомобиль оказался карминно-красным, сверкающим, как елочная игрушка. Шофер распахнул перед ними дверцу. Незнакомка нырнула внутрь.
- Знаете, - сказал Генрих, устраиваясь рядом с ней на мягком диванчике, - все-таки это мало соответствует моим представлениям о правилах конспирации.
- Какая конспирация, фон Рау? Окститесь! Я просто вас подвезу.
- Вы сотрудница посольства?
- Еще чего! Я всего лишь подданная империи. Иногда меня просят об одолжении.
- Как вы узнали про чертополох?
- Это допрос?
- Невинное любопытство.
- Полчаса назад была в гостях по соседству. Со мной связались. Передали мне ваш портрет. Попросили вас встретить и показать колючку. Я вышла и стала ждать. Удовлетворены?
- А если бы я вас не заметил? Проехал мимо?
- Не заметили бы? Меня?
В ее голосе было столько недоумения, что Генрих едва сдержал смех. Сейчас, когда они сидели, уставившись друг на друга, он мог хорошо рассмотреть лицо своей собеседницы - не слишком красивое, если судить по канонам Девятиморья, но из тех, что запоминаются сразу. Резко (даже, пожалуй, хищно) очерченные высокие скулы, плотно сжатые губы, пронзительно-синий взгляд. Ей было лет тридцать пять, при этом - ни малейших следов омолаживающей светописи.
- Вы правы, сударыня, - сказал Генрих. - Проехать мимо вас невозможно. Но мы в неравном положении. Вы меня знаете, я вас - нет.
- Меня зовут Ольга Званцева.
- Очень приятно, фрау Званцева.
- Слушайте, Генрих, - она скривилась, будто разгрызла стручок острого перца и закусила лимоном, - я, во-первых, не замужем, поэтому не 'фрау', а 'фройляйн'. Но 'фройляйн' в моем возрасте звучит, согласитесь, как тонкое издевательство. К тому же, мою фамилию вы произносите с таким акцентом, что слушать тошно. Будто гвоздем по стеклу скребете. Зовите уж лучше Ольгой.
- С превеликим удовольствием, Ольга. Вы сказали, что должны меня отвезти. Имелось в виду - в посольство?
- Ну, а куда же? В цирк лилипутов?
- Знаете, я уже ничему бы не удивился. Но очень рад, что герр посол меня примет.
- Если и примет, то вечером. Сейчас он, насколько я слышала, в министерстве. Впрочем, меня это не касается.
- Вечером, так вечером. Подожду...
Он осекся. Их локомобиль как раз разворачивался, в окне мелькнул перекресток, а за ним - та часть аллеи, где жилых домов уже не было, а была лишь дорога, обсаженная пресловутыми кедрами и ведущая непосредственно к клинике. И вот оттуда, с той стороны выехал механический экипаж с эмблемой Третьего департамента.
В первый момент Генрих испугался, что это - по его душу, но экипаж, свернув направо, скрылся из виду. Что же могло понадобиться ищейкам в заведении для душевнобольных?
Может, проверить?
На первый взгляд, идея была дурацкая, но и рациональное зерно в ней тоже имелось. Контора сейчас расследует взрыв, на это брошены все ресурсы. И если кого-то из сотрудников прислали сюда, то можно об заклад биться - это связано с тем же делом. А Генриху нужны любые зацепки. Ведь неизвестно еще, как сложится беседа с посольскими. Выслушают его, например, да и выставят за ворота. В такой ситуации шансами разбрасываться нельзя, даже самыми призрачными.
- Ольга, - сказал он, - раз точное время нам не назначено, то давайте заедем в клинику. Это может оказаться полезным.
- С какой стати?
- Просто поверьте. Мы добудем новые сведения. Посол вас похвалит.
- Похвалит? Серьезно? Может, еще поцелует в лобик?
- Выдаст премию. Вручит грамоту. Спляшет для вас вприсядку. Не знаю, как еще у вас принято выражать благодарность...
Он говорил, а из-под его ладони расползалось по сиденью пятно мерцающей изморози. Ольга, заметив это, прошипела:
- Не смейте портить мне интерьер!
- Видите, я волнуюсь. Теперь понимаете, насколько все это важно?
- Фон Рау, - сказала она, - я знаю вас пять минут, а мне уже хочется вас убить. Другие тоже так реагируют?
- Нет, они начинают позже. Дня через три.
Пока они препирались, локомобиль остановился на перекрестке, пропуская чью-то карету, запряженную цугом. Ольга, приоткрыв дверцу, высунулась наружу и крикнула шоферу:
- Поезжай прямо! К лечебнице!
Снова плюхнулась на диванчик:
- Довольны?
- Нет слов.
- И на том спасибо.
Здание клиники неожиданно напомнило Генриху родную контору - такое же уныло-приплюснутое, в три этажа. Только липы перед входом отсутствовали. Да и вообще любая растительность, за исключением газонной травы, в радиусе сотни шагов была заботливо выкорчевана - наверно, чтобы у сидельцев не возникало соблазна вышибить лбом решетку и спрятаться в ближайших кустах.
- Ольга, вам лучше подождать в экипаже.
- Ценю ваше мнение. Но, может, я сама решу, что мне делать?
- Как угодно. Тогда идем.
Вход, вопреки ожиданиям Генриха, не охраняли звероподобные санитары. Приемный покой напоминал, скорее, бюро - шкафы с картотекой и напольная кадка с араукарией. За стойкой восседала строгая дама в целомудренной блузке.
- Здравствуйте, - Генрих достал жетон. - Здесь только что были мои коллеги. Так получилось, что возникли еще вопросы. Подскажете нам дорогу?
Дама покосилась на Ольгу, поджала губы, но возразить не решилась. Величественно кивнула:
- Наша клиника неукоснительно придерживается курса на содействие государственным органам.
- Мы это ценим, - заверил Генрих.
- Присядьте, пожалуйста. Вас проводят через минуту.
Сопровождающий оказался молодым человеком при галстуке, в крахмальном белом халате и с безупречным пробором.
- Что-то случилось? Мне казалось, наш отчет был вполне подробным.
- Новые обстоятельства. Ситуация меняется быстро.
- Да-да, я понимаю. Прошу вас.
Он повел их по широкому коридору. Полы устилал коричневатый линолеум, светили белые лампы. Некоторые двери были распахнуты, виднелись обширные помещения с рядами коек вдоль стен. Тощий субъект, одетый не то в уродливую пижаму, не то в рубаху навыпуск, уставился на Ольгу через порог. Хотел шагнуть ближе, но насечки на притолоке мигнули, и субъект отшатнулся.
- Не волнуйтесь, сударыня, - сказал проводник. - Он не хотел напасть - только поздороваться. Здесь палаты для тихих. К тому же, везде защита.
- Я не волнуюсь, - сказала Ольга.
- Но вашего... э-э-э... коллегу пришлось, к сожалению, перевести в изолятор.
'Коллегу? - подумал Генрих. - Однако...'
Они перешли в другое крыло. Здесь все двери были заперты наглухо, смотровые проемы забраны железными прутьями.
- Случай, как вы понимаете, совершенно особый - седативная светопись к пациенту неприменима. Возможны припадки ярости...
- Спасибо. Санитаров не нужно.
Генрих отодвинул засов, вошел. Человек, сидящий на койке, никак не отреагировал - молчал, опустив глаза. Генрих оглянулся на доктора:
- Вы нас не оставите?
- Но...
- Ответственность беру на себя.
Когда доктор вышел, Ольга спросила:
- Кто это?
- Долго объяснять. Я не знал, что он здесь. Дверь прикройте, будьте добры.
Она, против обыкновения, не стала спорить. Свет угасающего зимнего дня вливался в окошко под потолком. Снаружи доносился вороний грай. Генрих присел перед пациентом на корточки, вгляделся в осунувшееся лицо с седовато-рыжей щетиной. Вздохнул и сказал:
- Ну, здравствуй, дружище Франц.
Тот вздрогнул.
- Давай же, посмотри на меня. Не бойся.
Рыжий медленно поднял взгляд:
- Это правда ты, Генрих?
- Конечно, кто же еще? Неужели не узнал мою рожу? Или дать тебе между глаз для стимуляции памяти?
- Да, теперь верю, - Франц улыбнулся бледно. - Старина Рау. Шутить ты так и не научился...
- Ну, это ведь ты у нас был хохмач, а я - из пятерых самый нудный.
- Генрих, Генрих, - зашептал Франц быстро и сбивчиво, - ты зря пришел, не надо было приходить, слышишь? Они теперь и тебя засадят, потому что они уроды, на нас им начхать, и всегда так было... Я все эти годы думал, зачем они с нами такое сделали, а недавно... Я в общей палате был... Проснулся... Луна в окошко светила... Огромная, желтая, висела прямо над лесом... И я сидел, смотрел на нее, а потом как будто...
Он замолчал. Генрих сказал ему мягко:
- Я понимаю.
- Да ни хрена ты не понимаешь! Я...
- Ты проснулся и вспомнил, что уже умер. Да, это правда. Но я тебе помогу.
ГЛАВА 6
